Генри Джеймс - Веселый уголок

• Название: Веселый уголок
• Автор: Генри Джеймс
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01247-6

Сюжет «Веселого уголка» построен вокруг эпизода возвращения Спенсера Брайдона в родной дом в Нью-Йорке. Герой пробыл в Европе знаменательный срок — тридцать три года. Разворачивающаяся в рассказе интрига напоминает ту, что представлена в более раннем рассказе Джеймса «Зверь в чаще».

Рассказ вошел в сборник «Поворот винта», вышедший в серии «Азбука-классика (pocket-book)».

Перевод: Ольга Холмская.

---

— В его образе?

— Как совершенный незнакомец.

— Так почему же вы узнали, что это я?

— Потому что, как я вам уже говорила много недель назад, мой ум и мое воображение столько трудились над этим вопросом — чем вы могли и чем не могли быть, — все, понимаете? — чтобы показать, как я о вас думаю. И тут среди всех этих волнений вы вдруг пришли ко мне, чтобы меня успокоить. Тогда я поняла, — продолжала она, — что раз этот вопрос вас тоже не меньше волнует, то к вам тоже само собой придет решение. И когда сегодня утром я вас опять увидела во сне, я уже знала, что, значит, оно к вам пришло; и кроме того, я с первой же минуты почувствовала, что я почему-то вам нужна. Как будто он мне об этом сказал. Так отчего бы, — она странно усмехнулась, — отчего бы мне не любить его?

Это даже подняло Спенсера Брайдона на ноги.

— Вы любите это страшилище?

— Я могла бы любить его. И для меня, — сказала она, — он не был страшилищем. Я приняла его.

— Приняли? — совсем уже растерянно прозвучал голос Брайдона.

— Да. Сперва потому, что заинтересовалась его отличием от вас. И так как я не отвергла его и так как я поняла его, — в чем вы, мой дорогой, даже в последний момент, когда уже выяснились все различия, так жестоко ему отказали, — так вот, по всем этим причинам мне он не казался таким уж страшным. А ему, может быть, было приятно, что я его пожалела.

Она уже стояла рядом с ним, все еще держа его за руку, а другой рукой обнимая и поддерживая его. И хотя все это затеплило перед ним какой-то неясный свет, — «вы пожалели его?» — нехотя и обиженно проговорил он.

— Он был несчастлив, он весь какой-то опустошенный, — сказала она.

— А я не был несчастным? Я — посмотрите только на меня! — я-то не опустошенный?

— Так я ведь не говорю, что он мне милее, чем вы, — согласилась она, подумав. — Но он такой мрачный, такой измученный. Он не сумел бы так изящно, как вы, поигрывать вашим прелестным моноклем.

— Да-а! — Эта мысль вдруг поразила Брайдона. — В деловые кварталы мне с моноклем нельзя было бы показаться. Они бы там меня совсем осмеяли.

— А его большое пенсне с очень выпуклыми стеклами — я заметила, я уже видела такие, — ведь это значит, что у него совсем загубленное зрение… А его бедная правая рука!..

— Ах! — Брайдона передернуло — то ли из-за доказанного теперь их тождества, то ли от сокрушенья о потерянных пальцах. Затем: — У него есть миллион в год, — добавил он просветленно. — Но у него нет вас.

— И он не вы, нет, нет, он все-таки не вы! — прошептала она, когда он прижал ее к груди.

Примечания

В предисловии к 17 тому нью-йоркского собрания сочинений, где напечатаны произведения, которые Генри Джеймс назвал «рассказами о псевдосверхъестественном и ужасном» («tales of quasisupernatural and gruesome»), он утверждает, что подобные фантазии никогда не вышли бы из-под его пера, если бы не его давняя любовь к «историям как таковым», к искусству создавать напряжение, вызывать тревогу, любопытство и ужас: «Должен признаться, что в поисках странного я пробудил ужасное в духе «Поворота винта», «Веселого уголка», рассказов «Друзья друзей», «Сэр Эдмунд Орм», «Подлинная вещь». Я искренне стремился избежать избыточности, исходя из того, что экономия в искусстве всегда красива. <…> Любопытный случай, редкое совпадение, каким бы оно ни было, еще не составляют истории, в том смысле, что история — это изумление, возбуждение, напряжение и наше ожидание; историю создают чувства людей, их оценки, сочетание жизненных обстоятельств. Удивительное удивляет больше всего тогда, когда оно происходит с вами и со мной, оно представляет ценность (ценность для других), когда его нам непосредственно предъявляют. И все же, хотя и может показаться странным заявление о том, что я чувствую себя уверенней, рассказывая о таких приключениях, какие случились с героем «Веселого уголка», нежели о бурных похождениях среди пиратов и сыщиков, я полагаю, что вышеупомянутое сочинение ставит некий предел, который я сам себе положил в рамках «приключенческого рассказа»; причина этого — вовсе не в том, что я лучше «изображаю» то, что мой несчастный герой пережил в нью-йоркском особняке, нежели описываю сыщиков, пиратов или каких-нибудь изгоев, хотя и в последнем случае мне было бы что сказать; причина в том, что душа, связанная с силами зла, интересна мне особенно тогда, когда я могу представить самые глубокие, тонкие и подспудные (драгоценное слово!) связи».

