Сергей Голицын - Записки уцелевшего

• Название: Записки уцелевшего
• Автор: Сергей Голицын
• Издательство: Орбита
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-85210-018-8

Это произведение — плод творчества многих лет писателя Сергея Голицына, одного из представителей знаменитого княжеского рода Голицыных.

Удивительная память Сергея Голицына возвращает читателям из небытия имена сотен людей, так или иначе связанных с древним родом.

Русский Север, Волга, Беломорстрой — такова неполная география «Записок» картины страшной жизни Москвы второй половины 20-х годов, разгул сталинских репрессий 30-х годов.

Воспоминания правдивы, основаны на личных впечатлениях автора и документах тех далеких лет, наполнены верой в победу добра.

Эти воспоминания не предназначались для советской печати и впервые вышли в свет в 1990 г. уже после кончины автора.

---

Я совершил один прескверный поступок, о котором сознался матери лишь много лет спустя, а тогда скрыл от родных.

За вынужденный прогул я получил солидную сумму. А у нас в общежитии техников завелись картишки, и мы по ночам резались в дурака. И тут старший техник Костя Машаров предложил мне сыграть в очко. Я и раньше изредка играл и нередко выигрывал, решил попытать счастья. Костя играл хладнокровно, карты клал на стол медленно. Остальные ребята нас окружили. Я сперва начал было выигрывать, а к утру продул всю получку. Шура, живший тогда вместе с Сахаровым, узнав о моем проигрыше, накричал на меня как на провинившегося школьника и потребовал с меня честное слово, что я никогда в жизни не буду играть в очко.

И я это слово сдержал. Помнится, уже в последние месяцы войны, когда гитлеровские деньги валялись повсюду, никакие уговоры на меня не действовали, я неизменно отказывался играть даже на эти никому не нужные бумажки… Самое позорное в моем проигрыше было: я не смог послать родителям солидный денежный перевод…

Приехала к Сахарову жена — красивая пожилая армянка. Она пожелала познакомиться со всеми техниками и, явившись в нашу контору, обратилась к нам примерно с такими словами:

— Вы на моего ворчуна не очень обижайтесь, он только с виду строгий, а всех вас очень любит…

Тогда же произошла одна глупая история, которая могла бы кончиться для меня весьма печально.

Техник Коля Гусев был у нас единственным комсомольцем. Вместе с Костей после работы он нередко отправлялся в центр станицы к закрытой церкви, где собиралась молодежь. Коля начал ухаживать за одной девушкой, не местной, а приезжей, дочерью одного партийца. И неожиданно он объявил о своей свадьбе, на которую приглашал всех нас.

Для подарка мы скинулись по сколько-то рублей и во главе с Сахаровым отправились на торжество.

Стол "ломился от яств", произносились тосты. Шура Соколов предложил, чтобы от имени сослуживцев Коли тост произнес я.

Со стаканом в руках я встал и звонким голосом начал:

— От имени партии поздравляю молодых… — Дальше уж не помню, о чем плел, все услышали, что я поздравил от имени партии. Какой? Среди гостей произошло замешательство, выручила находчивость Графа Брызгалова. Он начал объяснять, что женихов друг поздравил от имени партии изыскательской. Ведь мы, сослуживцы жениха, — сотрудники изыскательской партии. Большинство гостей находилось в изрядном подпитии. Но тут поднялся, пошатываясь, чернобородый дядя невесты, как потом выяснилось, бывший красный партизан. Он брякнул на всю комнату страшные слова об оскорблении Коммунистической партии. Кто такой, кто осмелился поднять стакан водки? И за что поднять?..

Хмель из моей головы разом улетучился. На мое счастье, вмешались родители невесты и увели подвыпившего дядюшку в соседнюю комнату. Пиршество продолжалось, произносились новые тосты, казалось бы, инцидент был исчерпан. Заиграла гармошка, все встали, пошли танцевать. Даже Сахаров, к немалому нашему удивлению, начал неловко переступать ногами, а вокруг него, взмахивая платочком, вертелась и топотала сапожками Колина теща. Один я сидел в углу, ругал самого себя, потом встал и незаметно улизнул домой.

На следующий день, когда мы вернулись с работы и сели обедать, то начали шумно обсуждать подробности вчерашнего торжества. Мы вспомнили, как Старик вздумал плясать, а Граф Брызгалов со смехом сказал:

— А наш Сережа Большой порядком струхнул.

Больше никто не заговаривал о той действительно глупейшей истории. А я о ней до сих пор не забыл, как говорится в пословице: "Пуганая ворона и куста боится…"

8

Сколько раз в моей жизни какие-то мелкие, совсем незначительные случаи переворачивали всю мою судьбу! У меня заболел зуб, да так сильно, что я, превозмогая боль, работал с трудом. Сахаров заметил и сказал мне:

— Сергей Михайлович, разрешаю вам завтра не ехать в поле. Извольте идти в амбулаторию. В условиях изысканий зубы не лечат, а выдергивают.

На следующий день вместо меня отправился на съемку Шура Соколов, а я с утра пошел в амбулаторию, и мне благополучно выдернули зуб.

