Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)

• Название: Удивительный хамелеон (Рассказы)
• Автор: Ингер Эдельфельдт
• Жанр: Проза

---

Тебе снилось, как ты населишь Зверями лес за домом; поляну с лисичками, тропинку между валунами, пустоту заброшенного жилища. Ты представляла себе, как удивится гуляющий по лесу человек, встретив среди елей антилопу или варана: рот у человека откроется, да так и останется открытым, как будто он повстречал ангела. Но из-за всего этого ты становилась беспокойной, и твоя кожа покрывалась холодным потом экстаза; сон и будничность дней исчезли для тебя, и вскоре ты уже не находила себе места, сердце непрестанно колотилось, и в глазах рябило от осаждавших тебя диких существ, каждое из которых хотело быть первым. Как тебе было предпочесть одного другому? Кого выбрать и как успокоить нетерпение тех, которым приходилось ждать?

Ты слегла в постель, горя в лихорадке, от которой воздух вокруг тебя делался влажным, словно в тропиках; а тем временем за стенами твоей комнаты надвигалась осень, становясь с каждым днем все более серой.

Он беспокоился за тебя, прислушивался к твоему горячечно-бредовому разговору с Ягуарами и Броненосцами, умолял тебя съесть немножко супа, принять пенициллин, который все равно не помогал, стать собой, вернуться к себе прежней, потому что скоро наступит зима - зима и Рождество, и дети с внуками придут к вам в гости; а он не умеет мариновать селедку, его дело заниматься ремонтом, привозить и колоть дрова, существовать в реальном мире. А не слушать женщину, которая бредит о том, что в грудной клетке у нее джунгли, зверинец, священный ковчег.

* * *

Потом ты поправилась. Зверям ты дала знать, чтобы они ждали, потому что ты будешь делать Человека.

Ты лепила ее внизу, в подвале; из-за сырого холода на тебе, одна поверх другой, было надето несколько кофт - она же была обнаженной и белой.

Ты взяла за образец картину, на ней была женщина: она полулежала, оперевшись на локоть, и улыбалась. Верхнюю половину туловища ты вылепила удивительно легко, но ноги никак не хотели становиться ногами. Ты боролась, ты почти плакала. Она выглядела так, как будто лежала в спальном мешке. Ты отступила на несколько шагов, в голове твоей шумело от усталости, ты молилась в темноту о разрешении загадки.

И тогда тебе открылось, кем она будет: Русалкой. Ты увидела ее перед собой такой, какой потом сделала - с черно-зелеными блестящими волосами, которые, как водоросли, обвивали белую плоть рук; о, эта прохладная крепкая плоть, эта дикая улыбка, бездонные глаза, сильный скользкий хвост с чешуей, отливающей зеленым и золотым!

Так появилась она и лежала там, будто выловленная из морской глубины. Ее еще только подманивали и ловили в сеть, а она уже тогда тосковала и хотела назад.

В доме как будто появился запах моря. Всю зиму пролежала она в подвале, и воздух дрожал от ее тоски. Стало холодно, и она лежала там внизу, как в леднике. Когда ветер рвался в голых ветвях деревьев, казалось, что это надвигается море, что оно идет к ней на помощь. Ты лежала в своей комнате и прислушивалась, исполненная очарования, ужаса и вины. Она была так одинока, совершенно одинока; белая обнаженная плоть, улыбка, все больше напоминающая гримасу; тяжеловесность и неуклюжесть, даже мучительная неловкость есть в том, кто оторван от своей стихии. Ты торжественно обещала ей взять ее к морю, когда придет лето. Если лето снова придет.

* * *

Твой муж сказал: "Почему бы тебе как-нибудь не использовать свой талант?" Он был так ласков, так хотел тебе помочь. Однажды он принес домой фотографию. На ней была беспородная собака, принадлежавшая одному из его клиентов. Теперь она умерла, и хозяин хотел иметь ее статую, памятник.

Твой муж сказал, что ты очень умелая. Ты вылепишь собаку точно такой, какой она была, или лучше. "Потом, - сказал он, - заказов у тебя будет все больше и больше, вся округа наполнится твоими памятниками, каждому захочется иметь такой".

- Ведь животные все время умирают, - пояснил он.

И тебе представились пастбища, на которых пасется множество цементных коров, задворки конюшен с разгуливающими цементными курами; целая страна, в которой все остановилось, как в сказке о Спящей Красавице. Цементная хозяйка у стола, накрытого к завтраку. На траве улыбаются цементные дети вместо тех, которые выросли и разъехались.

