Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

Но так как там упоминается и т. Маленков, то Поспелов решил ее показать и Маленкову. Послали. Маленков тоже оставил без замечаний все (т. Сталин не изменил ни одного слова), но решил убрать в конце свою реплику: «Он (Лавочкин) не хочет портить свою машину» (поэтому, де, не соглашается увеличить дальность). Маленков позвонил об этом Сталину. Сталин сказал: «Только с согласия автора».

Вот отношение к автору! Нам бы такое!

Сейчас читал стенограмму. Помимо идущего в печать там есть несколько очень интересных моментов:

«Товарищ Сталин внимательно следит за серийной техникой, за эксплуатацией и очень часто спрашивает у конструкторов: почему появились такие-то недочеты, откуда они, старается подсказать, что нужно их свести к минимуму. В начале войны выяснилось, что наши машины у земли летают плохо, „ноги“ не убираются и т. д. т. Сталин вызвал меня, я открыл дверь, вхожу:

— Слушайте, почему у вас „капоты“? Нельзя ли додумать так, чтобы это не происходило?»

«Сделал я машину, а завод не дотянул ее в производстве. Данные были ниже расчетных. Вызвал меня т. Сталин, встретил нас (меня, Маленкова, Шакурина) полушутливо:

— Ну что мне делать с вами, конструкторами? Как вас научить? Вы делаете новые вещи, изобретаете, все это нужно, хорошо. Но надо делать, чтобы это было жизненно. Почему ваш самолет не имеет расчетной скорости, почему он не дает опытных данных?»

29 июля.

Наступление развивается темпами совершенно сказочными. Взяты Брест, Белосток, Львов, Перемышль, Двинск, Митава, Резекне, началось наступление на Каунас. Тут дело не только и не столько в отступлении немцев, но в том, что они ничего не могут сделать. Их генералы, видимо, растерялись, мы их переиграли. Этим, видимо, и объясняется попытка генеральского путча и покушения на Гитлера 20 июля.

Сегодня видел Илью Мазурука. Он рассказывает, что два года был на перегонной линии. Проходит у черта на куличиках, через Оймякон. Вот, где лежит будущая (собственно — уже настоящая) трасса воздушной связи СССР-США. Гонят всё — шестерки «Бостон», «Си-47», «Кобру». Вырабатывают 35 часов, а ресурс — 400. Чудно!

— Американцы пишут о воздушной линии?

— Еще как.

— А Японцы знают?

— Еще бы. Мы же в воздухе гогочем, как гуси. Слушают вовсю.

Говорил с полярниками. Навигация нынче очень тяжелая. Много льда.

Иосиф Верховцев рассказал забавную историю. Его дядя Соломон Абрамович Пекер не смог вовремя в 1941 г. удрать из Киева. Ему — 55 лет. Его жена украинка, партизанка — приютила его у какой-то знакомой на Куреневке и еще 26 евреев. Достала им паспорта. Ему был паспорт монаха. Он отрастил бороду, стоял на паперти с кружкой. В эту кружку опускали записки — партизанская почта. Готовый фильм! Все остались живы.

Сегодня у Зины была ее подруга Полина, стенографистка. Рассказал трагическую историю. Была у нее ученица 39–40 лет, Морозова, кажется. Очень способная машинистка. Где-то у Марьиной рощи ехала в час ночи в трамвае. Стояла на передней площадке. Мальчишка хотел спрыгнуть на ходу и нечаянно столкнул ее. Упала под вагон, отрезала обе ноги.

Трамвай ушел. Лежит. Ни души. Подошла какая-то женщина. «Гражданка, вам ноги все равно отрезало, разрешите взять ваши туфли, они вам больше не нужны!» И снова никого. Появился, наконец, военный. Подошел, нагнулся, ахнул. Сорвал у нее с шеи шарф («я думала — задавит»), перетянул ноги, вызвал скорую помощь. Доставили к Склифосовскому, на стол.

Работала она, кажется, в Наркомате стройматериалов. Тот немедля вызвал из провинции ее сестру, дал ей пропуск. Сейчас Морозова печатает от Наркомата на дому, а сестра носит ей работу. Человечески.

30 июля.

Позавчера взят Перемышль. Сегодня прилетел с 1-го Украинского фронта кинооператор Ник. Вихирев. Звонил мне с аэродрома:

— Привез вам снимки — снимал Перемышль с воздуха. Должно получится хорошо. Когда перезаряжал кассету — налетел «Мессер». Срезал хвост у нашего «У-2». Сразу встали на нос. По счастью, внизу — река. Плюнулись в нее. Пилот довольно сильно ушибся, а я отделался царапинами.

Послал машину за пленкой.

8 августа.

Наступление продолжается, но значительно меньшими темпами. Сопротивление немцев очень усилилось. Достаточно сказать, что за последние дни подбиваем по 120–160 танков, до 120 самолетов.