Сахаров меня спросил, как я себя чувствую, поручил мне заняться какими-то подсчетами, а сам уехал. Я остался в конторе один.

Вскоре подъехала шикарная коляска, запряженная парой рысаков. Выскочил рослый, солидный мужчина — главный инженер «Майнефтестроя» Сергей Сергеевич Зеленин. Я выбежал его встречать; он узнал, что Сахарова нет, прошел в контору и попросил показать все наши работы.

С самоуверенностью, зачастую свойственной юнцам, я начал разворачивать перед ним листы ватмана — планы заснятых нами участков, объяснял с апломбом и с не меньшим апломбом отвечал на вопросы. Не дождавшись Сахарова, Зеленин уехал, но, очевидно, меня запомнил, и, наверное, я ему понравился.

Наступило лето. Изыскательские работы заканчивались, новых участков для съемок нам не отводили. Однажды Сахаров собрал всех нас и объявил нам, что изыскательская партия отзывается в Москву, но трест «Майнефтестрой» желает оставить двоих техников.

— Кто хочет остаться? — спросил он, заканчивая свою речь.

Странный вопрос! Конечно, мы все хотели в Москву.

Сахаров отправился в контору «Майнефтестроя», а вернувшись, сказал, что на следующий день после работы сам Зеленин пожелал с нами встретиться. И он прикатил в своей шикарной коляске. Мы собрались. Он начал свою речь с пятилетки, со строительства социализма, упомянул изречение великого Сталина, что "кадры решают все", оглянул нас, пальцем показал на меня и сказал:

— Хочу оставить этого, — он еще раз оглянул всех нас, указал пальцем на Костю Машарова, который был старше нас года на три и выглядел более солидно, нежели остальные, и добавил: — И этого. — Ни Костя, ни я не посмели отказаться.

А тогда вышел весьма строгий закон: никто не имеет права увольняться с работы по собственному желанию, предприятия и учреждения сами решают: уволить или не уволить такого-то работника. Это называлось "закрепление кадров". А если бы у меня не заболел зуб, как бы решилась моя судьба?..

На следующий день Костя и я отправились в Соцгородок, который находился километра за полтора, по ту сторону речки Тухи. Прошлой осенью на том месте мы вели съемку, прорубали в густом кустарнике просеки. Сейчас там стояло несколько деревянных и низких бараков; в одном из них помещалось управление "Майнефтестроя".

Вошли, девушка-секретарша доложила о нас Зеленину, провела в его кабинет. Он похлопал нас по плечам, заговорил о будущей работе во славу социализма, а секретарше сказал, чтобы позвала начальника отдела кадров. Явился — лупоглазый и толстый, типичный главнюк. Зеленин ему бросил лишь одну фразу:

— Оформите обоих молодцов техниками в проектный отдел.

Анкета оказалась самая простенькая, всего в десяток вопросов. Среди них был, разумеется, и вопрос "социальное происхождение", но без скверной добавки в скобках — "бывшее сословие родителей", о лишенстве не упоминалось. И я со спокойной совестью написал: "Сын служащего".

Костя и я явились в большую комнату проектного отдела, представились начальнику отдела — молодому жгучему брюнету и красавцу Моисею Львовичу Гурскому. Все сотрудники подняли головы и долго изучали нас с большим любопытством. А вид у нас был диковатый: в замызганной до последней степени форме юнгштурма, в запыленных стоптанных сапогах.

Отнеслись к нам с большим участием и теплотой. Через два дня мы получили ордера на простенькие спецовки, на рубашки и кожаные туфли. В затрапезной одежде мы отправлялись только на полевые работы.

А с бухгалтерией в первый же день у нас вспыхнул конфликт. Нам объявили, что никаких полевых нагрузок не положено. Словом, скостили мне зарплату с 300 до 175 рублей. Пришлось нам смириться. С тех пор я смог посылать родителям вместо 200 рублей лишь 50, и то не каждый месяц…

В проектном отделе Костя и я были единственными неженатыми, поэтому три девушки-чертежницы посматривали в нашу сторону с плохо скрываемым любопытством. Мы с ними познакомились. Костя ухаживал за блондинкой Люсей, а мне досталась брюнетка Тася. Сейчас я помню только ее туфельки с бантиками впереди. Когда я шел рядом с ней в кино и разговаривал о том о сем, то всегда помнил, что сердце мое занимала далекая Рина Нерсесова. Была еще третья девушка — очаровательная тоненькая шестнадцатилетняя евреечка Мусенька. Мне она определенно нравилась, но только издали, а разговаривал я с ней лишь во время обеденных перерывов. После работы строгий папа, работавший в отделе снабжения, уводил ее домой.

Среди сотрудников почти не было местных жителей, а большинство переехало из Туапсе, где остались их семьи и квартиры. Да, в один злосчастный день им объявили, что «Майнефтестрой» переводится ближе к производству, в Апшеронскую. И никаких разговоров и протестов! Все покорно поехали. Таковы были тогдашние законы.