Шарль Эксбрайя - Семейный позор

• Название: Семейный позор
• Автор: Шарль Эксбрайя
• Издательство: «Канон», «Гранд-Пресс»
• Жанр: Детектив
• Год: 1993

---

— Я тоже так думаю, но, раз дети любят друг друга, не стану проявлять чрезмерную разборчивость.

— Что? Еще того не легче! Можно подумать, это вы делаете нам милость! А по-моему, так моя Пэмпренетта стоит десяти таких, как ваш парень!

— Десяти?

— И даже ста!

Элуа долго смотрел на старую подругу.

— Вот что, мадам Адоль, только память о слишком давнем знакомстве мешает мне высказать в лицо все, что я о вас думаю, и призвать к большему смирению!

— Да за кого ж вы себя принимаете, хотела б я знать?

— За человека, которого всегда уважали, мадам Адоль, чего, как ни печально, не могу сказать о вас!

— Осторожнее, Элуа!.. Я терпелива, но всему есть предел! И, что бы вы там ни говорили, а ваш сын все-таки легавый!

— Ну и что?

Спокойный вопрос Маспи слишком смахивал на вызов, и Перрин вдруг растерялась.

— Ну, легавый — он и есть легавый, — тупо повторила она.

— Бруно — полицейский? Верно. Но имейте в виду: не какой-нибудь там завалящий. Представьте себе, я недавно разговаривал с комиссаром Мурато, и он по-приятельски…

— По-приятельски???

— Совершенно точно, и даже по-дружески признался, что просто и не знает, как выкручивался бы без Бруно…

— И по-вашему, это нормально? Да разве хорошо, когда старший сын семейства, где…

— Я не позволю вам судить о моей семье!

— Так я ж — не от большой радости! Но коли этой дурище Пэмпренетте втемяшилось туда войти…

— Это — если я ее приму!

— И вы бы отвергли мою единственную дочь? Да при виде ее все рыдают от восторга! А парни так и падают на колени, когда она идет по Канебьер, вот так!

— И тем не менее Пэмпренетта — всего-навсего мелкая воровка!

— Мелкая? Несчастный! Да она все свое приданое стянула на набережных!

— Вот именно, мадам Адоль, вот именно! И я далеко не уверен, что как раз о такой супруге должен мечтать полицейский инспектор с блестящим будущим!

— Элуа, вы меня хорошо знаете! Если вы запретите сыну жениться на моей девочке, она покончит с собой, и это так же верно, как то, что я жива! А коли Пэмпренетта наложит на себя руки, клянусь Матерью Божьей, я пойду на Лонг-де-Капюсэн и учиню там резню! А ты, Дьедоннэ, молча позволяешь оскорблять свою дочь?

— Я иду на рыбалку.

— Он идет на рыбалку! Слыхали? Меня обливают грязью, попирают ногами Пэмпренетту, а он, видите ли, идет рыбку ловить! Господи, да когда ж ты сделаешь меня вдовой?

Эта мольба, по-видимому, нисколько не взволновала Адоля, он только постарался убедить Маспи поскорее отправиться в порт.

И они пошли бок о бок к моторной лодке Дьедоннэ. По дороге Адоль лишь пробормотал себе под нос:

— Перрин — славная женщина, что верно, то верно… но иногда с ней чертовски тяжело… чертовски…

А потом приятели ловили рыбу.

Время от времени Элуа, украдкой наблюдая за Дьедоннэ, замечал, как подергивается его лицо. Адоль, вне всяких сомнений, сильно страдал, а Великий Маспи терпеть не мог смотреть на чужие страдания.

— Эй, Дьедоннэ, может, перекусим?

— Если хочешь…

— Я проголодался как волк!

Элуа достал пакет с едой, приготовленный его другом, разложил припасы на скамье и протянул Адолю колбасу. Тот покачал головой.

— Я совсем не хочу есть… только пить…

— Так ты серьезно болен, Дьедоннэ?

— Эта проклятая рука…

— Тебе бы надо сходить к врачу.

Пока Адоль утолял мучившую его жажду, Элуа спокойно жевал с видом человека, для которого всякая трапеза — священный ритуал, не терпящий никакой спешки.

— Слушай, Дьедоннэ, а тебе не интересно знать, зачем я пошел с тобой сегодня?

— Зачем?

— Чтобы поговорить!

— А-а-а…

— Вчера вечером Селестина наговорила мне кучу престранных вещей…

И Великий Маспи подробно изложил приятелю мнение своей супруги об их общих заблуждениях.

— Селестина не шибко, умна, — заключил он, — но здравого смысла у нее не отнять… Как, по-твоему, она права, Дьедоннэ, и мы с самого начала здорово промахнулись? Эй, Дьедоннэ, я с тобой разговариваю!

Адоль с видимым трудом вернулся к действительности.

— Я… прости… пожалуйста… но… но…

Элуа сразу встревожился.

— Да что с тобой, Дьедоннэ? Надеюсь, ты не хлопнешься в обморок?

— Ка… кажется, да…

Элуа едва успел перескочить через разделявшую их скамью и подхватить Адоля на руки.

— Господи Боже! Невероятно, чтобы ревматизм причинял такие муки!

