Сельма Лагерлёф - Император Португальский

• Название: Император Португальский
• Автор: Сельма Лагерлёф
• Издательство: Художественная литература, Ленинградское отделение
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1993

---

Он знал также, что ему все будет ясно, как только он поднимется на вершину горы, голую и пустынную, где девушке уже не скрыться от него.

В свое время на горе Стурснипа тоже был лес, но двадцать с лишним лет назад по горе прошелся лесной пожар, и с тех пор плоская горная вершина стояла обнаженной. На камни постепенно выползли вереск, водянка и исландский мох, но ни одного деревца, которое могло бы заслонить певунью, здесь так и не выросло.

С тех пор, как исчез лес, с вершины открывался прекрасный вид. Оттуда можно было увидеть все длинное озеро Лёвен, всю зеленую долину, окружавшую озеро, все голубые вершины гор, защищавших долину. Когда молодые люди из Аскедаларна поднимались из своей узкой ложбины на вершину горы Снипа, они думали о той горе, на которую искуситель отвел Господа Нашего, чтобы показать ему все страны мира в их великолепии.

Когда наконец лес остался позади и Ян вышел на открытое место, он сразу же увидел певунью. На самой верхушке горы, откуда открывался такой замечательный вид, когда-то сложили из камней пограничный знак, и на самом верхнем камне стояла Клара Фина Гуллеборг в своем красном платье. Она была ясно и отчетливо видна на фоне поблекшего вечернего неба, и если люди в долинах и лесах далеко внизу под ней устремили бы свои взоры к горе Стурснипа, они должны были видеть, как она стоит в своем великолепном наряде.

Она озирала свой край на мили и мили вокруг. Она видела белые церкви на крутых холмах по берегам озера, заводы и господские усадьбы, окруженные парками и садами, крестьянские дворы, вытянувшиеся в ряд длинной полосой вдоль опушки леса, клетки распаханной земли, длинные извивающиеся дороги и леса, без конца и края.

Сначала она пела, но вскоре умолкла, поглощенная видом открывшегося перед ней необъятного простора.

В конце концов она широко распростерла руки. Она будто хотела заключить в объятия все богатство этого огромного мира, от которого была отгорожена вплоть до этого дня.

Ян вернулся домой уже глубокой ночью, однако ничего толком не мог объяснить. Он утверждал, что был у депутата риксдага и разговаривал с ним, но что тот посоветовал им делать, не помнил.

— Нет смысла что-либо делать, — повторял он раз за разом. Это было единственное, чего Катрине удалось добиться.

Ян ссутулился и выглядел смертельно больным. К его куртке пристали мох и земля. Катрина спросила, не падал ли он и не ушибся ли.

Нет, он не падал, хотя, конечно, немного и полежал на земле.

Тогда, наверное, заболел?

Нет, и не заболел тоже. Просто что-то остановилось.

Но что именно остановилось в тот миг, когда он понял, что его маленькая девочка вызвалась спасти для них избу не из любви, а потому, что рвалась прочь от них, рвалась в мир, этого он сказать не хотел.

ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ОТЪЕЗДА

Вечером накануне того дня, когда Клара Гулля из Скрулюкки должна была уезжать в Стокгольм, Ян, отец ее, никак не мог покончить со своими делами. Как только он вернулся домой с работы, ему понадобилось отправиться в лес за дровами. Затем он взялся чинить планку калитки, сломавшуюся еще год назад, а когда это было сделано, принялся собирать и готовить свои рыболовные снасти.

Все это время он думал о том, как странно, что он не опечален всерьез. Теперь он снова был таким же, как восемнадцать лет назад. Он не мог ни радоваться, ни огорчаться. Сердце остановилось, словно часовой механизм от сильного удара, когда он увидел, как Клара Гулля распростерла свои руки на вершине горы Снипа, готовая заключить в объятия весь мир.

Повторилось то, что уже однажды было. Тогда людям хотелось, чтобы он радовался появлению у него маленькой девочки. Но он не проявлял ни малейшего интереса. А теперь все ждали, что он будет в полном отчаянии. Ничего подобного.

В избе было полно людей, которые пришли попрощаться с Кларой Гуллей. Ему было просто стыдно входить: все увидят, что он не плачет и не жалуется. Лучше уж оставаться снаружи.

В любом случае для него было к лучшему, что вышло именно так. Если бы все оставалось по-прежнему, он не знал бы, как вынести эту печаль и тоску.

Проходя только что мимо окна, он видел, что изба прибрана. А на столе стояли кофейные чашки, точно так же, как в тот день, о котором он думал. Катрине хотелось устроить маленький праздник для дочери, которая отправлялась по белу свету, чтобы спасти родной дом.

