Уильям Фолкнер - Похитители

• Название: Похитители
• Автор: Уильям Фолкнер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Роман "Похитители" (1962), входит в сагу о Йокнапатофе – вымышленном американском округе, который стал для писателя неиссякаемым источником тем, образов и сюжетов.

---

Потом дед купил эту машину, и Бун нашел избранницу своего сердца. Он уже работал тогда у нас на каретном дворе с общего согласия Маккаслина-Эдмондса-Приста, потому что, когда Бун остался на третий год во втором классе, даже Маккаслин Эдмондс наконец не то отступился, не то прозрел, или, может, он окончательно прозрел, когда до его сознания дошло, что нет на свете такой фермы, где Бун продержался бы столько времени, чтобы научиться вести хозяйство. Сперва он делал что придется – задавал корм, чистил упряжь, мыл экипажи. Но я уже говорил тебе – у него был подход к лошадям и мулам, и скоро его перевели в кучера экипажей – колясок и кэбов, встречавших дневные поезда, двуколок, и дрожек, и фургончиков, в которых торговые агенты объезжали лавки по всей округе. Теперь он жил в городе, разве что и Маккаслин и Захария оба не ночевали дома, и тогда Бун замещал их в роли телохранителя женщин и детей. В общем, он жил в Джефферсоне. То есть у него было там собственное жилье – отдельная комната в гостинице, которая во времена моего деда называлась Коммерческой и была открыта в надежде затмить гостиницу Холстона, но так никогда и не достигла ее ранга. Впрочем, достигла немалого: в ней во время судебных сессий жили, спали и ели присяжные, а фермеры, чьи дела слушались в суде, и барышники, промышлявшие лошадьми и мулами, чувствовали себя там уютнее, чем среди ковров, и медных плевательниц, и кожаных кресел, и полотняных скатертей на другом конце города; потом, в мои времена, она стала называться «Гастинеца Сноупса» (так гласила выведенная от руки надпись) – как раз в те годы начал вытаскивать свое племя из глухой деревушки за Французовой Балкой мистер Флем Сноупс, банкир, убитый лет десять – двенадцать назад своим рехнувшимся родственником, который, возможно, так и не поверил, что засадил его в исправительную тюрьму этот самый Флем, но считал, что тот обязан был его освободить или хотя бы сделать такую попытку; потом, в середине тридцатых годов, она недолго была во владении рыжей леди, выплывшей неведомо откуда и канувшей неведомо куда, известной твоему отцу и полиции под именем «Малышки из Чикаго»; ты знаешь эту гостиницу – правда, уже остатки былого величия! – как пансион миссис Раунсвелл. Но во времена Буна она все еще называлась Коммерческой, и в промежутках между ночевками на кухонном полу в домах у Компсона, или Эдмондса, или Приста Бун жил в ней, и вот тогда-то дед купил автомобиль.

Дед купил автомобиль вовсе не потому, что хотел, а потому, что был вынужден. Он, банкир, президент первого в Джефферсоне банка, старейшего во всем Йокнапатофском округе, считал и продолжал считать до самой своей смерти (когда прочие йокнапатофцы давно уже поняли – автомобиль существует и будет существовать и никуда от него не денешься), что повозка с мотором столь же несостоятельный феномен, как выскочившая за ночь поганка, и что, подобно упомянутой выскочке, исчезнет с первыми лучами солнца. Но полковник Сарторис, президент новоявленного, выросшего как гриб, Торгово-фермерского банка, вынудил его купить автомобиль. Вернее, подвигнул его на это другой несостоятельный феномен – дремотно-мечтательный, близорукий, лазоревоглазый механик-чародей по имени Баффало. Потому что дедушкина машина даже не была в Джефферсоне первая. (Красную гоночную машину Манфреда де Спейна я в расчет не беру. Несмотря на то что де Спейн купил ее несколько лет назад и ежедневно ездил на ней по джефферсонским улицам, она так же выпадала из благонравно-респектабельного существования горожан, как сам Манфред, – оба неисправимые одиночки, не суть города, а его накипь, оба никчемные, точно затянувшийся, непрерывный субботний вечер, хотя Манфред был тогда мэром, так что его алая машина даже не бросала презрительного вызова городу – она попросту рассеянно пренебрегала им.)

