Николай Садкович - Повесть о ясном Стахоре

• Название: Повесть о ясном Стахоре
• Автор: Николай Садкович
• Издательство: Маст. лит.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Историческая «Повесть о ясном Стахоре» рассказывает о борьбе белорусского народа за социальное и национальное освобождение в далеком прошлом.

---

Обо всем этом не преминут доложить гонцы наши – Жук Григорий, казак, и пан каморник, шляхтич Мешковский, что, как и многие еще польские братья, за нашу правду стали и с нами по всему пути следуют до самой Речицы. Пан Мешковский доброй сведкой был того, что произошло, и узнал, что было причиной всего.

Дано в Речице лето нарождения божьего 1596-го января месяца, 12 дня».

Монах опустил бумагу.

Круг молчал, обдумывая услышанное.

Северин выждал минутку, потом, шагнув на край помоста, спросил стоящих перед ним:

– Добро?

– Добро! – ответили хриплые голоса.

Северин перешел на другой край, снова спросил:

– Добро?

– Добро! Сама правда высказана!

– Лучше не скажешь.

– Хай вин познае! Верно, гетман, тут сказано!

– Слава гетману! Слава!

Впервые на общем кругу громко и единодушно Наливайко был назван не «старшим», как сам о том когда-то условился, а гетманом!

Пусть знает король, что истинный гетман над казаками тот, кто бьется вместе с ними за правду, а не тот, кто согнувши спину, на коленях принимает гетманские клейноды[14] из рук коронного канцлера.

Над сотнями голов взлетели вверх шапки. Теперь уже кричали все. Выражая свое согласие, именуя гетманом Наливайко, одобряя письмо, хвалили старшин за правду, за смелое слово.

– Добро! Слава гетману!

– Здоровеньки будьте, батьки-атаманы!

Наливайко снова поднял бумагу. Крики оборвались. Подойдя к столу, Северин взял перо и торжественно объявил:

– С дозволения вашего, паны-побратимы, руку свою прикладываю…

Нагнулся к столу, подписал: «Северин Наливайко…» и, подумав, твердо вывел: «Гетман и все рыцарство собственной рукой».

Выпрямился, отдал перо монаху, сказал:

– Подходите по одному!

Молча и строго следил, как брали перо огрубелыми, затвердевшими пальцами казаки, осторожно макали в склянку, долго выводили свои имена, а то и просто кресты ставили. Сперва полковники, атаманы, потом казаки и ратники батьки Савулы. Подходили и безоружные тихие жители Речицы, просили перо, а потом, поклонившись гетману, просили еще «не чураться их с этого часу, а принять до войска на всю долгую жизнь».

Подошел и Стахор. Поднялся, как все, на помост, протянул руку к перу.

– Ты? – удивился монах, глядя на хлопчика и отстраняя перо. – То казацкая справа!

– А я кто тебе? Шляхта или баба какая?

Хлопец хотел ответить как можно взрослей, по-мужски, да от волнения, что ли, голос его сорвался и взлетел таким петухом, что стоявшие на помосте захохотали:

– Казак, казак! Сразу видать!..

Стахор вспыхнул и, сжав кулаки, двинулся на монаха.

– Дай перо!

Не решаясь, монах оглянулся на гетмана. Наливайко улыбнулся и согласно кивнул.

Стахор почти вырвал перо из руки Иннокентия. Слыша смех окружающих, чувствуя, как жарким огнем горят его щеки, он нагнулся к бумаге. Поглядел, как ставили до него кресты, и осторожно провел одну черту вдоль, другую через нее поперек, не замарав листа. Внизу креста поставил точку и, будто с плеч какая-то тяжесть свалилась, облегченно вздохнул.

Савула не вытерпел, при всех обнял сына и крепко расцеловал.

Так Стахор, на радость батьке и на зависть речицким хлопцам, был признан настоящим казаком, подписавшим письмо королю Сигизмунду третьему.

* * *

Что ж, дошло это письмо к королю?

Дошло. И очень его милость потешило. Сигизмунд в ту пору гостил в имении Радзивиллов, возле города Бреста. Здесь он ждал возвращения с победой литовского гетмана.

Не в добрый час прибыли сюда гонцы Наливайко.

Король был в плохом настроении. Все еще не удавалось ему до конца постичь тайны алхимии. Его милость проводил ночи напролет вместе с ученым немцем Генрихом Вольским. Голова дурманилась от испарений и дыма, исходивших от колб и печей. Золотые монеты всех стран, кольца, запястья, даже освященный самим римским папой золотой крест десятки раз переплавлялись. Смешивались разные порошки. То голубое, то зеленое, то ярко-оранжевое пламя вспыхивало на дне главного котла, а камень, который должен, по заверению хитрого немца, превратиться в благородный металл, оставался камнем. Иногда казалось, что цель близка и тайна золота будет раскрыта. Тогда король, старательно исполнявший латинское правило «Res est magna – tacare! („Великое дело – молчать“), за что был прозван его противниками „немым шведом“, вдруг становился болтливым.

