Агата Кристи - Роза и тис

• Название: Роза и тис
• Автор: Агата Кристи
• Жанр: Современная проза

Хотя этот роман вышел в 1947 году, идею его писательница, по собственному признанию, вынашивала с 1929 года. «Это были смутные очертания того, что, как я знала, в один прекрасный день появится на свет». В самом деле, точно сформулировать идею книги сложно, так как в романе словно бы два уровня: первый – простое повествование, гораздо более незатейливое, чем в предыдущих романах Уэстмакотт, однако второй можно понимать как историю о времени и выборе – несущественности первого и таинственности второго. Название взято из строки известного английского поэта Томаса Эллиота, предпосланной в качестве эпиграфа: «Миг розы и миг тиса – равно мгновенны».

Роман повествует о юной и знатной красавице, которая неожиданно бросает своего сказочного принца ради неотесанного выходца из рабочей среды. Сюжет, конечно, не слишком реалистичный, а характеры персонажей, несмотря на тщательность, с которой они выписаны, не столь живы и реальны, как в более ранних романах Уэстмакотт. Так что, если бы не их детализированность, они вполне бы сошли за героев какого-нибудь детектива Кристи.

Но если композиция «Розы и тиса» по сравнению с предыдущими романами Уэстмакотт кажется более простой, то в том, что касается психологической глубины, впечатление от него куда как более сильное. Конечно, прочувствовать сцену, когда главные герои на концерте в Уингмор-Холле слушают песню Рихарда Штрауса «Утро» в исполнении Элизабет Шуман, смогут лишь те из читателей, кто сам слышал это произведение и испытал силу его эмоционального воздействия, зато только немногие не ощутят мудрость и зрелость замечаний о «последней и самой хитроумной уловке природы» иллюзии, порождаемой физическим влечением. Не просто понять разницу между любовью и «всей этой чудовищной фабрикой самообмана», воздвигнутой страстью, которая воспринимается как любовь – особенно тому, кто сам находится в плену того или другого. Но разница несомненно существует, что прекрасно осознает одна из самых трезвомыслящих писательниц.

«Роза и тис» отчасти затрагивает тему политики и выдает наступившее разочарование миссис Кристи в политических играх. Со времен «Тайны Чимниз» пройден большой путь. «Что такое, в сущности, политика, – размышляет один из героев романа, – как не ряд балаганов на мировой ярмарке, в каждом из которых предлагается по дешевке лекарство от всех бед?»

Здесь же в уста своих героев она вкладывает собственные размышления, демонстрируя незаурядное владение абстрактными категориями и мистическое приятие природы – тем более завораживающее, что оно так редко проглядывает в произведениях писательницы.

Центральной проблемой романа оказывается осознание И иллюзорность выбора. «Существует ли в действительности выбор? Хоть в чем-нибудь?» спрашивает героиня и не находит реального ответа на свой метафизический вопрос. Этот вопрос она задает, оставив свой сказочный замок в Корнуолле ради унизительного существования рядом с бессовестным и лицемерным «пролетарием» в запущенной комнатке в придуманном Кристи восточноевропейском Заграде (который, впрочем, расположен не в Югославии между Белградом и Загребем, как могло бы показаться, а в Словакии).

Мнения критиков по поводу достоинств романа разделились. «Романтический сахарин» – так отозвался о романе суховатый Джеффри Фейнмен. Зато Дороти Хьюз отнеслась к нему, как и к остальным произведениям Уэстмакотт, с куда большим пониманием: «Уэстмакоттовские романы столь же далеки от традиционного дамского романа, как от книги про Винни-Пуха. Вряд ли те, кто выступает с предвзятыми мнениями о них, когда-либо читали эти книги». Макс Мэллоун, весьма беспристрастный в этом вопросе, называл «Розу и тис» «самым сильным и драматичным» среди всех романов.

Впервые вышел в Англии в 1947 году.

Переведен А. Ващенко специально для настоящего издания и публикуется впервые.

---

Лошадка стояла на отдельном столе и, судя по всему, вызвала у девушки определенный интерес. Она спросила, что это такое. Я объяснил.

– Вам нравится?

Изабелла ответила не сразу.

– Да, – наконец произнесла она веско, придав односложному слову некую особую значительность.

«Может, она слабоумная?» – подумал я с удивлением и спросил, нравятся ли ей лошади. Изабелла ответила, что это первая, которую ей пришлось увидеть.