Эта мысль заняла тебя, но лишь на мгновение. Тебе не хотелось делать собаку, но ты подумала, что попробовать надо. "Наверняка у меня получится легко и быстро", - подумала ты. Но вышло иначе. Собака получалась безжизненной, чем дальше, тем больше она походила на какого-то урода, на барсука со странно выгнутой спиной и овечьей головой. В конце концов, после многих дней усилий ты сдалась и в знак протеста сделала ее еще хуже какое-то оскалившееся чудовище, ползущее вперед на брюхе. Внутри у тебя было немо и пусто, и ни одна мечта не рождалась там, в таинственной зелени.

- Я не могу, - сказала ты.

- Ты не хочешь, - возразил он. - Как только появляется практическая польза, так ты не хочешь.

И тогда ты заметила какой-то блеск в его взгляде, брошенном исподтишка, нечто испугавшее тебя, похожее на подозрение: с ней что-то не ладно, нужно за ней приглядывать.

Ты знала, что должна доказать: ты все еще здесь, на земле. На Рождество ты вела себя безупречно. Вы вместе навели порядок, встретили детей с семьями. Снег густо укрыл Зверей. Дверь в комнату Русалки была заперта. Ты играла с внуками, ты знала, что тебе нужно делать и говорить, и все так и делала. Но у тебя в глубине, в глубине загадочной зелени что-то выжидало своего часа. Тропинка уводила в темную листву, и тебе хотелось пойти по ней. Тебе требовалось все больше усилий, чтобы сдерживаться, чтобы оставаться на земле.

Они сказали, что ты выглядишь усталой. Они не знали, каков он, зов из зелени, из темноты, из морских глубин. Тебе все труднее было подбирать обычные слова.

Как только они уехали, ты ушла по тропинке в зеленую тьму и нашла там то, что хотело явиться через тебя на свет, быть претворенным тобою.

* * *

Находиться в подвале дольше было невозможно, холод был слишком сильным. Потихоньку ты освободила одну комнату под крышей, вынесла весь хлам, устроила освещение. Долго скрывать своих занятий ты не могла. Но тебе больше не нужна была его помощь, ты сама справлялась с каждым этапом работы, знала, что тебе нужно, и доставала это.

Он решил держаться в стороне. Он не переносил цементной пыли, звона арматурного железа, твоих растрескавшихся перепачканных рук, твоего вида, становившегося все более неряшливым. Он вел себя так, будто ты не существуешь. Вы не разговаривали друг с другом. Он не спрашивал, что ты делаешь с золотой краской. Молоко кисло в холодильнике - ему не было до этого дела, он ел где-то в другом месте. Молчал. Ты сама питалась овсяной кашей, хлебцами, кофе.

Наверху, в чердачной комнате сидели те, кто вышел из зелени. Они сидели там во всем своем блеске, два нагих создания, каждое на своем троне. Ты нашла их в Первом Саду, в самой глубине темноты, куда уводила тропинка. Там, где деревья изнемогали под тяжестью красно-золотистых плодов, где цветы были вечными, как звезды, где глаза Зверей были похожи на детские, где трава была мягкой, а земля и в тени теплой от солнца; там ты нашла их облик.

Ты вылепила их одновременно, переходя от одного к другому, так что ни одному из них не пришлось долго ждать.

Ее длинные волнистые волосы ты сделала из пушистой шерстяной пряжи, его - из овчины. Чтобы сделать волосы в паху, ты, охваченная волнением, изрезала меховой воротник, унаследованный от матери.

Их лица околдовали тебя. Такая невинность и такой голод, такой блеск в глазах, как будто это были два гигантских ребенка, стоящих перед зажженной рождественской елкой. При всей невинности в них было что-то опасное, подавляющее; как будто там внутри что-то томилось, вот-вот готовое вырваться наружу. Они смотрели на тебя широко раскрытыми глазами. Ты возложила на их головы короны, принесла жертву из зимних яблок.

Ты услышала на лестнице его шаги. К тому времени ты уже забыла о его существовании, забыла, как разговаривают, забыла, как просят. Одежда твоя была в пятнах, тело немытым.

Он вошел и увидел тебя при свете множества стеариновых свечей. Что он собирался сказать, ты так никогда и не узнала.

От удивления он раскрыл рот, а потом обошел кругом коронованных существ и осмотрел их, осмотрел со всех сторон. Затем он снова посмотрел на тебя, и в его взгляде было то самое испытующее выражение. Словно он смотрел на чужую собаку, не зная, чего от нее ждать. Или на старенькие мостки, переброшенные через черный сверкающий поток. Или на лесную прогалину с высокой травой, из которой, сквозь шелест ветра, доносится шипящее предвкушение жаркого дня.

- У тебя золото на щеке, - сказал он.

После этого все изменилось; он стал таким, каким был много лет назад, когда вы только встретились. Он желал тебя. И тебе это нравилось. Ты ничего не говорила, только смех охватывал тебя, он начинался у ступней и поднимался кверху.