Анатолий Днепров - Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов

• Название: Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов
• Автор: Анатолий Днепров
• Издательство: Политехника
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: ISBN 5-7325-0140-1

Сборник научно-фантастических рассказов и повестей посвящен теме искусственного интеллекта, тем чисто человеческим проблемам, которые возникают у нас в общении со своим электронным Я.

СОДЕРЖАНИЕ:

Может ли машина мыслить?

Анатолий Днепров. Игра. Рассказ… 6.

Илья Варшавский. Автомат. Рассказ… 12.

Илья Варшавский. Роби. Рассказ… 14.

Генрих Альтов. Короткие рассказы (из цикла «Может ли машина мыслить?»)… 21.

Юрий Тупицын. Безумие. Повесть… 37.

Мыслящая машина

Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. Формула невозможного. Повесть… 105.

Илья Варшавский. Призраки. Рассказ… 139.

Илья Варшавский. Судья. Рассказ… 144.

Дмитрий Биленкин. Гениальный дом. Рассказ… 145.

Ольга Ларионова. Картель. Повесть… 169.

Александр Шалимов. Окно в бесконечность. Рассказ… 210.

Равноправный разум

Владимир Михайлов. Одиссея Валгуса. Повесть… 238.

Зиновий Юрьев. Черный Яша. Повесть… 281.

Александр Щербаков. Третий Модификат. Рассказ… 343.

Борис Романовский. …Авраам, роди Исаака… Повесть… 355.

Справки об авторах… 411.

---

Выйдя из школы, он тут же позвонил домой Сазонову. К этому времени консультация была давно закрыта. Виктор Васильевич выслушал его внимательно.

— Борис Алексеевич, не берите в голову, — сказал он, когда приступ смеха у него прошел. — Мы не допустим, чтобы Александра забрали для побития рекордов. Мы за честные Олимпиады, да и стоил он нам слишком дорого. Не берите в голову. Я сам все как-нибудь улажу!

Как он это сделал, Борис Алексеевич так никогда и не узнал, но когда он столкнулся в школе с физруком, тот остановился, строго посмотрел и сказал:

— Эх, Морозов, Морозов!

Больше никаких пояснений или добавлений не последовало.

— Сколько их у вас?

— Шесть, — очнулся от мыслей Морозов. — Шесть моделей!

— Стыдно, Борис Алексеевич, — громко и укоризненно сказал Чугуев. — Дети, паите, все-таки раньше машин!

«Кто здесь дети? Кто машины?» — подумал он.

Дети… Он думал, что забудет Милочку, как дурной эпизод. Как вызов на ковер, мало ли их было. Но нет, что-то не опускало его. Он собирался тут же ответить на обиду маленьким романчиком. Адюльтером, так сказать. Отомстить Милочке и еще кому-то, он и сам не знал кому. Не Семивласову же. Это было бы ниже его достоинства. Ко и на это не было желания. Он все больше тосковал по этой «дуре с фарами». Когда же встретил случайно Милочку на улице, в не сходящемся на большом животе пальто, подурневшую — одни глаза, что-то оборвалось. В этот же вечер он позвонил к ее родителям, она была там.

— Ребенок мой? — грубо и коротко спросил он.

В трубке послышались странные звуки. Будто кто-то лил воду.

— Я тебя спрашиваю!

— А мой что ли? — истерически крикнула она. — Твой!

— Тогда кончай дурью маяться и возвращайся!.. Если хочешь! — и он повесил трубку.

Стало сразу легче от осуществленного решения, хотя чувство обиды не проходило.

Она появилась перед тем, как забрали Сашку. Ему даже не дали кончить его Северо-Западный заочный политехнический институт. В это горькое время она оказалась очень кстати со своими заботами и слабостями.

Появилась Милочка тихо и естественно, как и ушла. Морозов пришел домой и услышал, что на кухне шипит газ и тихонько дребезжит крышкой кипящий чайник. Потом услышал голос. Это был Санька.

— И когда ты собираешься его родить? — спокойно и обстоятельно спрашивал он.

— Не знаю, наверное, месяца через три, — голос ее звучал робко.

— Он к тому времени дозреет?

— Вполне! — Морозов по интонациям ее голоса понял, что она улыбнулась.

«А у них идиллия», - подумал он с поднимающимся раздражением. Но когда увидел Милочку в новом красном уродливом платье, внимательно и настороженно следящую за ним, за выражением на его лице, раздражение улеглось.

— Обедать будешь? — спросила она едва слышно.

— Конечно! — ответил он с напускной бодростью и услышал облегченный вздох. Он готов был поклясться, что это вздохнул Санька.

— Вы женаты сейчас? — спросил Чугуев.

— Да, — ответил Морозов, — женат.

— Дети кроме Саньки есть? — Он ни минуты ни колебался при вопросе. Именно «дети кроме Саньки».

— Есть. Сын трехмесячный.

«Хотя лучше бы была дочка», - подумал он.

— Тогда все нормально! Все нормально!

Он и сам знал, что все будет нормально. Что, когда он вернется, его будет ждать лысый и теплый человеческий детеныш, его детеныш. И он немного отойдет на второй план, потому что малыш требует внимания. Что придет ночь, и он ляжет с ней в одну постель и они забудут о происшедшем на час, а потом и навсегда. Если он сможет забыть.

