Тони Мориссон - Любовь

• Название: Любовь
• Автор: Тони Мориссон
• Издательство: «Иностранка»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-352-3

Тони Моррисон — первая афроамериканка, удостоенная Нобелевской премии по литературе. Эту высшую награду и мировую известность принес ей опубликованный в 1987г. роман «Возлюбленная» (Пулитцеровская премия, 1988г.), киноверсия которого — с Опрой Уинфри в главной роли — была номинирована на «Оскар». Ныне Тони Моррисон — профессор Принстонского университета, член Американской академии и Института искусств и литературы. Среди многочисленных наград писательницы — медаль Национального книжного фонда за выдающийся вклад в американскую литературу (1996). Моррисон не только создала романы поразительной силы, она перекроила американскую литературную историю двадцатого века, считают миллионы ее читателей по всему миру. Роман «Любовь» (2003) — увлекательное исследование природы любви: страстной и жертвенной, эгоистичной и граничащей с ненавистью, любви, которой одержимы героини романа; их кумир — отец, муж, любовник, опекун, друг — не появляется на страницах книги, он лишь оживает в их воспоминаниях.

---

Они обещали друг другу вечность – не больше и не меньше. Через полтора месяца он вернется, и они вместе уедут. На шесть недель папины «вечеринки» на яхте стали желанными, а его ночной шепот вызывал жалость. Она вела подготовку так осторожно, что даже Л. ничего не заподозрила. В два чемодана была упакована новая одежда, касса регулярно, хотя и неприметно опустошалась.

Он так и не приехал.

Она позвонила ему домой в Индиану. Ответила женщина. Гида повесила трубку. Снова позвонила и заговорила с ней:

– Здесь живет мистер Синклер?

– Да, здесь. – Голос теплый, добрый.

– А можно мистера Синклера к телефону?

– К сожалению, нет. Его нет дома. Может быть, что-нибудь передать?

– Нет. Пока. В смысле, спасибо.

Позвонила снова. Тот же теплый голос:

– Миссис Синклер слушает. Чем я могу вам помочь?

– Это миссис Коузи. Из отеля, где мистер Синклер… гм… останавливался.

– А! Какие-нибудь проблемы?

– Нет. То есть… Вы жена ему?

– Кому?

– Ноксу. В смысле, Ноксу Синклеру.

– Ну что вы, моя милая. Нет. Я его мать.

– А, вот как. А вы не могли бы передать ему, чтобы он мне позвонил?

Звонка не последовало, и Гида звонила еще семь раз, пока его мать не сказала:

– Я потеряла сына, моя милая. Он потерял брата. Пожалуйста, не звоните сюда больше.

Ее сердце было тяжко ранено, но рана быстро затянулась, когда она – после пятнадцати лет назойливых вопросов и неловкости в ответ на жалость – обнаружила, что беременна. Огорчало, конечно, что Нокса всегда «нет дома», но отца своему ребенку ей долго искать не придется. Сияя в предвкушении, она нашла в себе и доброту, и великодушие. Чувствовала себя особенной, но не обособленной; ощущала свою значимость при том, что не было нужды эту значимость доказывать. Когда единственный раз обнаружилась какая-то пачкотня, а потом валом повалили сгустки, она не встревожилась, потому что груди продолжали набухать, а аппетит оставался зверским. Да и доктор Ральф заверил, что все у нее в порядке. Прибавка в весе была резкой, как злобный профиль Мэй, стабильной, как улыбчивость Папы. У нее не было менструаций одиннадцать месяцев и не было бы еще одиннадцать, если бы не Л., которая вдруг усадила ее, дала ей тумака – довольно сильно, между прочим, – а потом, глядя прямо в глаза, сказала: «Проснись, детка! Твоя печь остыла». Месяцами пребывала в потемках, усугубляемых смешками окружающих и суровостью отдалившегося мужа, а тут и впрямь проснулась и, исхудав как ведьма, вылетела прямо в ясный божий день на помеле.

Мамаша прячет грудь и принимается качать ребенка на сгибе локтя. Туда-сюда. Туда-сюда. Паства, обесцвеченная восходящей луной, небольшими группами покидает лужайку. Окормлением пресытились. Все довольны, прощаются, уходят.

У нее должен был бы родиться сын, она в этом уверена, и, появись он на свет, ей не пришлось бы крадучись, в сопровождении какой-то развязной девки проникать в брошенное здание отеля, чтобы обеспечить себе место под солнцем.

Уже с ключом в руках, Гида вдруг замечает выбитую филенку двери.

– Смотри, тут побывал какой-то взломщик.

– Дык – запросто, – откликается Джуниор. Распахивает дверь.

Гида заходит следом, а потом ждет, пока Джуниор роется в хозяйственной сумке с амуницией – они взяли с собой лампочки, ножницы, авторучку, фонарик. Совсем стемнеет разве что через час, так что они с легкостью и на третий этаж дорогу найдут, и цепочку, свисающую с чердачного люка. Там уже понадобится фонарик, чтобы Джуниор нашла на потолке патрон для лампочки.

Встав на ящик от бутылок, она скрипит, вкручивает, потом дергает выключатель.

Гида в шоке. Чердачный мирок, десятилетиями хранимый памятью, в полном раздрызге. Повсюду беспорядочно разбросаны коробки – открытые, раздавленные, брошенные вверх тормашками. Из разломанных кресел под опасными углами торчат лопнувшие пружины, валяются грабли, скатки ковров, кастрюли. Ошеломленно крутясь за месте, Гида приглушенно произносит:

– Я говорила: здесь воры побывали. Обокрали меня. – Да ну, ребятишки, наверное, – отзывается Джуниор. – Балбесничали.

