Беркем Атоми - Чиста пацанская сказка - 2

• Название: Чиста пацанская сказка - 2
• Автор: Беркем Атоми
• Жанр: Фэнтези

Пришла в голову блажь — изродить фэнтези. Слюнявое, восторженное, эльфики-гномики, прынцессы с дракончиками. Набилось вот что. Честно говорю, не знаю — добью, нет ли. Пока идет вроде.

---

— Halt die Fotze. Второе. Раз уж получилось так, что твой Arsch остается при тебе, значит, ответишь в денежной форме. Штраф… так, что у нас там в Кодексе…

В Кодексе оказалось колесование и вытягивание кишок на длину, определяемую «… волею Авторитета; или, в отсутствии такового, лица, им уполномоченного; или…». Выразительно глянув на вновь побелевшего контрагента, Марат продолжил переговоры.

Утомившаяся перетаптываться на крыльце и раскланиваться с прохожими Глистенгильда, с похвально гуманным удовлетворением отметив прекращение звуков драки, стала от скуки прислушиваться к происходящему внутри. В конторе долго о чем-то бубнили, затем из-за дверей конторы слышалось звяканье тяжелых дверец несгораемой кассы, шлепали по столешне конторки увесистые мешочки, грохнуло по дереву что-то твердое… Наконец, у самой двери раздались шаги, и любопытная фрау едва успела отпрянуть. Высунувшийся муж поманил ее пальцем в помещение и сообщил, глядя на опухшего хозяина ломбарда:

— Геля, кляйне, герр Гулькенхренст, узнав о нашем бракосочетании, выразил желание ознаменовать такое событие каким-то сюрпризом. Будь добра, подойди и выбери себе чего-нибудь. Пава, изобрази!

Унылый финансист распахнул перед ойкнувшей от бриллиантового блеска новобрачной широкий кофр.

— Ой! Какая прелесть! — взвизгнула Глистенгильда, приученная папенькой к скромным стандартам потребления. — Любую-любую, герр Гулькенхренст? Какую захочу?!

— Натюрлих. — мрачно кивнул хозяин ломбарда.

— Вот эти! Можно? У вас тут есть зеркало? Герр Гулькенхренст, данке! Вы душка! — фрау запечатлела на наливающейся розовым щеке финансиста невинный поцелуй и унеслась к висящему у дверей зеркалу.

— Пауль, брателла, обожди закрывать. Куда торопишься, да… Я тоже гаечку себе посмотрю… Все ж женатый человек, надо соответствовать. Так, ну-ка…

— Майн фюрст!!! — взвыл белугой хозяин ломбарда. — Только не его, умоляю! Это ж тридцать дфа карата, я ж так по миру пойду…

— Ниче-ниче, наука, она тоже за бесплатно не приходит… Ну, как тебе? Достойна эта гайка авторитетовского пальца, а, Пауль? Как считаешь?

— …

— Ну, вроде бы, все к тебе… — задумчиво вымолвил фюрст, рассеянно обводя мечтательно-хищным взглядом взятую под контроль точку, и уточнил: — На сегодня, Пауль, не расслабляйся. Я днями загляну еще, есть у меня мысли по поводу твоего бизнеса. Ладно, ауфвидерзеен, камрад Пауль, и больше не давай мирским похотям заглушить голос своего сердца. Оно у тебя золотое, Пауль, верь мне… Пойдем, Геля… Геля, пойдем уже… Отстань от герра Гулькенхренста! Это он от радости…

Глава шашнадцатая, в которой… да блин, да достали меня эти предисловия. Короче, читайте, там все написано. Че не вкурите — звоните, телефон редакции в конце книжки, где тираж и циферки всякие. В любое время, но лучше посреди рабочего дня, чтоб служба медом не казалась. Че сказать? «Корчагина мне, голуба. Это от Вали звонют, со Смольнова» — только ва-а-ажно так, врастяжку

Воспрявший из похмельных хлябей фюрст Шнобель фон Ихбинкранке восседал за столом, приканчивая окорок под третью кружку светлого. Не будучи избыточно сложно организованной натурой, авторитет не стал особо рефлексировать по поводу причин повышения класса сервиса, но охотно воспользовался вновь открывшимися возможностями, живо напоминая владельца отстойника для краденных «десяток» из Альметьевска или Туймазов, впервые купившего пляжный тур и обнаружевшего, что «олл инклюзив» по-американски означает «гуляй, рванина».

Прислуга, еще вчера наглая, словно целиноградский педераст, и в самом деле претерпела удивительную метаморфозу. Первое, что поразило фюрста после торжественного вноса «леккого саффтрака», был невиданно оперативный вынос ночной вазы, не опорожнявшейся два последних дня и с трудом сохранявшей функциональность вследствии исчерпания потребной для ее работы пустоты. Затем силами горничной и коридорного была сделана уборка — влажная, что было не совсем в правилах заведения. Затем та же горничная унесла камзол, кюлоты и исподнее Шнобеля, возвратив их в стиранном и поглаженном виде; и, что более всего поразило воображение Шнобеля, с пуговицами, не претерпевшими сокращения поголовья — сие, напротив, являлось правилом, соблюдавшимся неукоснительно.

