Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

18 июля.

С напряжением слушаем сводку. О нашем направлении говорят глухо и между прочим. Это всех огорчает. Так мы скоро превратимся в вымирающих животных, т. к. нас никто не будет печатать с неинтересных направлений.

— Исчезнем, как мамонты, — говорит Макаренко.

В столовой встретился с полковником Мартыновым — зам. командира 87 стрелковой дивизии. Его дивизия дерется сейчас около Понырей. Полковник лежал месяц или полтора в госпитале. Вчера выписался, поехал к высокому начальству. Одначе, столь сильна привязанность к части, что „по дороге“ (сделав крюк в 100 км. с лишком) заехал на передний край и посмотрел, как дерутся его „ребята“.

Утром обсуждали куда и когда поехать. Решили было мотать сразу после завтрака. Липавский сказал:

— Нет смысла, поедем часиков в 12. Утром там делать нечего — даже под бомбежку не попадешь.

Все огороды и сады нашей деревни забиты семьями. Это — эвакуированные с переднего края. Живут они в сараях, клетях, а то и просто под деревьями, табором.

Вокруг много роют. Отрывают, опоясывая все селение, окопы полного профиля. И это несмотря на то, что мы наступаем. Правильно!

Днем был у командующего воздушной армией генерал-лейтенанта Руденко и его начштаба генерал-майора Бройко. Живут они в лесу, в целом земляном городе. Блиндажи трех-четырехкомнатные, чистота, порядок, окна со стеклами и занавесками, телефон с Москвой.

Принял меня отлично. Вышли, если на травку и беседовали около трех часов. Рассказал о тактике массированных налетов, говорил, что такое прикрытие наземных войск и господство в воздухе, что в воздухе дорогу наглухо не закроешь и проч. Постреливали зенитки, покусывали комары. Генерал высок, статен, живое лицо, блондин чуть седой, очень культурный и обходительный. В свою авиацию влюблен и чуть-чуть к ней неравнодушен.

19 июля.

Вчера ночью по поручению нач. ПУ генерал-майора Галаджева, всем корреспондентам было приказано поехать на левый фланг и быть там сегодня на рассвете. Никто не поехал, ибо каждый уже не раз бывал при начале наступления, писал об артподготовке и знал, что ничего нового не будет. Сообщение информбюро, в случае удачи, последует через несколько дней, а интересный материал и нужные люди определятся тоже не раньше.

Наступление развернулось довольно успешно, хотя немцы отчаянно сопротивляются. В первый день мы там продвинулись на 5–8 км, заняли Тросну, Озерки и пару других пунктов.

20 июля.

Сегодня, на основании беседы с Руденко и ряда материалов написал большой подвал (больше подвала) „Нашла коса на камень“ — о крахе немецких воздушных планов и о характере авиационной войны на нашем фронте. Послал. Неужели зарежут? Дал там несколько публицистических абзацев, назвал цифры самолетов, участвующих в массированных налетах А то по нашим материалам раньше получалось, что у немцев — сила, а у нас — только отвага и мастерство. У них по 300–200 самолетов на участок, а у нас „группа“.

Получил телеграмму из редакции о том, что я назначен начальником корреспондентских групп на Центральном фронте и Воронежском. Лазарев проводит в действия свой план, редакция постепенно освобождается от газетчиков в аппарате. Ол-райт!

Весь день над головой эскадрильи наших бомбовозов и штурмовиков, идущих на север. Дают жизни!

Жара.

Получил „Правду“ за 18 июля. Напечатана моя корреспонденция „Вчера и сегодня“, посланная 16 июля. (дали под заголовком „Ломая сопротивление врага“ и подписью Л.Огнев).

22 июля.

У нас события без перемен. Вчера немцы западнее Тросны попытались нанести удар с фланга по нашим наступающим войскам. Нашим пришлось отступить немного и оставить Тросну. Но в это время наши войска, стоящие еще западнее, в свою очередь ударили немцам во фланг и они поспешно отступили. Наши опять заняли Тросну.

Вообще же продвижение пока идет медленно. Это объясняется тем, что немцы тут наступали и сейчас еще нам противостоят большие силы. Против нашей 70 армии, например, стоит 9 дивизий пехотных и одна танковая.

Брянский же и Западный фронты наступают быстрее. По данным сводки Совинформбюро за 21 июля, они стоят уже в 15 и 18 км. севернее и восточнее Орла.

Вчера здесь стало известно, (об этом сообщил Леня Кудреватых, вернувшийся к вечеру с переднего края) что немцы жгут Орел, взрывают склады боеприпасов. Железная дорога Орел-Харьков контролируется нашими частями. Видимо, немцы уводят свои войска из мешка. В этом разе мы завтра-послезавтра начнем быстро двигаться вперед.