— А что с Санькой? — Он его доконает сегодня.

— Ушел. Работает. Прислал три письма. Работой доволен. — Последнее он придумал, этого Санька не писал.

Внезапно его поразила догадка. Он понял, почему мальчишка давно уже вместо подписи рисовал три снежинки. Кто знает, отчего догадки и озарения приходят к человеку не тогда, когда он их ищет, когда они нужны, а случайно, в то время, когда надобность в них отпала, когда принято не лучшее, но окончательное решение, которое, как постановление Верховного Суда, обжалованию не подлежит.

Морозов только сейчас, через два года, понял, что эти три снежинки — копия с трех снежинок на их новом холодильнике. Он подумал, что три снежинки — символ холодного рационализма — были присвоены Санькой для подписи от сознания своей неполноценности. В этом было что-то необъяснимо грустное и… человеческое.

Морозов со страхом ждал, когда у него отнимут Саньку. Ждал неизвестно чего — слез, речей, мужественных, как некрологи, бодрого или равнодушного вида сына.

Действительность оказалась тяжелее.

Прощались с Санькой (лучше бы его не было, этого обряда прощания) они все вместе: Морозов, Лидия Ивановна, Сазонов, вторая дежурная Катюша, второй консультант и человек пять-шесть, он не мог считать в эти минуты, создателей Саньки. Перед прощанием ему сказали, что больше они не увидятся. Морозов не думал, что ему будет так плохо.

Сначала Сазонов сказал краткую и умную речь, обращенную к Александру. Виктор Васильевич очень изменился за последнее время; говорят, защитил докторскую диссертацию и «пошел вверх». Окончив речь, он повернулся к Морозову:

— Борис Алексеевич, вашу помощь коллективу создателей Александра трудно переоценить! Вы не только помогли освоить, вы внесли свой вклад в улучшение конструкции, о чем красноречиво говорят пять авторских свидетельств на изобретения, полученных вами. Но самым главным, на наш взгляд, явилось то, что вы воспитали самого лучшего сына, теперь уже можно сказать, из тридцати. Учитывая ваши заслуги и ту огромную работу, которую вы проделали, мы — творческий коллектив создателей модели № 003Ш — считаем, что вы должны быть включены в список группы авторов, который, кстати сказать, руководство выдвигает на соискание Государственной премии за этот год.

Собравшиеся, включая Саньку, зааплодировали. Но ему от этих почестей стало еще тяжелее. Лицо сына было неподвижным и, как ему тогда показалось, напряженным.

Ракета, грохоча дюзами и подняв клубы пыли, начисто скрывшие окружающий пейзаж, медленно опустилась на крошечную площадку лунного космодрома. Морозов лежал в кресле — руки в перчатках с крагами, ноги в раздувшихся сапогах — и глядел на серое стекло иллюминатора. Что у них там — утро, день или вечер? Он скоро узнает.

Корпус ракеты дрогнул еще раз, она качнулась и встала. Вой двигателей быстро затих. Исчезли надписи, запрещавшие курить, перчатки и сапоги выпустили воздух. Они прибыли! Раздвинулся еще один участок обитой стеганым шелком стены; перед глазами Морозова оказались подсвеченные невидимыми лампочками космические комбинезоны, странно раскрашенные в поперечную всех цветов радуги полоску, и почти незаметные из-за своей прозрачности шлемы с черными пластмассовыми переговорными устройствами спереди и «ушами» — серебристыми переплетениями по бокам.

Из пассажиров его выпустили первым.

Сели на неосвещенной части Луны. Вокруг была не очень мрачная ночь, небо обсыпано звездами, как на юге, казалось, не хватало только сверчков. Звезды висели низко над головой. Неровности пейзажа, еще различаемые вблизи, уже в тридцати-пятидесяти метрах сливались в одно сплошное черное пятно. И только в полукилометре от ракеты было несколько световых пятен. Это был «город лунатиков».

«Город» представлял собой десяток огромных светящихся мыльных пузырей, которые надували сигаретным дымом и которые не лопнули, опустившись на землю. В этом пустом, чужом мире только пузыри выглядели по-земному. Да еще неподалеку от городка, больше напоминавшего стойбище с ярангами чукчей, была освещенная двумя прожекторами площадка, на которой было заметно какое-то движение.

Когда подошли ближе, оказалось, что пузыри вовсе не матовые, а прозрачные, диаметром не менее ста метров. Сделаны они были не то из полиэтилена, не то из полистирола, а скорее всего, из какого-то нового полимера. Формы полусферы, как он узнал чуть позднее, поддерживались избыточным давлением в таких же прозрачных ребрах жесткости, сходившихся в центре купола, и давлением в самом пространстве под куполом. Ребра жесткости напоминали Морозову бивни мамонтов в жилище периода трипольской культуры, которое он видел раз на реконструкции в музее. Но только огромные.

При подходе к станции чуткие «уши» скафандров уловили механический грохот. В разных местах площадки, освещенной двумя поворачивающимися прожекторами, работали какие-то машины. Их деловитая суета очень оживляла окрестности и делала это место привычным и земным.

— Твои? — Кто-то толкнул его плечом в плечо.

Он обернулся. Это был Чугуев, остальные сочувственно смотрели на него.

— Мои! — стараясь казаться непринужденным, сказал он. — Смотри-ка ты, работают!