В избе, конечно, плакали и пришедшие проститься, и его домочадцы. Даже во дворе он слышал плач Клары Гулли, но это его не трогало.

«Милые вы мои люди, — бормотал он, — все идет, как должно. Смотрите на птенцов! Их выбрасывают из гнезда, если они не улетают по доброй воле. А видали вы кукушонка? Нет, пожалуй, ничего отвратительнее этой картины: толстый и жирный, он лежит в гнезде и только и делает что требует пищи, в то время как его приемные родители выбиваются ради него из сил».

«Нет, все правильно. Эти молодые, они не могут оставаться дома и быть обузой нам, старикам. Им надо отправляться по белу свету, милые вы мои люди».

Наконец в избе все стихло. Теперь уж, конечно, все соседи разошлись и он может осмелиться войти.

Но он еще немного повозился с рыболовными снастями. Больше всего ему хотелось, чтобы к тому времени, когда он переступит порог, Клара Гулля с Катриной уже улеглись и заснули.

Прошло уже довольно много времени, до него не доносилось ни звука, и тогда он осторожно, как вор, подкрался к избе.

Но женщины еще не легли. Проходя мимо открытого окна, он увидел Клару Гуллю. Она сидела за столом, вытянув перед собой руки и уронив на них голову. Казалось, она плачет.

Катрина стояла в глубине комнаты. Она заворачивала в свою большую шаль узел с одеждой Клары Гулли.

— Оставьте это, мама, — сказала девушка, не поднимая головы. — Вы же видите, что отец сердится на меня за то, что я уезжаю.

— Ему придется смириться, — тихо сказала Катрина.

— Конечно, вы так говорите, потому что вам наплевать на него, — всхлипывая, продолжала Клара Гул-ля. — Вы думаете только об избе. Но поймите, отец и я, мы с ним одно целое. Я не уеду от него!

— А как же изба? — сказала Катрина.

— С избой пусть будет, что будет, только бы отец снова полюбил меня.

Ян тихонько отошел от двери и уселся на пороге. Он не верил в то, что Клара Гулля останется дома. Нет, он лучше чем кто-либо другой знал, что она должна уехать. Но тем не менее ему словно вновь положили на руки тот маленький мягкий сверток. И сердце опять заработало. Оно билось с такой скоростью, точно несколько лет простояло неподвижно, и теперь ему надо было наверстать все это упущенное время.

Он тут же почувствовал свою беззащитность.

Теперь навалилось горе, и пришла тоска. Он видел их черные тени вдали под деревьями.

Он раскрыл объятия, и лицо его озарила счастливая улыбка.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, добро пожаловать! — проговорил он.

НА ПРИСТАНИ

Когда пароход «Андерс Фрюксель» с Кларой Гуллей из Скрулюкки на борту отчалил от пристани у мыса Борг, Ян с Катриной стояли, глядя ему вслед, до тех пор, пока не стало видно ни парохода, ни девушки. Все остальные люди, у которых были какие-то дела на пристани, уже ушли. Начальник пристани спустил флаг и запер склад, а они все стояли.

Наверное, было естественно, что они стояли, пока им все еще казалось, что пароход виден. Но почему они не уходили и потом, это они навряд ли понимали и сами.

Может быть, дело было в том, что они боялись прийти домой и войти в опустевшую избу вдвоем.

«Теперь мне придется готовить еду только для него, — думала Катрина, — теперь только его придется ждать. Но что мне за дело до него? Он мог с таким же успехом тоже уехать. Ведь это девочка понимала его и его болтовню, а не я. Уж лучше было остаться одной».

«Мне было бы легче приходить домой со своим горем, если бы в избе не сидела эта старая надутая Катрина, — думал Ян. — Девочка умела с ней управляться, чтобы она была ласковой и веселой. А теперь уж от нее ни за что не услышишь доброго слова».

Внезапно Ян вздрогнул. Он наклонился вперед и в изумлении опустился на колени. В его глазах зажглась новая жизнь, и все его лицо засветилось и засияло.

Взгляд его был прикован к воде, и Катрина не могла отделаться от мысли, что он видит там что-то удивительное, хотя она, стоя рядом, не может разглядеть ничего. Она не видела абсолютно ничего, кроме мелких серо-зеленых волн, в нескончаемой игре гонявшихся друг за другом по водной поверхности.

Ян подскочил к самому краю пристани и склонился к воде с таким выражением лица, какое было у него всегда, когда Клара Гулля шла ему навстречу и какое ему никогда не удавалось принять, когда он разговаривал с кем-нибудь другим.

Его рот приоткрылся, губы подрагивали, но до Катрины не долетало ни одного слова. Одна улыбка на его лице сменяла другую: так бывало, когда девочка шутила с ним.