Дней десять назад на 1-ый Белорусский фронт вылетали наши ребята Золин и фотограф Рюмкин. — брать Варшаву. два дня назад Золин вернулся. Пока Варшавы не видать. Идут тяжелейшие бои в 10–15 км от города. Таково же положение и на подступах к Восточной Пруссии — стоим в 10–12 км. от границы (с Каунаса) и не двигаемся. Немцы перекинули на наш фронт уже 16 дивизий и бригад с запада. Вот так второй фронт! Правда, за последние дни американцы немного зашевелились там, как пишут сами корреспонденты, без сопротивления, «иногда идем ЧАСАМИ (!) без выстрела».

С Золиным прилетел Яша Макаренко. Рассказывает, что поляки встречают довольно радушно, или точнее — довольно равнодушно. Села — полным полны, людей — море, мужчины — на каждом шагу, хлеба вволю, скота — много, деревни чистенькие, девушки пахучие, изумительные — но держатся строго.

Сегодня прилетел с 1-го Белорусского Яша Рюмкин. Он снимал лагерь смерти, устроенный немцами в Майданеке — предместье Люблина. Это было чудовищное место. Яша сидел у меня и взволнованно рассказывал:

— Константиныч, я много видал страстей, но такого не видел. Была устроена баня — люди раздевались, входили мыться, а в мыльню напускался по особым трубам газ и люди дурели, становились безвольными. Их выводили и сжигали живьем в громадных каменных печах, устроенных, как пароходные топки. Пепел укупоривали в глиняные горшки и продавали на удобрения. Одежду продавали и распределяли. Свозили туда людей отовсюду — русских, поляков, чехов, французов, норвежцев. Говорят, там погибли миллионы!

Яша показывал мне снимки. Жуть!

Топки, как хлебопекарные печи, в каждой печи — несколько топок. Склады снятого с жертв имущества. Фотокарточки из ограбленных бумажников — детишки. Горы обуви — дамские туфли, детские крошечные башмачки («это страшно, Константиныч, физически ощущаешь, что все это было на детях»). Трупы, которых не успели сжечь. Инвалиды, которых не успели сжечь. Ужас!

Сейчас там работает чрезвычайная комиссия.

18 августа.

Никак руки не доходят до записей.

В субботу, 12-го, я дежурил. В 4 ч. утра звонит мне Галактионов и просит зайти к нему.

— Вы могли бы полететь в 6 ч. на фронт, сделать статью маршала Новиков ко Дню Авиации?

— Могу, конечно.

Кончили номер, заехал домой, переоделся, позавтракал, поехал на аэродром.

Летел вместе с членом Военного Совета ВВС генерал-полковником Николаем Сергеевичем Шимановым: высокий, несколько тучноватый, с темными волосами, широким лицом. Очень приятный и простой в обиходе. Кроме того, летели: жена Новикова Елизавета Федоровна, молодая, приятная, простая, дочь от первой жены Светлана 15–16 лет, сын от первой жены — Лева, лет 20, студент дипломатического факультета, и сын члена Военного Совета 1-го Белорусского фронта — лейтенант Телегин, только что окончивший летную школу и отправляющийся на боевую стажировку. Пилотировал — генерал-майор Грачев, здоровенный, тучный, очень приятный летчик.

Машина — отличная (И-47). Кожаные кресла, отличная изоляция, радио, патефон. Сын Телегина летел с баяном, играл. Играл и Шиманов, потом он решил играть на баяне, как на рояле, положил его плашмя, мы держали и растягивали меха, а он перебирал клавиатуру.

Затем играли в «козла» — карточного, и Шиманов подбивал даже на «очко» Слушали патефон.

Погода была превосходной. Долетели до Сарн, взяли прикрытие и через час были на месте — под Люблиным, недалеко от Вислы. Летели всего около 5.5 часов.

Встретил нас генерал какой-то, усадил в «Виллис».

— А самолет надо отогнать на другой аэродром, километров за 60–70. там будет безопаснее, — сказал он.

Поехали. Чистенькое шоссе. По бокам — польские деревни, аккуратные домики с палисадниками, женщины, одетые так, как у нас в городе, цветники, костелы.

Приехали на место. Новиков жил в помещичьем имении, небольшой двухэтажный дом, немного похуже шмурловского, небольшой парк вокруг, сам помещик умер когда-то, а помещицу немцы увезли в Варшаву зато, что она не разрешала им ловить рыбу в своих прудах.

Еще дорогой Шиманов показал мне наброски заготовленной статьи. Я забраковал их и сказал, что все надо делать заново.

— Но успеете ли? Завтра надо обязательно вылететь обратно.

— Чай и машинистку, — ответил я. — Успею.

Сразу по прилете я встретил генерал-лейтенанта Полынина Федора Петровича, командующего 6-ой воздушной армией. Когда-то, в 1936-38 году, я много сидел с ним и писал «записки китайского летчика» — он был в Китае, летал на Формозу, потопил японский авианосец в из главной реке (забыл ее название). Мы долго тогда думали, как подписать статью и решили поставить подпись «генерал Фынь-По». После Полынину дали звание Героя, я приехал, сообщил ему об этом, он был растроган. За время войны я его не видел, но часто получал от него приветы. Сейчас я напомнил ему о подписи.