Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

Особенно подозрительно, вернее пренебрежительно относится пришлый народ и военные к молодым женщинам, которые жили при немцах. Их называют трофейными девушками, а еще чаще просто блядями. Часть из них, надо сказать, этого заслужила. Секретарь редакции „Курской правды“ Николаев рассказывал мне, например, что по данным неофициальной переписи в городе насчитывалось *** ребят, родившихся от немцев (это только те, которые были зарегистрированы в немецких ЗАГСах, а сколько не записывали и сколько родилось позже!). Будучи временно военным корреспондентом, Николаев присутствовал при допросе пленных, бывавших в Курске. На вопрос — как их там встретили, они отвечали: не только хлебом-солью, но лаской и любовью. Николаеву пришлось видеть письма, найденные у убитых и пленных немцев. В некоторых говорилось: „дорогой мой, кончай скорее войну и приезжай ко мне, я не могу больше без тебя“. Николаев сказал, что некоторых из адресаток он знал до войны, кое-кто были комсомолками.

Да и на наши вопросы жители рассказывали, что вот такая-то уехала со своим новым мужем в Германию, а такая-то заявила: пусть поставят рядом Ганса и моего мужа, и я прямо скажу, что люблю Ганса.

Мы ночевали в одной квартире. У хозяйки две дочери: Аня и Нина. Фамилия их Кацельман (отец — выкрест), они дальние родственники артиста Хмелева). 24-летняя работала у немцев переводчицей и, по единодушному заявлению соседок, была чрезвычайно доброй к офицерам. Младшая же Нина — небольшого роста, с изумительной фигуркой и пышными волосами — несмотря на свои 17 лет успела выйти замуж за немца официально, не считая прочего.

Жители рассказывают много нелестного о русских подлецах, находившихся на службе у немцев. Особенно ругают украинцев, из которых были созданы особые батальоны.

Рассказывают также, что за последнее время в немецкой армии усилилось дезертирство. Поэтому очень часто в Курске производились повальные облавы. Дезертиров вылавливали, заковывали в цепи и отправляли в Германию.

Наша машина сломалась и мы провели сутки в 3-м ремонтном участке, которым командует майор Пугачев. Вчера ночью он разбудил нас, сообщил, что в 11:45 вечера передавали приветствие т. Сталина по поводу взятия Орла и Белгорода.

— Утром я отправляю машину в Орел, — сказал он.

— Зачем?

— За запасными частями!

Вот деловой человек.

Кстати, о наступлении наших войск на Белгородском направлении мы узнали позавчера тоже у них. Останавливались для технической помощи шоферы с этого направления и рассказывали.

В Курске, как всегда, ночью была отчаянная канонада. Палили так, аж всюду дребезжали стекла. К слову: обратно из Курска я ехал с капитаном-зенитчиком, которого посылают учиться в артиллеристскую академию. Он был начштаба зенитного полка. Он сообщил свои любопытные подсчеты: на каждый сбитый самолет автоматической артиллерией приходится 500–600 снарядов, сбитый средними калибрами — 346.

— А ночью огонь эффективен?

— Только с проекторами. А так — одна мораль.

Изнуряющая жара! Накануне отъезда в Курск ночевал со мной на одной койке Евг. Долматовский. По обыкновению он немилосердно хохмил, а затем рассказал, что написал большую поэму о плене на основании личных наблюдений.

— Память у меня плохая, а на стихи хорошая. Поэтому то, что надо было запомнить я излагал белыми стихами и запоминал. И такие черные вещи излагал этими пушистыми строфами, что сейчас самому странно, как умещалось…

В числе прочего он сообщил, что недавно был пойман один контрразведчик, который присутствовал при аресте генерала Понеделина. Он нарисовал совершенно иную картину его поведения. Вместе с членом военного совета он находился в танке. Танк подожгли. Они вышли и отстреливались до последнего патрона. Его товарища убили, его — ранили и захватили в плен. Он сказал, что никаких показаний давать не будет. Его увезли в тыл, поместили в хорошие условия, вернули документы (в том числе партийный билет) и предложили подписать обращение. Он наотрез отказался. Его били — не помогло. И, наконец, расстреляли. Если это так, то это по-новому освещает его фигуру.

Оскар Эстеркин рассказывает любопытную, прямо дворцовую историю. В Великих Луках долго сопротивлялся гарнизон крепости. Тогда один пленный немецкий лейтенант предложил свой план. 40 наших автоматчиков переоделись в немецкую форму и во главе с ним и нашим командиром ночью проникли в крепость. Пришли они под видом пополнения. Предчувствуя вопросы своей команде, лейтенант сразу во всеуслышание скомандовал (как было условленно заранее) „Кто скажет хоть одно слово — будет убит“ (что соответствовало бы действительности). Он потребовал, чтобы его провели к генералу — вручить пакет.

— Отдайте адъютанту!

— Нет, у меня личное поручение к нему.

