Сергей Голицын - Записки уцелевшего

• Название: Записки уцелевшего
• Автор: Сергей Голицын
• Издательство: Орбита
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-85210-018-8

Это произведение — плод творчества многих лет писателя Сергея Голицына, одного из представителей знаменитого княжеского рода Голицыных.

Удивительная память Сергея Голицына возвращает читателям из небытия имена сотен людей, так или иначе связанных с древним родом.

Русский Север, Волга, Беломорстрой — такова неполная география «Записок» картины страшной жизни Москвы второй половины 20-х годов, разгул сталинских репрессий 30-х годов.

Воспоминания правдивы, основаны на личных впечатлениях автора и документах тех далеких лет, наполнены верой в победу добра.

Эти воспоминания не предназначались для советской печати и впервые вышли в свет в 1990 г. уже после кончины автора.

---

Вдыхая полной грудью живительный озерный воздух, мы шли быстро, тяжелые сумки оттягивали плечи; мы почти не останавливались, хотелось пройти как можно больше. Тогда по всем губерниям было много ветряных мельниц, а здесь, на открытой возвышенности, они попадались на каждом шагу, то группами, то в одиночку. Интересно, хоть одна из них сейчас уцелела ли?..

Первую ночь мы провели на хуторе, в новой, недавно срубленной просторной избе на самом берегу озера. Со времен Столыпина и в начале Советской власти переселение на хутора поощрялось. А позднее, когда нагрянули беды раскулачивания, именно хуторян особенно жестоко громили.

Нестарые были хозяева — муж и жена; они тревожно нас о чем-то спрашивали, их многочисленные ребятишки молча и с любопытством на нас глядели. Запомнилось мне бескорыстное гостеприимство хозяев — рыба, чай в самоваре с медом, яйца, молоко и опять же рыба — уха, рыба кусками, пироги с рыбой. В те времена сети ставили кто хотел, и улов на озере всегда был богатый.

Утром мы встали рано, сытно позавтракали. Хозяева решительно отказались брать с нас деньги за ночлег и за еду. И мы пошли. Хотелось во что бы то ни стало дойти до Кириллова за один день. Это Андрей стремился отмахать пятьдесят пять верст, ну а я хоть втайне робел, а готовился выдержать столь дальнюю дорогу.

Когда солнце стало клониться к закату, мы нагнали подводу; крестьянин-бондарь вез в Кириллов на базар изделия своих рук — кадушки, шайки и прочее. Взял он на свою, доверху нагруженную подводу наши заплечные сумки, а сами мы пошли налегке, то опережая покорную конягу, то шагая рядом с возчиком и беседуя с ним о разных крестьянских делах. Как и хуторянин, он тоже тревожился: в то лето власти то там, то сям начали раскулачивать самых усердных и самых трудолюбивых крестьян, что рубили для себя, для своих многочисленных семей добротные избы.

Были последние дни белых ночей. Когда мы, усталые, машинально переставляли наши натруженные ноги, завершая наш столь долгий путь, возница показал нам кнутом:

— А вон и Кириллов белеется.

С тех пор Кириллов я видел еще дважды. Но то первое, в юности, впечатление осталось для меня незабываемым. Нет, город впереди не был белым. При неверном голубоватом, вроде лунного, свете белой ночи предстал перед нами дивный город-виденье, весь голубой — голубые башни, голубые стены, а за ними голубые храмы. Город стоял на берегу озера, столь же бледного, как небо. И потому издали казалось, что он словно повис в воздухе…

Наш возница остановил подводу возле маленького домика, где жил его кум, стал стучать. Открыли нам не сразу. Возница сел ужинать и завел с хозяином тихую тревожную беседу, а мы оба отказались и рухнули на постеленные прямо на полу одежки.

Утром встали, а ноги наши превратились в тумбы, едва передвигались и на подошвах вскочили волдыри.

55 верст за день — так и осталось моим рекордом! Но никому не советую его повторять. Идти дальше мы не смогли. После неистовых растираний и прыжков кое-как мы привели свои ноги в относительно нормальное состояние и решили устроить дневку, чтобы посвятить ее осмотру города.

Знаменитый ансамбль Кириллово-Белозерского монастыря XVI века и сейчас полностью сохранился, хотя теперь выглядит несколько лубочно, как на картине художника натуральной школы. А уровень Сиверского озера приподнят плотиной, и вода подступила под самые стены. Этот подъем воды, несомненно, украсил монастырь. Тогда в городе было несколько церквей, отлично дополнявших ансамбль, теперь они разрушены, и с ними ушла часть былой красоты.

Года за три до нашего прибытия в Кириллов монастырь был закрыт, но никакие учреждения еще не успели захватить храмы, и они стояли просто запертыми, а злоумышленников, забиравшихся в церкви с целью грабежа, поисков мифических кладов или просто от безделья, тогда еще не развелось.

Мы сели возле одной из башен. Андрей стал ее рисовать, а я заполнять первые страницы дневника нашего путешествия.