В данный же момент, охраняя покой суверена, вкушающего перешедший в обед завтрак, у дверей ненавязчиво выстроились коридорный, горничная и местный мальчишка, конкретной функцией не наделенный и получающий подзатыльники по самому широкому кругу вопросов. Разгрызая сочный подкопченный мосол и мечтательно прозирая сквозь размытые тела свиты известные лишь ему перспективы, Шнобель вдруг отметил странное явление и сфокусировал монарший взор на строе малых сего мира: ни с того, ни с сего они начали уменьшаться в размерах! Происходило это нелинейно; казалось, какая-то неведомая сила толчками погружает их головы в плечи все глубже и глубже.

Едва фюрст отметил это загадочное явление, как объявилась и его разгадка: на лестнице раздались полновесные шаги зятя, сопровождаемые мелкой дробью каблуков дочери. У старого авторитета потеплело на сердце: любой отец сразу поймет по шагам, весело или грустно его ребенку. Дверь распахнулась, едва не придавив съежившийся персонал, и комната враз наполнилась жизнью, движухой и запахом покупок.

— О! Папан скорее жив, чем мертв! Нифигассе, да он и пузырька почти успел додавить!

— Папхен, папхен! Смотри скорей, че мне купил муш! Красифые, прафта?

— Э, room-service! Кому, нна, стоим?!

— Дети мои, я есть искренне ратт… — попытался вставить слово умилившийся авторитет, но ему не дали.

— Батя, ты даешь, блин! У тебя опохмел уже в новую пьянку переходит! Хотя че, можно и накатить, второй день как-никак…

— Прафта красифые, папхен? А есче я купила тфа платтья, и нофый халат тля тепя, и…

— Фердаммте шайзе! Бать, я правильно выразил? Где мой обед?! Бегом, черти! Черт должен летать! Эй, малец, а ну тохта. Шепни там этому жирному помоеру, что ему фюнф минутен, не справляется — спускаюсь, понял? Марш!

Разлив остатки из недопитой фюрстом бутылки, Марат оглядел жену и тестя, и произнес тост:

— Ну че, новые родственнички… Вы вроде ниче. Надеюсь, и я вам сгожусь и семейного не опарафиню. Ну, поехали, что ли…

— Прозит! — поддержали родственнички, и второй день начался.

Впрочем, посидеть, как полагается, не получилось — нетренированная часть семьи скисла после третьей, едва успев попробовать доставленное снизу жаркое; старому фюрсту попало на старые дрожжи, и он начал тормозить и заговариваться на две раздачи позже… Да, не надо было ему давать наливать по полной: после вручения возвращенной короны растроганный фюрст налил едва ли не с горкой, и долго что-то бормотал, слегка прослезясь и постоянно сбиваясь на начало. Короче, справлять второй день стало не с кем. Разложив родственников по койкам, Марат вернулся к столу в одиночестве, налил, отрезал шматок побольше, приготовил чищеную луковицу — но выпить не как-то не сложилось: на Марата накатило какое-то усталое безразличие, какое всегда бывает после сбычи очередной мечты.

… Ну, вот мы и это, в Хопре. И че… — почти вслух сказал Марат сам себе, повертел в руке стакан и вернул его на место. — … Че за измена-то? Лови кайф, оттягивайся, ведь вот он, покой и все типа как по-домашнему, по нормальному — все, как ты хотел… Марату вдруг ярко-ярко вспомнилось, как он мечтал примерно… да что «примерно», как раз о таком, когда тянул шебутную лямку го-даня в постоянно режущимся с соседями тонке славного толстяка Мяо… Ведь пернуть некогда было, как крутились, вспомнить страшно. То Лю-Ань-Жуевские голову подымут, то рынок от Ши-Хун-Чжаевских отбивай, то на курильни наехали, то одно, то другое, то шашнаццатое… Или когда этот, как его, дебила длинного — о, Го Вэй, и этот, сраный Лист сраного Платана, на стрелку с ракетами подъехали, козлины подлючие… — даже с некоторым удовольствием припоминал Бу Ху-Лим эпизоды славных дел на Косорыловке. — … И как все по чесноку было-то, чего греха таить… Что Мечи на стрелки ездили, дак это как здравствуй, но ведь даже жирный Мяо не гнушался подержаться за копье… Марат тяжко вздохнул — ему, как ни крути, приходилось признать, что так быстро пролетевшие Похинхинские годы плохим словом уже и не вспомнишь… А пацаны! Ведь на косорыловке пацаны, как ни крути — а ведь большинство нормальные все, без гнилья и падлючества. Да, там Ход даже знать не надо, там им дышишь… Э-эх… — Марат выдохнул в мягко подкрадывающиеся сумерки остатки воспоминаний и вернулся в Орднунгию. Захотелось прошвырнуться, и повод встать из-за стола с грустно застывшими объедками тут же нашелся: — Пора, в общем-то, уже и свечи зажигать, где эти канальи? Пойти жирному понятки подновить, что ли…