Екатерина Мурашова - Взгляд

• Название: Взгляд
• Автор: Екатерина Мурашова
• Жанр: Фэнтези

Это – история Любви, в которой был всего один взгляд. Акварельный очерк о несбывшемся. Одновременно это история семидесятилетней жизни женщины-королевы. От ее детства до смерти. И немножко дальше…

---

В замке (как и потом во дворце) у меня не было друзей. Мою жизнь наполняли рассказы Стерха, мечты и немудреные сказки, которые по вечерам рассказывали слуги у огромного нижнего очага.

Одна из них почему-то особенно запомнилась мне.

«Юный охотник, заплутав во время охоты, оказался ночью в лесу совсем один. У темного пруда с белыми лилиями встретил принц девушку неземной красоты, и черная птица кружила над ней. Девушка заметила его, подошла. Она молчала и смотрела ему в глаза, и ощутил юный охотник этой ночью в высокой траве вкус ее губ, вкус ее тела. А наутро проснулся он в комнате своей, и лежала у его лица белая лилия. Принц знал, что это не могло быть сном, и искал ее повсюду изо дня в день, из месяца в месяц. Но девушка пропала, словно сквозь землю провалилась. И летало в округе лишь гадкое воронье над помоями, а черная птица исчезла бесследно. Долго искал принц девушку и однажды вечером на площади городской он увидел ее. Его любовь была привязана к столбу, а ее срамная одежда уже пылала. Народ толпой стоял, и он стоял вместе с ними, и видел, и чувствовал на своих губах куски летящего пепла.

У какого-то старика он спросил: «Как ее имя?». А тот ответил: «Да, какое у нее имя! Она же просто ведьма…» Той же ночью, не помня себя, охотник оказался в знакомом ему лесу, и висел он в петле на корявом суку, а над ним кружилась черная птица…»

– Какая глупая сказка! – сказала я, прослушав ее до конца. – Все умерли, а в чем смысл?

Но слуги покачали головами, возражая, а белобрысый мальчишка-оруженосец по имени Альвик, всего на год старше меня, произнес вслух:

– Лучше любить и погибнуть, чем жить, не зная любви.

Иногда я по нескольку часов кряду стояла на открытой площадке крепостной башни и, отвернувшись от моря, смотрела в подернутую синей пеленой тумана даль порыжевших холмов, среди которых вилась мощеная камнем дорога к Холлеварду. Ветер продувал меня насквозь, а море бушевало за спиной, как будто это был зверь, который пытался вылезти на берег и захлебывался в припадке бессильной ярости оттого, что у него ничего не получается. Иногда я настолько явственно ощущала этого зверя за своей спиной, что боялась обернуться. Мне казалось, что, оглянувшись, я встречу взгляд его огромных и безжалостных бирюзовых глаз с ресницами из зарниц. И от этого взгляда я упаду замертво, как глупая и бессильная принцесса из старой сказки…

Я смотрела в холмы и не чувствовала холода. Я представляла себе, как по желтой, усыпанной осенними листьями дороге подъезжает к замку свита могучего короля чужеземной страны, и сам он, сильный, широкоплечий, обветренный и закаленный в боях, соскакивает с черного как ночь жеребца, укрытого под седлом красной попоной, и громовым голосом кричит:

– Где моя дочь?!

Все в ужасе разбегаются, а Стерх, который почти оглох на одно ухо с тех пор, как в битве его ударили булавой по голове, беспомощно оглядывается и спрашивает в пустоту:

– Кто это? Чего это?

И только я одна бесстрашно выхожу навстречу бородатому исполину и говорю негромко, но твердо:

– Я здесь, отец. Я давно жду тебя.

Трудно поверить, но я слышала звук рога и стук копыт, и голоса слуг. Видела, как блестит на алебардах осеннее солнце и ветер раздувает знамена и плюмажи на шлемах. Я понимала, что все это неправда, но злилась не на себя, а на других, за то, что они не видят всего этого…

Когда море было спокойно, в его синей дали мне мерещились полосатые паруса и крутобокие корабли неведомого народа. На палубе самого большого корабля стоял все тот же черноволосый загорелый человек и, приложив руку к глазам, выискивал меня на берегу…

Сама я постепенно росла, но мои мечты почти не менялись. Мне было жалко расставаться с ними, ведь за долгие годы я до мелочей продумала экипировку каждого всадника, каждое слово, которое должен был сказать мне отец. Иногда я радуюсь тому, что он так и не появился. Ведь кем бы он ни был, он неизбежно разрушил бы мою мечту, и я возненавидела бы его за это…

Но однажды, в тысячный раз прокручивая перед своими глазами ритуал встречи (я сидела тогда на скамеечке у камина и смотрела в огонь), я вдруг обнаружила, что отцовский поцелуй как-то незаметно видоизменился, да и сам черноволосый воин как-то подозрительно помолодел…

Я люблю и умею размышлять о причинах явлений и, когда схлынула захлестнувшая меня волна стыда, я поняла, что уже не отец должен увезти меня из замка в новую жизнь…

У меня в спальне стояло большое бронзовое зеркало. То самое, в которое я смотрелась в детстве. Говорили, что прадед купил его у какого-то восточного купца-колдуна и подарил прабабке. Он любил наблюдать в нем неувядающую прабабкину красоту. Так пели дворцовые менестрели. Может быть, прадед и прабабка и вправду были счастливы.

