Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

Потом эта перспектива дошла до него полностью, и он, усмехнувшись, сказал: «Да и вас бы, как сообщника».

Он рассказал мне о своем творческом пути.

— Я хотел не эмпирики, не эксперимента, а научной истины, познания. Поэтому несколько лет я потратил на изучение механизма умирания. Как умирает организм, в какой последовательности уходят из жизни органы, функции.

— И много народа вы отправили на тот свет?

— Отправлял не я, а мои коллеги. Много. Я думаю, несколько десятков, а м.б. и больше. Но, знаете, привык. Умирает человек, а ты сидишь и смотришь (и знаешь), когда у него начнется агония, когда перестанет прощупываться пульс, исчезнут рефлексы.

Вошла в комнату жена Неговского — молодая, очень миловидная женщина, видимо, жизнерадостная и веселая. Она спокойно и даже равнодушно слушала все рассказы о смерти и оживлении, видимо, давно привыкнув к этому.

— И только тогда, когда мне стало ясно до последней детали, как умирает организм — я занялся вопросом о том, как его оживлять. В своей работе я исхожу из того, что между моментом видимой смерти и действительным разрушением организма есть период, который можно и нужно лечить также, как болезнь.

Впервые свои опыты на людях Неговский провел на Западном фронте — с декабря 1943 по апрель 1944 года. До этого он некоторое время работал в одном родильном доме № 15, проверял там свою методику: вытаскивал в жизнь мертвых детей. Вытащил 14–15, жили по несколько дней.

На фронт он попал после долгих мытарств: добивался полтора года. Вот бумажные души! Ведь все ясно, человек хочет тащить покойников с того света, нет — боятся взять ответственность.

Работал он там под огнем, в госпиталях передней линии. Тьма народа медицинского смотрела и ахала. Объекты: случаи тяжелейших ранений в грудь и живот. Брал он три категории: шок 3-ей степени, агония и клиническая смерть (нет дыхания, сердце молчит, нет рефлексов). Подходил он к столу после того, как нормальные врачи складывали руки и предлагали вытаскивать людей ногами вперед (на кладбище).

— И вот вам результаты, — сказал Неговский, развертывая передо мной рукописную таблицу, разграфленную, как ведомости в ходе хлебозаготовок или смет канцелярских расходов главка. — Из 54 случаев оживления — 22 ожили, но пожив по несколько дней, умерли на операционном столе, 15 выжили (из них 3 погибли потом от воспаления легких) а остальные живы до сих пор и — видимо снова вернутся в строй.

Дальше он начал говорить по таблице: столько-то было агональных, столько-то — клинической смерти, столько-то шок, из них — ранения таки и такие-то, результаты такие-то. Привел по памяти некоторые случаи, фамилии, но за более конкретными данными документального характера просил заехать в лабораторию. Вчера же дал мне только снимок одного покойника и его письмо из госпиталя. И подарил свою книжку «Восстановление жизненных функций организма, находящегося в состоянии агонии или в периоде клинической смерти» — изд. Наркомздрава, 1943.

— Вообще, медицина знает случаи оживления. И некоторые врачи могли бы сказать, что они оживляли сами людей. Очень хорошо, но пусть они ПОВТОРЯТ это. У них были случаи это. У них были случаи, а мы выработали СИСТЕМУ, знаем КАК это делать, чтобы успех был почти наверняка, делаем это НАУЧНО, со зрячими глазами.

— В.А! Если это удавалось вам с тяжелоранеными, что в случаях насильственной или внезапной смерти, когда организм не пострадал, это тоже должно дать эффект?

— Бесспорно. Утопленников, угоревших, случаи паралича сердца, некоторые отравления — оживлять будет очень легко. Большую помощь может оказать наша методика при тяжелых состояниях сердечно-сосудистой системы. Возьмите Серго: он умер потому, что закупорились жизненные каналы крови. Еще бы несколько толчков сердца — и кровь пробила бы себе дорогу, был бы наш простой аппарат — он помог бы сердцу, заменил бы его и жизнь осталась бы. Или возьмите, так называемые, кризисы болезней.: стоит помочь ослабевшему организму — и человек останется жив.

Я ушел от него шальной.

10 мая.

Звонил Неговский. Говорит, что один из его пациентов находится здесь в госпитале. Приглашает съездить к нему. Обязательно надо побывать, расспросить, что он видел на том свете.

Говорил об этом с Ильичевым. Отнесся очень настороженно: боится публиковать.

15 мая.