Он осыпал подарками Вольского и всем придворным сообщал по секрету, что скоро без всякой войны овладеет Европой. Просто купит и Польшу, и Россию, и Швецию. Остается подождать только следующего опыта.

Следующий опыт, увы… уничтожал радужные надежды. Король мрачнел, в безмолвии расхаживал по залам, и не приведи господь в эти минуты попасть ему навстречу кому-либо, кроме приближенных любимцев: архиепископа Станислава Карнковского, примаса королевства и первого члена совета, или Яна Тарновского – коронного рефендария.

Это они уговорили Сигизмунда погостить у Радзивиллов, надеясь отвлечь короля от дурных мыслей и порадовать известием несомненной предстоящей победы литовского гетмана над бунтовавшими казаками.

Судьба не баловала Сигизмунда. Сын герцога финляндского Ионна Вазы и Катерины Ягелло, он родился в шведской тюрьме, куда в 1563 году были заточены его родители. Дядя Сигизмунда, король Швеции Эрик XIV, обвинил своего брата в замысле захватить трон и бросил его с женой в темницу.

Первое, что увидел Сигизмунд, появившись на свет, были тюремные стены да решетки на узких окнах.

Но нашлись люди, которые считали его законным наследником шведской короны и вызволили Сигизмунда из узницы. Более того, они помогли взойти и на трон. Правда – чужой.

Согласившись на предложение магнатов-католиков, Сигизмунд был избран королем Польши и великим князем литовским. Сигизмунд Ваза страдал недугом, обычным для королей иностранного происхождения. Он презирал и ненавидел польский народ.

Новый польский король жестоко расправлялся с бунтовщиками, тревожившими его опору – литовских и польских магнатов.

Когда королю сообщили, что на дальней заставе схвачены два человека, один поляк и, видно, шляхетского рода, другой казак, что оба они отказались отвечать на расспросы, а заявили, что направляются к его милости с Днепра от гетмана, Сигизмунд недослушал перепуганного служителя, затопал ногами. Обругал всех грязными свиньями и велел доставить гонцов как можно быстрей, оказав им почет.

Он не сомневался, что это были гонцы Радзивилла и что привезли они весть о победе.

– Gratios adamus Deo![15] – пропел обрадованный архиепископ, склонившись вместе с королем перед распятием.

Как никогда, нужна была сейчас эта победа Сигизмунду. Не только на Украине, по всей земле поднимались огненные стяги восстаний. В коронных землях братья Самуила Зборовского, непримиримого врага короля, предательски убитого краковским старостой Яном Замойским, мстили за смерть своего кровного. Не давали покоя вот уже два года. К ним приставали целые села, сотни беглых польских крестьян, мелкая шляхта, притесненная порядками, заведенными «немым шведом» ради дружбы с магнатами.

Доходили слухи, что между казаками днепровского Низа, лесными литовскими вольницами и повстанцами коронных земель начался сговор. Этого боялся король больше всего.

Для того и отправлен был Радзивилл к Могилеву с большим войском наемников и сильным пушечным нарядом, чтобы не дать сговориться бунтовщикам и во что бы то ни стало уничтожить казацкого вожака Наливайко.

Уже седлали коней гусары других воевод. Князя Рожинского и польного гетмана Станислава Жолкевского.

Теперь встречали гонцов Радзивилла.

Сигизмунд ждал известия в парадном зале. Высокий, сухощавый, с резко обозначенными чертами лица, с нависшими бровями и сморщенным лбом, он выглядел старше своих лет. Длинные подкрашенные усы воинственно закручены вверх; русая борода, не шире нижней губы, лежала на круглом накрахмаленном воротнике; голубой, шитый золотом испанский плащ прикрывал белое атласное платье. На голубой же перевязи висела тонкая шпага с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями.

Голова короля чуть-чуть подрагивала, от чего заметно покачивались страусовые перья шляпы, скрывавшей большую плешь. Сигизмунд ждал сообщения о победе, о новых пленниках, а значит, будут и новые казни…

Рядом с королем, опустив пылавшие страстями глаза и молитвенно перебирая четки, ждал примас, архиепископ гнезенский Станислав Карнковский. Честолюбивый интриган, ненавидящий каждого достигшего какой-либо власти, в том числе и самого короля.

Никто не знал, какие мысли зарождались под его небольшой фиолетовой скуфьей, какие страсти кипели под длинной безгрешно белой одеждой архиепископа. В одном только он сходился полностью с королем и магнатами – в ненависти к бунтовщикам и их предводителям. Король знал, что любая придуманная им казнь над бунтовщиками будет благословлена его духовником.