– Я имею в виду настоящих лошадей.

– О, понимаю. Да, нравятся, но я не могу позволить себе охоту.

– Вам хотелось бы выезжать на охоту?

– Пожалуй, нет. Здесь не очень много мест, подходящих для охоты.

На мой вопрос, ходит ли она в море на яхте под парусом, Изабелла ответила утвердительно. В это время леди Трессилиан заговорила со мной о книгах, и девушка погрузилась в молчание. Она, как я заметил, в высшей степени владела искусством пребывать в покое. Умела сидеть совершенно спокойно – не курила, не качая ногой, закидывая ее на другую, не шевелила суетливо пальцами, ничего не вертела в руках, не поправляла волосы. Просто сидела совершенно спокойно, выпрямившись в высоком кресле с подголовником и сложив на коленях длинные тонкие руки. Она была так же неподвижна, как фигура танской лошади; одна в кресле, другая на своем столе. Мне казалось, у них есть что-то общее: обе в высшей степени декоративны, статичны и принадлежат к давнему прошлому...

Я посмеялся, когда Тереза предположила, что Изабелла вообще не думает, но позднее пришел к мысли, что в этом, может быть, есть доля правды. Животные не думают, их мозг пассивен до тех пор, пока не появится опасность и не возникнет необходимость действовать. Мышление (в абстрактном смысле) является на самом деле процессом искусственным, научились мы ему не без труда.

Нас беспокоит то, что было вчера, что делать сегодня и что произойдет завтра. Однако ни наше вчера, ни сегодня, ни завтра не зависят от нас. Они были и будут помимо нашей воли.

Предсказания Терезы относительно нашей жизни в Сент-Лу оказались необыкновенно точными. Почти сразу после приезда мы по уши погрузились в политику. Полнорт-хаус был большой и бестолково спланированный.

Мисс Эми Треджеллис, чьи доходы значительно пострадали от новых налогов, пришлось пожертвовать одним крылом дома. И даже устроить в нем кухню для удобства эвакуированных, которые прибывали из районов, подвергавшихся бомбардировкам. Однако эвакуированные, приехавшие из Лондона в середине зимы, оказались не в силах выдержать множество неудобств Полнорт-хауса. Попади они в сам Сент-Лу с его магазинами и бунгало – другое дело! Но в миле от города... кривые улочки. «Грязища!

Даже не поверите! И света нет – и того и гляди, кто выскочит из кустов, к-а-ак накинется! И овощи грязные, в земле, с огорода – все овощи да овощи! И молоко прямо из-под коровы, иногда даже парное – вот гадость-то! Нет чтоб сгущенное, в банке: удобно и всегда под рукой!» Для эвакуированных – миссис Прайс и миссис Харди с их выводками ребятишек. Это оказалось чересчур. Вскоре они съехали тайком на рассвете, увозя своих отпрысков назад, к опасностям Лондона. Это были славные женщины. Все убрали, выскребли за собой и оставили на столе записку:

«Благодарствуйте, мисс, за вашу доброту. И мы, конечно, знаем, вы все сделали, что могли, да только жить в деревне просто невмоготу. И дети должны по грязи ходить в школу. Но все равно – благодарствуйте. Я надеюсь, что мы все оставили в порядке».

Квартирмейстер уже не пытался поселить кого-нибудь в Полнорт-хаусе. Он стал мудрее. Со временем мисс Треджеллис сдала эту часть дома капитану Карслейку, организатору предвыборной кампании консервативной партии, который в свое время служил уполномоченным по гражданской обороне в войсках ополченцев.

Роберт и Тереза охотно согласились и дальше сдавать Карлслейкам отделенную часть дома, – впрочем, вряд ли у них была возможность им отказать. А следовательно, Полнорт-хаус превратился в эпицентр предвыборной активности, наряду со штаб-квартирой тори на Хай-стрит в Сент-Лу.

Терезу и в самом деле сразу же затянул этот водоворот: она водила машины, распространяла брошюры и листовки, беседовала с жителями. Политическая обстановка в Сент-Лу не была стабильной. Престижный приморский курорт, потеснивший рыбацкую деревушку, издавна голосовал за консерваторов. Жители прилегающих сельскохозяйственных районов тоже все до одного были консерваторами. Но за последние пятнадцать лет Сент-Лу изменился. В летний период его наводняли туристы, селившиеся в небольших пансионах. Появилась колония художников, чьи бунгало рассыпались у подножия скал. Публика серьезная, артистическая, образованная в политическом отношении, если не красная, то, во всяком случае, розовая.