Наша авиация все время ходит к фронту целыми косяками. Чуть оживилась и немецкая. Вчера и сегодня над нами снова ходили разведчики, палили зенитки. Сегодня ночью появился один. Его поймали прожектористы: два луча. Он пытался вырваться: поймали еще два луча. Он спикировал: тогда поднялся в лоб еще один луч. Немец потерял всякую ориентировку, был ослеплен вконец и вмазал в землю. Тут увидели сноп пламени, слышали взрыв (видно, взорвался на своих бомбах) и затем ровное горение.

Сегодня прошла гроза исключительной силы.

Что-то долго нет Макаренко и Коршунова. Уехали еще позавчера в 70-ю армию, хотели вернуться вчера, а нету.

Читаю Гамсуна. Как все-таки своеобразно тяжело и утомительно он пишет. Прочел два романа „Живые силы“ и „Редактор Люнгс“. Устал!

25 июля.

Поехали с Липавским к бомбардировщикам. По дороге заехали к истребителям ПВО. Тут были гостями у сталинградца Героя Советского Союза Башкирова. Звание ему дали за 12 лично сбитых. После этого свалил еще 4. Позавтракали у него, отдохнули, выпили, я побрился.

Были в Курске. Сам город — живой, много народа, машин. Все крупные здания разрушены, снял развалины. Особенно пострадал от бомбардировок 2–4 июня район вокзала: там камня на камне не осталось. Всюду — развалины, воронки, следы осколков в каменных стенах, как оспа.

Провели тут митинг, посвященный вчерашнему выступлению т. Сталина об успешном завершении отражения немецкого наступления.

Оскар Курганов рассказывал вчера, как они приехали на КП полка в 13-ой армии. Предъявили документы. Командир полка отстранил их в сторону, засмеялся и сказал:

— Зачем? Какой же дурак еще, кроме журналистов приедет в этот ад?

Вчера получили сообщение, что на Сев. Кавказе убит при бомбежке фотокорреспондент „Комсомольской Правды“ Б. Иваницкий. На западе тяжело ранены миной несколько кинооператоров. Сколько уж их легло?

28 июля.

26 июля утром снова выехал к летчикам. Снова проезжал через Курск. Впечатление то же, тягостное. Все более или менее крупные здания истреблены. Видно, что немцы готовились очень серьезно защищать город. Повсюду окна заложены кирпичами, проделаны бойницы. Всюду — окопы: в сквере, на площадях, на улицах. Даже в стене кладбища проделаны бойницы. Говорят, в могилах дзоты.

Был у командира бомбардировочной дивизии полковника Куриленко. Долго толковали. Он — ярый поборник фотосъемки результатов (и проводит ее неукоснительно) и железного строя. Жалуется, что маловато прикрытия. Медленно, по его мнению, перестраивается подготовка кадров. До войны он был начальником авиаучилища, затем воевал на Карельском и это дело знает и чувствует хорошо.

— А тут я их могу учить не больше 2–3 недель!

Он него поехал в один из бомб. полков, которым командует подполковник Соколов — высокий, статный, несколько самодовольный шатен. Летчики у него хорошие. Много времени я толковал с капитаном Лабиным — командиром эскадрильи. Со своим штурманом Давиденко и стрелком Артамоновым он сидит на одном самолете с августа 1941 г. Случай редчайший! Ни разу не сбили, ни разу не горел. И не собирается.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — шутит он.

Его все аттестуют, как зрелого мастера. Авторитет у него огромный. Любопытно, что и он, и Давиденко до авиации были помощниками машинистов (он — железнодорожного, паровоза, Давиденко — врубовки в Донбассе). Вылетов у Лабина не так много: 82.

— Но это все групповые: по 6, 9, 18 самолетов. Это — куда труднее!

И ни разу не возвращался с бомбами или не найдя цели. Я о нем много записал (см. публикации).

Оттуда опять заехал к истребителям Башкирова. Он — замполит командира полка. Встретил меня радостно. Выспрашивал, как ему уйти с этой работы.

— Я же боевой летчик! Да вот беда — Герой, а их на политработе почти нет, вот и не отпускают. Да, боюсь, и после войны не пустят. А я авиаинженер. Мечтаю, как кончим войну, если буду живой, займусь снова расчетами. Куплю бумазеи, занавески сделаю. Что плохого?

Начал он писать записки летчика о защите Сталинграда. Стиль гладкий. Я горячо уговаривал его закончить и обещал устроить в „Знамя“

— Если поможешь — буду. Когда приедешь?

Я обещал быть либо 31 июля, либо в начале августа.

У него в полку познакомились с Героем Советского Союза старшим лейтенантом Гультяевым. Чудный паренек. Ему — 21-ый год, воюет уже два года, смелый, бесстрашный, точный, хитрый. Сбил лично 19 самолетов. Маленький, прямо ребенок. Калинин, вручая грамоту и золотую звезду, назвал его сынком, а в полку зовут „шплинтом“.