На атмосферу, воссоздаваемую в рассказах Генри Джеймса и многих других писателей конца XIX — начала XX века, несомненно, повлияла установившаяся в то время мода на спиритизм. Современные писателю трактовки феномена медиумизма и мистического транса были известны ему, в частности, из трудов его брата Уильяма Джеймса. Последний не давал однозначного объяснения этим явлениям, и это обстоятельство также повлияло на способ их изображения в рассказах и повестях его брата. Уильям Джеймс в знаменитом сочинении «Многообразие религиозного опыта» подытожил результаты многолетних исследований и размышлений в специальном разделе, где заявил, что «если мы хотим приблизиться к совершенной истине, мы должны серьезно считаться с обширным миром мистических восприятий». Рассуждая о подобных явлениях, он предлагал приписать их либо исключительно нервному «разряжению», имеющему сходство с эпилептическим, «либо отнести их к мистическим или теологическим причинам». Ученый не находил достаточных оснований, чтобы окончательно отвергнуть реальность «невидимого мира».

Рассказ «Веселый уголок» написан в период наивысшей творческой активности Генри Джеймса, сразу же после опубликования в 1900–1905 годах романов «Послы», «Крылья голубки» и «Золотая чаша». Параллельно с «Веселым уголком» Джеймс работал еще над двумя романами, «Чувство прошлого» и «Башня из слоновой кости». Тема первого из этих романов имеет непосредственное отношение к замыслу «Веселого уголка».

Поначалу рассказ был отвергнут различными журналами, в связи с чем Джеймс решил дождаться его публикации в 17 томе нью-йоркского собрания сочинений вместе с другими «готическими» рассказами. Однако возможность журнальной публикации представилась раньше — в декабрьском номере нового журнала «Инглиш ревью» за 1908 год. Подготавливая всего лишь год спустя произведение для издания в собрании сочинений, Джеймс, как обычно, слегка отредактировал текст, переименовав, например, экономку миссис Мелдуди в миссис Мелдун.

Сюжет построен вокруг эпизода возвращения Спенсера Брайдона в родной дом в Нью-Йорке. Герой пробыл в Европе знаменательный срок — тридцать три года. Разворачивающаяся в рассказе интрига напоминает ту, что представлена в более раннем рассказе Джеймса «Зверь в чаще». Сомнения Брайдона сродни напряженному ожиданию, составившему единственное содержание всех переживаний Джона Марчера, героя «Зверя». Но в отличие от Марчера, Брайдон осознает, что преследующее его «привидение», за которым он, предпочтя действовать, в дальнейшем гоняется по всему дому, — это в некотором роде он сам, но в «американском исполнении». Его двойник — зримое воплощение альтернативной, в действительности не выбранной героем жизни в Америке. Борьба с призраком отражает своего рода подведение жизненных итогов и вместе с тем переживание кризиса зрелости. Конец рассказа, как нам представляется, указывает на вполне успешный исход поединка и, как результат, восстановление «доверия к себе» Спенсера Брайдона.

Трудно не увидеть автобиографических мотивов в «Веселом уголке». В самом деле, подобно Брайдону, Джеймс в конце концов добиваясь, как он выражается, «встречи двух проекций», и познает самого себя. Но, даже стремясь к подобному фантастическому самопознанию, Брайдон все же чувствует, что за ним, как и за Вильсоном, «идут по пятам, что его выслеживают с определенного, тщательно продуманного расстояния». Объектом литературной пародии в таком свете становится у Джеймса кровавая дуэль на реальных рапирах в новелле По. Выбор «оружия» в произведении Джеймса говорит об очевидно ироническом отношении автора к своему герою: в самом деле, простому светильнику Брайдон отводит роль обнаженной шпаги. Сам поединок также заканчивается совсем не так, как до последнего момента ожидал герой.

В рассказе Джеймса, как и в новелле По, «двойники» воплощают разные ипостаси цельного характера и наделяются «свободой», то есть разной судьбой. Их существование, таким образом, протекает совершенно независимо. Джеймс не просто «выносит» часть проявлений характера Брайдона за пределы его личности. Он дает этой «внешней» части как пространственную, так и временную самостоятельность и показывает возможную вторую линию судьбы героя.

1

Хотя бы совсем попросту (фр.).