Как и в других городах, где были монастыри, изгнанные монахи селились по частным квартирам. Схимников привечали богомольные старушки, и они жили у них, случалось, в темных чуланах, никуда и никогда не выходя. А простые монахи пошли сапожничать, плотничать, копаться в хозяйских огородах, пилить и колоть дрова. Они часто встречались на улицах таких городов, но ходили не в тех черных рясах, как их изображал Нестеров, а в холщовых, выцветших длинных балахонах и в запыленных сапогах. Они шли всегда медленно, низко опустив головы, шепча молитвы. Власти не успели еще спохватиться и только в следующем после нашего путешествия году начали их выселять — куда хотите! а так же арестовывать за бродяжничество. Вышел такой закон о лицах, "не имеющих определенных занятий и местожительства", весьма подходящий для монахов.

На паперти одного из храмов мы увидели сидящего на ступенях в раздумье нестарого длиннобородого монаха.

Тогда еще не исчезла в сознании простых людей исконно русская черта доверчивость. В дальнейшем по всему пути мы называли себя московскими студентами и говорили, что отправились путешествовать. И этих сведений всегда оказывалось достаточно, чтобы открывались двери и двоих незнакомых парней пускали на ночлег, да еще сытно и безвозмездно кормили.

Мы подсели к тому монаху, и он стал доверчиво отвечать на наши вопросы. Звали его отец Аркадий. Он обстоятельно нам рассказал то, что нас особенно интересовало. Все монастыри в округе — здешний Кириллово-Белозерский, а также Ферапонтов, Горицкий, пустынь Нила Сорского, Спас-Каменский и не помню еще какие — были закрыты, монахов изгнали, и они разбрелись кто куда. А за городом Белозерском, коли повернуть налево, то на малом островке, посреди глухого лесного озера Нового, стоит древний монастырь, куда власти еще не успели добраться. Монастырь тот Кириллово-Новоезерский, названный так в память святого Кирилла, но не здешнего, а другого, жившего, лет на сто позднее. И обитают в том монастыре монахи, игумен у них — старец отец Иоанн, весьма святой жизни. Через топи непроходимые добираются к нему богомольцы.

Мы загорелись. По плану нам предстояло после Кириллова пойти на север, в Ферапонтов монастырь, где незадолго до того были открыты прославленные ныне на весь мир фрески Дионисия и куда нам настоятельно советовал мой брат Владимир.

После рассказа отца Аркадия мы решили маршрут изменить — пойти на запад, в город Белозерск, оттуда на юг на Новое озеро.

После войны я дважды побывал в Ферапонтове и думаю, что нам тогда следовало бы все же свернуть за пятнадцать верст на север, и преклонившись перед творениями Дионисия, вновь возвратиться в Кириллов, а потом уже продолжать путь к монастырю Кириллово-Новоезерскому.

Но юношеское нетерпение наше было столь непоколебимо, что мы решили пожертвовать Ферапонтовом. Провели в Кириллове еще одну ночь и, хоть ноги наши отдохнули недостаточно, отправились на рассвете в путь.

Дорога наша все поднималась в гору, за семь верст от Кириллова мы оказались на прославленной горе Мауре, на водоразделе между Шексной и притоками Сухоны, между Каспийским и Белым морями.

На эту гору за пять веков до нас поднялись два старца монаха — Кирилл и Ферапонт; остановились они, глядя на красу необъятную, помолились и расстались, Кирилл пошел на восток, Ферапонт повернул на север. И основали они славные обители. Так сказано в их житиях.

Тогда мы спешили пройти за один день сорок с лишним верст до Белозерска. Только постояли несколько минут, не снимая наших сумок, и отправились дальше.

А когда после войны привел я на эту гору отряд юных туристов и мы устроили тут дневку, я смог в полной мере насладиться действительно незабываемым видом. На востоке ослепительно-белый, сверкающий на солнце ансамбль Кириллово-Белозерского монастыря со своими храмами и башнями на самом берегу синего Сиверского озера, уходящего рукавами и направо и налево. На западе из-за лесов высовывались главки монастыря Горицкого, где по приказу Ивана Грозного была утоплена в Шексне его горемычная тетка княгиня Ефросинья Старицкая. И всюду леса, леса, нескончаемое море лесов, коими любовались еще старцы Кирилл и Ферапонт…

Белозерск. Когда мы только подходили к этому самому древнему на севере городу, нас поразило количество храмов и XVII века и позднейшей постройки. Они высились среди малых домиков и солидных старинных особняков, каменных и деревянных. Колокольня, очень высокая, изящная, в классическом стиле, вздымала свой шпиль к небу. Сразу бросался в глаза высокий вал — былая крепость. А всего краше было озеро, в поперечнике на сорок верст; оно напоминало море, рыбачьи лодки с белыми парусами бороздили его синюю гладь.

Андрей облюбовал деревянную церковь на краю города и сел ее рисовать, а я примостился невдалеке в тени писать дневник…