Мне тоже нравилось это зеркало. Я отослала всех слуг и приперла дверь тяжелым сундуком (по указанию дяди, на двери моих покоев не было засова, а снаружи всегда дежурил вооруженный стражник). Потом я скинула с себя всю одежду и встала перед зеркалом. Я долго смотрела на себя. И еще дольше думала над тем, что увидела.

Я выросла в замке и во дворце, но вовсе не была наивной. Я знала о том, что происходит между мужчинами и женщинами, и даже пару раз подглядывала из-за портьер за слугами. Увиденное и пугало, и влекло меня.

Глядя в зеркало, я попробовала представить себе, как кто-то выходит из туманной полутьмы за моей спиной, рассматривает меня… Мне стало страшно, потому что у привидевшейся мне фигуры не было лица, только колышущиеся полутени от дрожащего пламени свечей… Я вспомнила, как слуги хватали служанок за грудь и попыталась вообразить, как чья-то ладонь касается моей груди, сжимает ее. Все это время я внимательно смотрела на себя в зеркало и внезапно обнаружила, что мое лицо покрылось пятнами, а грудь тяжело вздымается, как будто я только что взбежала на верхнюю площадку башни Фъёберрна. Все это я уже видела и оттого разозлилась.

– Я, будущая королева, ничем не отличаюсь от служанок! – сказала я себе и решила, что об этом никто не должен знать.

В замке, да и вообще в мире не было человека, с которым я могла бы поговорить о том, что со мной происходит. Старая няня умерла, а Стерх совсем оглох и к тому же остался на севере, в Фъёберрене. У меня никогда не было подруг, и все дворцовые сплетни я могла только подслушивать, спрятавшись в складках занавесей или в темном углу. Друзей у меня тоже не было, потому что дядя не подпускал ко мне никого, кто мог хоть сколько-нибудь заинтересовать меня. Меня многому научили. Я была обучена танцам и верховой езде, умела фехтовать на мечах и рапирах, неплохо разбиралась в тригонометрии и астрономии, несколько хуже – в грамматике и стихосложении. Я умела вышивать воинские стяги и шнуровать кольчужные ремни. Я кое-что понимала в судопроизводстве и других государственных делах. Я должна была стать королевой, супругой короля. Меня готовили к этому много лет.

Глаза почти ничего не видят, но кожа еще чувствует сквозняк, ветер. Открытое окно. Медленно-медленно поворачивается голова. А вот и желто-красное солнце, заходящее за холмы. Холмы не видны, но королева знает, что они там. Желтое с красным, оторванная головка одуванчика, сбрызнутая кровью. Откуда кровь? Крови не было, был одуванчик на черных досках, усыпанных соломой. Желтое на черном. Я подняла цветок, я сделала все, как ты хотел. Ты доволен мной?

Пышнотелая Арманзель, руководившая охраной принцессы, повелительно взмахнула рукой и восемь лиловокожих носильщиков привычным движением опустили паланкин у края дороги, поодаль от проезжавших мимо тряских повозок с впряженными в них коренастыми пыльными осликами, и щегольских колясок знати, на передках которых молодые отпрыски старинных родов сами правили лошадьми. Купцы и пожилые консерваторы из дворян, держась старых традиций, по-прежнему предпочитали носилки.

Отодвинув тяжелую (чтоб не откинуло ветром) занавеску, Арманзель заглянула внутрь паланкина. Лицо ее было недовольным, на узком, присборенном озабоченными морщинами лбу блестели капельки пота.

– Что случилось, Ваше Высочество? – высоким, чуть визгливым голосом осведомилась она, и принцесса вспомнила, что в юности Арманзель была дворцовой прачкой, и даже теперь, поднявшись благодаря дядиной прихоти так высоко, никогда на людях не снимала перчаток – прятала изуродованные щелоком руки. – Зачем это вам понадобилось останавливаться в таком непотребном месте – трактир тут, постоялый двор, шваль всякая при развилке дорог шастает – самое место для Вашего Высочества! – Арманзель не скрывала своего возмущения.

Она так и не выучилась говорить языком знати и в присутствии искусных царедворцев в основном молчала, глухо презирая их за изнеженность и за то презрение, которое, как она полагала, они питали к ней. Но с принцессой, своей подопечной с детского возраста, бывшая прачка держалась свободно и, когда сердилась, в выражениях не стеснялась.