Леша Коробов побывал за последние три дня у больших людей. Когда-то перед отправкой к партизанам, он был у т. Ворошилова (он в то время возглавлял штаб партизанского движения) и инструктировался на дорогу. Потом, разоблачая «батю», он снова был у него. Потом был, уезжая в прошлом году к Ковпаку. Сейчас он решил снова пойти к нему, т. к. замыслил писать книгу о Ковпаке (он пробыл в его отряде 50 дней).

Ворошилов хорошо принял его, расспрашивал о книге, обещал помощь, потом спросил:

— Слушайте, а вы умеете писать так, как никто из вашей братии не пишет: правду, то, что видите? Кстати, почему в последнее время совсем не видно вашей подписи?

Лешка стал жаловаться на полковника, на загон, затирание, рассказал вообще об обстановке на третьем и четвертом этажах. Ворошилов сразу же свел его с Маленковым. Лешка повторил все Георгию Максимилиановичу, при беседе присутствовали Александров, Федосеев, а затем вызвали и Поспелова.

т. Маленков потребовал снятия полковника, активизации людей, оживления газеты, сделать ее интересной, выходить в срок (официальные материалы можно и нужно откладывать, если они грозят выходу), выращивания имен, сделать так, чтобы члены редколлегии писали в газету, дабы партия их знала.

Позавчера Лешка был у т. Щербакова. Говорил часа два. В числе прочего, рассказывал по его словам, о Леньке, Мартыне, мне. Впрочем, Лешке верить надо очень осторожно: врать любит по-довоенному.

Позавчера Поспелов собрал весь актив. Сообщил о решении Политбюро по 3-му тому «Истории философии» (это решение будет изложено в редакционной статье в ближайшем № «Большевика»). Оказывается, в эти страднейшие дни ЦК нашел необходимым посвятить ТРИ ДНЯ обсуждению этого дела, таково внимание идеологическим вопросам.

Затем Поспелов призвал всех подумать над тем, как сделать газету интересной («чтобы в каждом номере был один-два гвоздевых материала»), как выходить в срок (4–4:30) и т. д. Разошлись, и тут же — в субботу — вышли в 6:00, а вчера — тоже в 6:00.

9-го взят Севастополь. После этого на фронтах снова тихо, «без существенных изменений».

Уже три дня — тепло, солнце. Разом полезла листва. Ходим, наконец, без пальто.

Звонил Кокки: уже две недели работает с 5 ч. утра до ночи, все летает.

23 мая.

На фронтах — тишина. Союзники пару дней назад начали довольно энергичное наступление в Италии, наши иностранцы (Гольденберг) считает его генеральным. («Рим будет взят» — говорит Яша).

В редакции тиховато. Последствий визита Коробова пока не видно. Только секретарь партбюро Ваня Золин вызывает уже третий день подряд народ и опрашивает — что надо делать для улучшения газеты, а попутно неумно и топорно прощупывает настроения о Сиротине. До сей поры он не решается собрать партактив.

В 10:30 вечера я позвонил Кокки.

— Приезжай, если свободен. Потреплемся.

Приехал. Он в трусах. Здоровый, как бык. Маленько порасспрашивал, маленько порассказал. Очень много летал, но зато в кратчайший срок облетал две новых машины Сергея (Лавочкина). Доволен — «Хороши!». Сказал, что на штурмовике недавно таскал тонну.

— Полезного груза?

— Да, коммерческого, — засмеялся он.

Сейчас он много работает в наркомавиапроме: ведает всем летным составом Наркомата. Разработал систему награждения летчиков-испытателей: за столько-то самолетов сданных — такой-то орден, за столько-то — такой и т. д…

Без памяти влюблен в свою дочку. Много времени уделяет своему летному народу — чтобы успели засадить картошку, «лучше работать будут».

Предлагают мне поехать в Баку от эконотдела. С удовольствием поглядел бы тыл. Да боюсь — затаскают потом по тылам, обрадуются.

26 мая.

Лазарев предложил написать мне несколько очерков о войне в болотах. Я узнал, что этим сейчас занимается (изучением и обобщением опыта боев в лесисто-болотистой местности) генерал-лейтенант Тарасов, быв. инспектор физкультурной подготовки РККА, ныне — зам. нач. управления боевой подготовки. Позвонил.

— Я сейчас уезжаю домой, а утром — в командировку. Может быть, домой ко мне?

— Отлично.

Приехал к нему в 11 ч. вечера (вчера). Небольшая квартирка. В кабинете — стол, два шкафа, диванчик, кровать. За стеклом шкафа — портрет мальчишки, веселый, чуть лукавый, лет 18.

— Сын, — сказал генерал, — второй раз в боях. Сначала восемь месяцев, и сейчас — с января. На 1-м Украинском. Дважды награжден. Танкист. Третью машину меняет. Два месяца не писал, сейчас получили.

Я рассказал о теме, он горячо ухватился.