– Откуда ты знаешь? Может быть, что-то и украдено. Погляди, какой разгром. Нам тут, поди, ночи не хватит. – Гида переводит взгляд на ржавый вентилятор. Начинает нервничать.

– А ищем-то мы – что? – тихо, успокоительно спрашивает Джуниор, про себя думая: надо же, птиц-то как мы всех распугали! Ни одна даже не чирикнет.

– Мат-тех-снаб-ВВС! – неожиданно как из пулемета выстреливает Гида. – Старая такая, большая коробка с надписью «Мат. Тех. Снаб. ВВС». Должна быть где-то тут.

– Ну ладно, – пожимает плечами Джуниор. – Тогда начнем?

– Да тут такой бедлам – черт ногу сломит.

– Обождите. – Джуниор принимается разгребать и растаскивать, пока не очищает проход по всей длине помещения. На треснувшие, вздыбленные доски пола набрасывает метровый кусок ковра в цветочек, попрямее ставит картонку с мужскими ботинками. Повсюду паутина, но это дело житейское.

Занятая поисками, Джуниор обращает внимание на запах – вроде как когда коричный хлеб пекут.

– Запах чуете? – спрашивает она.

Гида принюхивается.

– Запах? А, да… – отвечает. – Так у Л. всегда пахло.

– Хм. Ада? Ад вряд ли пахнет так приятно, – изрекает Джуниор.

Гида оставляет сентенцию без внимания.

– Во! Гля-кося! – вскидывается Джуниор. – Позади вас. Вон там.

Гида оборачивается. Смотрит… СВВ.банС.хеТ.таМ.

– Что-то я не пойму… Явное не то.

– Да она же перевернута! – усмехается Джуниор. Гида посрамлена.

– Что-то я видеть стала хуже.

Джуниор тотчас начинает ее раздражать. Что означает этот ее взгляд? Насмешку? Неуважение?

– Давай вон туда, – командует она и показывает, куда именно она хочет, чтобы Джуниор поставила коробку.

Наконец расположились, сев на коробки и сделав стол из стула. Гида роется в пачках меню. По большей части на них лишь число и месяц, но на некоторых выставлен и год – 1964. Она уже готова продиктовать Джуниор, что написать между строчками, как вдруг замечает в ее руке шариковый карандаш.

– Что это такое? Я же сказала – взять авторучку. Он шариком не мог писать. В руки не брал эту гадость – писал только чернилами, настоящими! О господи, нуты же все испортила! Я что – не говорила тебе? Ведь говорила же!

Джуниор опускает глаза, про себя думая: сдурела, что ли, старая – кто она вообще такая, какого хрена на меня орет, я тут ей чего-то подделываю, воровать помогаю, лапшу вешать, да заебись ты конем, надзирательница выискалась! Вслух говорит

– А чего? В шестьдесят четвертом мог запросто.

– Нет, не мог! Сама не знаешь, что говоришь!

– Да ну, шарик – это же как бы современнее, правда же? А он как раз ведь и любил быть современным – типа: последняя модель, то, сё. – (Идиотка старая!)

– Ты думаешь?

– Конечно. – (Сука безмозглая!)

– Н-ну, может, ты и права. О'кей. Значит, так. Пиши. – Гида закрыла глаза и принялась диктовать: – Я оставляю все мое земное достояние моей дорогой жене Гид-де-Найт…

Джуниор бросает на нее слегка оторопелый взгляд, но молчит, не говорит ничего. Теперь понятно, почему Хороший Дядька эту дурынду бросил – если вообще любил ее когда-либо. «Земное достояние»! Он, интересно, слушает сейчас? Смеется небось. А он, вообще-то, здесь, нет? Непонятно. Хлеб этот, корица – это ведь не он…

– …которая была мне верна все эти годы. В случае ее смерти, если она не оставит своего собственного завещания, все переходит к… – Гида помедлила, улыбнулась: – Солитюд Джонсон.

Ага. Щ-щщас. Джуниор быстро корябает. Почерк Хорошего Дядьки получится, конечно же, точь-в-точь! Замерла:

– Это все?

– Ш-шшш.

– Что такое?

– А ты не слышишь, что ли? – Гида застывает с широко открытыми глазами.

– Не-а.

– Это она!

– Кристина? Но я ничего не слышу.

– Тебе и не обязательно.

Гида встает, озираясь в поисках какого-нибудь оборонительного оружия. Ничего не подворачивается.

– Да бросьте вы, не берите в голову, – говорит Джуниор. – Пусть только подойдет, я…

– Дура! Она тебя по полу размажет! – Гида выхватывает у Джуниор ручку и ждет. Обе слышат размеренное движение вверх по раскладной лесенке. Обе смотрят, как на свету появляется макушка, потом лицо. Глаза мечут молнии. Кристина делает шаг и останавливается. Усмиряет одышку? На что-то решается? Тишину нарушает Джуниор.

– О, привет! – произносит она. – Вы откуда взялись? А мы тут так, кое-какие изыскания делаем. Для ее книги, я говорила, помните? Опять же, даты надо проверить… Это ведь и называется – собирать материал.

Если ее и слышат, то виду не подают. Кристина все еще неподвижна; Гида начинает перемещаться: со стиснутой в кулаке шариком вперед ручкой осторожно делает шажок, другой… Обе неотрывно смотрят в глаза друг дружке. После первых жалящих промельков вины, утомления, отчаяния в глазах обеих застывает ненависть столь чистая и торжественная, что кажется прекрасной, почти святой.