Машина деда даже не была первая, увидевшая Джефферсон и увиденная Джефферсоном. Даже не первая, застрявшая в нем. Два года назад одна уже добралась до Джефферсона из Мемфиса, проделав это восьмидесяти-мильное путешествие меньше чем за трое суток. Но тут зарядил дождь, и она простояла в Джефферсоне две недели, и все это время мы, в общем, сидели без электричества, сидели бы и без городского транспорта, если бы работа каретного заведения зависела от одного Буна. Потому что мистер Баффало был тем человеком, тем одним-единственным человеческим существом на всем пространстве от Джефферсона до Мемфиса, который умел справляться и справлялся с нашей паровой электростанцией, а с той минуты, как стало ясно, что машина, по крайней мере до завтрашнего дня, никуда не двинется, мистер Баффало и Бун уже не отходили от нее, словно две ее тени, большая и маленькая – пропахший аммиаком и дегтем неуклюжий великан и пропитанный смазкой, покрытый сажей человечек с глазами как два пера голубой сойки, вправленные в осколок угля, не выручивший бы и сотни долларов за себя и все свои – да и муниципальные в придачу – инструменты, которые он носил в карманах; один неподвижно, завороженно глядел на машину с недоверчиво тоскливым выражением, как привязанный бык, другой дремотно-мечтательно, бережно, нежно трогал, гладил, ласкал грязными, но по-женски бережными руками, а потом вдруг нырял, по пояс исчезая в ее нутре под приподнятым капотом.

Всю ночь лило, дождь продолжал лить и утром. Владельца машины кто-то убедил, заверил, что неделю, а то и десять дней по дорогам нельзя будет проехать – судя по всему, мистер Баффало, и это довольно странно, так как на памяти джефферсонцев он ни разу не отходил от электростанции или от крошечной мастерской за своим домом на такое расстояние, чтобы знать, а тем более предсказывать состояние дорог. Так что владелец машины вернулся в Мемфис поездом, а ее оставил в строении, которое на любом другом заднем дворе именовалось бы хлевом. Не могли мы понять и другого: как удалось мистеру Баффало, кроткому, мягкому, косноязычному человечку не от мира сего, неизменно погруженному в некий пропитанный смазкой мечтательно-дремотный сомнамбулизм, как, каким способом, с помощью какого месмерически-гипнотического дара, о котором до того времени пе подозревал даже он сам, как удалось ему уговорить совершенно незнакомого человека оставить свою дорогую игрушку на его, мистера Баффало, попечении.

Но тот оставил, а сам уехал в Мемфис, и теперь, когда электричество начинало шалить, кому-нибудь приходилось пешком, или верхом, или на велосипеде отправляться на окраину города, и к нему с заднего двора, из-за угла дома, на ходу вытирая руки, рассеянный и дремотно-мечтательный, неторопливо выходил мистер Баффало; и на третий день мой отец выяснил наконец, где, по всей видимости (со всей очевидностью), пропадает Бун в те часы, когда ему – Буну – надлежит быть в конюшне. Потому что в этот день Бун с отчаянной, неистовой поспешностью сам выдал свой секрет, вывел себя на чистую воду. Они с мистером Баффало чуть было не дошли до рукопашной, но в последний момент мистер Баффало, этот, видимо, неиссякаемый источник неожиданностей и возможностей, наставил на Буна пропитанный смазкой, покрытый сажей, но совершенно исправный пистолет.

Вот как рассказывал об этом сам Бун. Они с мистером Баффало достигли не только полного, но и мгновенного согласия и взаимопонимания насчет того, как водворить машину в хлев к мистеру Баффало и выдворить ее владельца из города, и Бун, естественно, рассчитывал, что мистер Баффало тут же проникнет в тайну, как ею управлять, после чего они под покровом темноты выскользнут на ней из хлева и начнут колесить по дорогам. Но, к полному его смятению и негодованию, оказалось, что мистер Баффало хочет одного – выяснить, почему она бегает.

– Он сгубил ее! – орал Бун. – Хотел посмотреть, что у нее в нутре, и всю распотрошил! Ввек ему теперь не рассовать все по местам!

Но Баффало рассовал. Тихий, весь в смазке, дремотно-мечтательный, он смотрел, как вернувшийся через две недели владелец заводит машину и уезжает на ней, а год спустя Баффало соорудил собственный автомобиль, пристроил мотор, и коробку передач, и прочее к двуколке на резиновом ходу и однажды после полудня проехался на ней, сильно и непрерывно воняющей и отнюдь не быстроходной, по городской площади и так напугал кровных рысаков полковника Сарториса, что они понесли и, можно сказать, вдребезги разбили коляску – по счастью, без седоков, – после чего, на исходе следующего дня, в джефферсонском муниципалитете было зарегистрировано постановление, воспрещающее езду в черте города на любом виде транспорта с механической тягой. Так что, будучи президентом первого, старейшего банка в Йокнапатофе, дед был вынужден либо Купить автомобиль, либо подчиниться приказу президента младшего банка. Понимаешь, что я хочу сказать? Старший и младший не потому, что таково было их положение на иерархической лестнице города, и уж конечно не потому, что они оспаривали друг у друга это положение, а потому, что оба были банкирами, жрецами, сопричастными святым и сокровенным финансовым тайнам, и еще потому, что, несмотря на пожизненное, неуклонное и твердокаменное неприятие, более того – непризнание машинного века, дед, едва этот век начался, сподобился кошмарного на его взгляд видения будущего нашей страны, того беспредельного и неоглядного будущего, когда основой ее экономики и процветания станет крошечная стандартная каморка на четырех колесах и с мотором.