Его повели, но за ним пошло десять немецких автоматчиков. Заметив это, наш командир отправил за ними своих. К генералу его не пропустили — возникло подозрение. Приближалось утро: обман бы раскрыли. Он хотел пистолетом проложить дорогу. Подняли пальбу немецкие автоматчики, по ним — наши.

Основной гарнизон не знал в чем дело. Началась паника. Воспользовавшись этим, отряд прорвался к своим, потеряв всего несколько человек. Немецкого лейтенанта наградили орденом Ленина.

7 августа.

Наш газетный лагерь — все время кочует. Все время кто-то уезжает, приезжает, вечно мы кого-то ждем, и кто-то нам что-то рассказывает. Особенно это заметно в дни больших событий.

Вот и вчера. Первым днем приехал из района танкистов корр. „Красной звезды“ майор Конст. Буковский. Он сообщил, что видел Кригера и Трошкина узнав про уличные бои в Орле, они, де, срочно повернули и поехали туда кружными дорогами в обход. Сам Костя рассказал о своих впечатлениях от пребывания на Воронежском фронте. Видел он там нашего Яхлакова, тот пробыл дней пять и уехал на Юго-Западный.

Часиков в 7 вечера приехали Макаренко с Коршуновым, уехавшие еще 4 августа. Они были у танкистов. Матерно их ругают за неорганизованность. В политотделе армии им сказали, что продвинулись туда-то и взяли то-то.

— А где КП корпуса?

— Там-то.

Поехали туда и попали… в штаб полка. Командир полка сообщил, что КП еще не переехал, а что касается продвижения, то оно не состоялось.

Были ребята в Кромах. Город производит сдержанное впечатление. Но уцелел. Взорваны несколько домов в центре, а окраины уцелели. Взят город вчера. Немцы держатся на огневом сопротивлении.

Попали ребята в бомбежку. Только сели обедать. Над головой — девятка. Яша говорит:

— Я привык, раз над головой, значит — бомбы полетят вперед по инерции. Вдруг как завизжит все кругом — оказывается он, сволочь, сбросил в контейнерах мелочь, лягушки. Они, бляди, падают, подпрыгивают, а потом рвутся. Мы плюх куда попало. Я в какой-то кювет, на меня навалились саперы. Сергей в другом месте на саперах сам. Взрывы все ближе, ближе. Ну сейчас нас! Вдавились. Нет, какой-то интервал площади и рвутся дальше. Я приподнял голову, в это время визжит еще одна. Ну это — моя! Нет, благополучно. Кончилось. Но обед прошел вяло и водка была какая-то кислая. Убило одну лошадь и одну ранило. Пристрелили. На обратном пути снова отлеживались в канаве, да в 7 метрах от нас, обгоняя, взорвалась на мине машина. Людей раскидало на несколько метров. Однако, все остались живы, лишь поранило всех.

Проговорив все это, Яша сел писать, написал, отправил и пошел после этого ужинать. „Не ел весь день“.

Около 8 ч. вечера в столовой встретили кинооператора Казакова. Он только что вернулся из Орла, ночевал там. Снимал приход наших войск, встречи. По его словам город не очень разрушен. Хотел снять технику, трупы не удалось. На улицах немного „трофейных девушек“ — открыто зовущих отдохнуть после трудов праведных. Вообще же часть населения разговаривает пока еще неохотно, говорит вместо „наши“ — „красные“ или „русские“. Два года!

Часиков в 11 вечера вернулся из Кром Кудреватых. Он рассказывает, что Кромы были оставлены немцами, причем еще накануне, когда немцы были в городе, германские летчики бомбили Кромы, чтобы разрушить. По словам Лени в частях все больше и больше идут разговоры о крахе танков. Говорят, что ни немецкие, ни наши танки не могут пройти там, где артиллерия. Танки, мол, пережили себя. Ну-ну!

Второй особенностью здешнего этапа, Кудреватых считает войну ночью. Все действия, все продвижения наши (и отступление противника) происходит ночью.

20 августа.

Утром 8 августа я и Макаренко выехали на Воронежский фронт посмотреть, что там делается. Решили поехать сами, в связи с оживлением. тамошних событий: курс — на Харьков. Ехали целый день.

Приехали в одно место — ПУ, оказывается, продвинулось вперед. Но тут осталась газета „За честь Родины“. Зашли к редактору Троскунову. Потолковали. Я его знаю по прошлогоднему ЮЗФ. Он жаловался на кадры, на условия. Во время разговора ввалился Шера Шаров (Нюренберг). Он только что прибыл из-под Богодухова, от танкистов. Грязный, как шахтер, и еще длиннее, чем всегда А ехал он в „Оппельке“, складываясь втрое. По дороге их не раз бомбили („мессера прямо ползают“), обстреливали автоматчики, оставшиеся в тылу. Он рассказывал, что танки идут вперед, не задерживаясь, рассекая немецкие силы. Многие немцы бродят по лесам. Ребята наблюдали, как один наш автоматчик подошел к полю пшеницы, крикнул „Руки вверх“ и оттуда вышло около 10 немцев.