В 1943 году прошли дополнительные выборы, так как сэр Джордж Борроудэйл в возрасте шестидесяти девяти лет, после повторного инсульта, вышел в отставку. И вот тут-то, к ужасу всех старожилов, впервые в истории этих мест членом парламента был избран лейборист.

– Должен сказать, что мы сами это заслужили, – покачиваясь на каблуках, признал капитан Карслейк, который ввел нас с Терезой в курс политической жизни Сент-Лу.

Карслейк был невысокого роста, худощав, темноволос, с проницательными, пожалуй даже хитроватыми, глазами на длинном лошадином лице. Капитана он получил в 1918 году в Службе тыла армии. Карслейк был компетентным политиком и знал свое дело.

Следует заметить, что сам я в политике новичок и никогда не понимал этого жаргона, поэтому мой рассказ о выборах в Сент-Лу, по всей вероятности, довольно неточен и, должно быть, в той же степени соотносится с реальностью, в какой деревья, изображенные на полотнах моего брата Роберта, имеют отношение к живым деревьям. Как известно, настоящие деревья – создания природы – с корой, ветвями, листьями, желудями или каштанами. Деревья Роберта – это пятна и кляксы густой, невообразимого цвета масляной краски, кое-как нанесенные на холст. Они совершенно непохожи на деревья. По-моему, их скорее можно принять за тарелки со шпинатом, буровые вышки или газовый завод. Это не живые деревья, а представление Роберта о деревьях. Думаю, что и мой рассказ о политической жизни в Сент-Лу отражает лишь мое представление о политической стороне выборов и, по всей вероятности, из этого рассказа настоящий политик не сможет понять, что было на самом деле. Видимо, я буду не правильно употреблять термины, ошибаться в описании процедуры. Но для меня выборы в Сент-Лу – всего лишь запутанный и не имеющий большого значения фон Для фигуры в натуральную величину – Джона Гэбриэла.

Глава 4

Первое упоминание о Джоне Гэбриэле прозвучало в тот вечер, когда Карслейк сказал Терезе, что в результатах дополнительных выборов виноваты сами консерваторы.

Кандидатом от консервативной партии был сэр Джеймс Бредуэлл из Торингтон-парка, человек довольно состоятельный и закоренелый тори с твердыми принципами. Ему было шестьдесят два года, отличался прямотой характера, но, к сожалению, не обладал ни живым темпераментом, ни быстрой реакцией, ни ораторским даром и становился совершенно беспомощным, когда его прерывали вопросами, скептическими репликами или просто выкриками.

– На трибуне он был просто жалок, – рассказывал Карслейк. – Крайне жалок! Бесконечные «э-э-э», и «а-а-а», и «гм»! Разумеется, мы сами писали для него все выступления на ответственных собраниях, а в его поддержку всегда выступал наш подготовленный оратор. Все это прошло бы на ура лет десять назад: славный, честный малый, из здешних мест и к тому же джентльмен. Но теперь... теперь им нужно нечто большее.

– Неужели мозги? – предположил я.

Карслейк, похоже, особого значения мозгам не придавал.

– Нужен ловкий, хитрый малый, который за словом в карман не полезет, сумеет всех рассмешить и наобещать с три короба. Старомодный парень вроде Бредуэлла слишком для этого совестлив. Он не станет обещать, что у каждого избирателя будет свой дом, что война кончится завтра и что у каждой домохозяйки появится в доме центральное отопление и стиральная машина.

– А кроме того, – немного помолчав, продолжал Карслейк, – существует закон маятника. Мы были у власти слишком долго! Любая перемена желанна! Наш оппонент Уилбрэхем – человек компетентный и честный. До войны был школьным учителем, освобожден от армии по инвалидности. Уилбрэхем – краснобай. Он расписывал, что будет сделано для тех, кто вернется из армии, ну и, конечно, обычная болтовня про национализацию и здравоохранение. В общем, свое дело он сделал. Прошел большинством голосов – более двух тысяч. Такое случилось в Сент-Лу впервые. Мы все, доложу я вам, были просто потрясены Так что теперь нам придется постараться Мы должны вытеснить Уилбрэхема.

– Он популярен?

– Так себе. Он прижимист, но добросовестен и умеет держаться. Победить его будет нелегко. Нам придется засучить рукава и энергично действовать по всему району.