Он похлопал приятеля по щекам.

— Эй, Адоль, встряхнись! Сейчас мы вернемся, и ты ляжешь в постель… а я сбегаю за врачом… если тебе совсем худо, он сделает какой-нибудь укол…

И тут он заметил струйку крови, стекавшую по тыльной стороне руки Дьедоннэ, оставляя за собой черно-красный след. Маспи на мгновение остолбенел, потом, перевернув по-прежнему бесчувственного Дьедоннэ, снял с него пиджак. Резким движением он оторвал рукав рубашки и при виде грязной повязки, стягивающей руку Адоля, в ужасе замер.

— Хорошенький ревматизм…

Маспи размотал бинт, и его чуть не стошнило. От раны исходил такой тяжкий дух, что ошибиться было невозможно: уже началась гангрена… За долгую жизнь Маспи не раз видел тех, кто побывал в перестрелке, и отлично знал, как выглядят пулевые ранения… Итак, Адолю прострелили руку… Элуа вернулся на свою скамейку и, наблюдая за раненым, мало-помалу прозревал чудовищную истину. Дьедоннэ… бедняга Дьедоннэ, с которым давно никто не считался… его лишь жалели… Дьедоннэ, вечно сидевший под каблуком у жены… Весь привычный Маспи мир вдруг разлетелся вдребезги. Как будто вместе с повязкой на руке старого друга он сорвал покрывало, с давних пор скрывавшее от него правду… Селестина была права… а вместе с ней — и Бруно… и Фелиси… Адоль заставил его сделать два одинаково тяжких открытия: во-первых, он, Великий Маспи, загубил собственную жизнь, а во-вторых, его лучший друг оказался последним мерзавцем. И Элуа даже не знал, за что больше сердиться на Дьедоннэ.

Жгучее полуденное солнце привело Адоля в чувство. Сообразив, что произошло, он инстинктивно прикрыл рану рукой, словно еще надеялся спрятать ее от Элуа.

— Брось, Дьедоннэ… нет смысла…

Постанывая и отдуваясь, муж Перрин с трудом взгромоздился на скамейку. Смотреть в глаза Маспи он не осмеливался.

— Странный ревматизм, а?

— Это… это несчастный случай…

— Ага, я и так уже догадался, что не ты сам влепил себе в лапу пулю развлечения ради! Так кто это сделал, Дьедоннэ?

— Не знаю…

— Еще как знаешь! Да и я могу назвать тебе имя: Бруно Маспи! И он стрелял уже почти в отключке, в тот день, когда ты, сволочь этакая, пытался его убить! Да-да, ты хотел прикончить моего сына, подлец!

Понимая, что отнекиваться бесполезно, Адоль совсем сник.

— Мне пришлось…

— Потому что ты убил Дораду?

— Да.

— Боялся, как бы она не заговорила?

— Да.

— И по этой же причине пырнул ножом Пишранда?

— Да.

— Просто не верится… ты — и вдруг все эти убийства…

— Я не виноват… так получилось…

— Выкладывай!

— Перрин послала меня встречать один из наших баркасов. Он возвращался из Генуи… Капитан честно сказал, что взял на борт пассажира… и его, похоже, разыскивает итальянская полиция… Я пришел в бешенство, потому как всегда был против таких перевозок — от них одни неприятности… Ну а потом я пошел домой… Вдруг вижу, на Монтэ-дэз-Аккуль какой-то парень стоит, прислонившись к стене и, видать, едва держится на ногах. Ты ведь меня знаешь, Элуа? Я слишком жалостлив… Ну и подошел. Оказалось, итальянец. Он спросил меня, не знаю ли я Богача Фонтана. Представляешь, как мне стало любопытно? Короче, через несколько минут я уже понял, что передо мной мой подпольный пассажир, и назвался Фонтаном. Я отвел парня к себе, вернее, в маленькую контору за домом — там раньше была прачечная… и там… о Господи!.. макарони снял пояс и сунул мне под нос такую кучу драгоценностей, что я чуть не ослеп от их блеска! Целое состояние… Элуа, целое состояние… около миллиона франков… И я мог бы начать жизнь заново…

— С Эммой Сигулес?

— Да… у нас с Перрин уже давно ничего нет… Я знал, что Пэмпренетта вот-вот выйдет замуж и уйдет из дому… и сказал себе, что в Америке смог бы стать человеком, а не прозябать, как тут, в Марселе… Потом я отвел Ланчано на липовый склад товаров — якобы спрятать от полиции… Там я его и убил, а труп бросил в воду… Ну а драгоценности припрятал…

— Где?

— Да там же, в бывшей прачечной, в старом котле… Наутро я все объяснил Эмме… Но этой дуре непременно понадобилось лезть на глаза Пишранду… Поняв, что за ней следят, Дорада предупредила меня… Остальное ты знаешь… Когда я избавился от Пишранда, девчонка струсила. Я понял, что она меня выдаст… Вот и пришлось убить… хотя я очень любил Дораду…

— А Бруно?

— Он хотел отомстить за своего друга Пишранда… И я понимал, что рано или поздно парень до меня доберется — он ведь не из тех, кто бросает дело на полпути… Но я рад, что не убил Бруно, Элуа…