Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

А тем временем стряслась другая история. «Красная Звезда» состряпала в Москве корреспонденцию о том, как был «взят» Овруч и напечатала ее 20 ноября. В тот же день статью взяли у нее и напечатали (так же 20) Правда, «Комсомолка» и передал ТАСС. Подпись — П.Донской, но на это раз подполковник. Олендера же 21 ноября вызвали к прямому проводу из Москвы и ругали — почему он не дал о боях за Овруч, в силу чего материал пришлось делать в Москве.

В статье об Овруче было без конца выдумки, чепуха. Упоминалось о бешенном сопротивлении немцев, о несуществующих трех линиях обороны и т. п. Случайно эта статья попала на глаза находящемуся здесь маршалу Г. Жукову. Он прочел, возмутился и приказал: автора найти и арестовать.

Шатилов вызвал Олендера. Тот пошел с лентой и доказал, что он ни причем. Шатилов приказал ему никуда не отлучаться, обещал доложить маршалу и известить о результатах.

В журналистских кругах эта история наделала большого шума. Тем паче, что с месяц назад Полтиуправление решило представить газетчиков к награде. В частности, Шатилов телеграфировал Поспелову, что хотят представить к правительственной награде меня. Поспелов дал согласие, но попросил включить в список и Лидова. Ребята опасаются. что список сейчас пойдет под откос. А там много народа: Полтарацкий и Антонов («Известия»), Крылов и Марковский (ТАСС), Островский (радио), Шабанов (СИБ), Гуторович и Карельштейн («КП»), Олендер и Буковский («Кр. Звезда»).

По моему совету Сашка Гуторович написал вчера об этом происшествии песенку:

БИТВА ПОД ОВРУЧЕМ.

(поется на мотив «три танкиста»)

Лет семьсот назад на поле брани,

В страшной битве за Дону-рекой

Орды швейков при Маме-хане

Под орех разделал князь Донской.

Шли века, как грозная стихия,

И вот как-то осенью глухой,

Занял Овруч, Коростень и Киев

Самозванец, некто П. Донской.

Его маршал Жуков заприметил,

Покачал в раздумье головой:

— Не припомню я, чтобы в газете

Службу нес великий князь Донской.

Приказал тут маршал часовому:

Ранним утром, прямо на снежку,

Открутить полковнику Донскому

Репортера хрупкую башку.

Но молва скандал разносит быстро.

Чтобы честь газетную спасти,

Порешили с горя журналисты

К нач. ПУ фронта голову снести.

На комод башку установили.

Слышат — губы тихо говорят:

— Вы за что, за что меня казнили?

Я, Олендер, тут не виноват!

Каясь я, что с фланга и с плацдарма

Все заочно занял города.

Нагоняй имел от командарма,

От газеты — право — никогда!

Эти фразы сильно всех смутили:

Не один Донской умел так врать.

И башку обратно прикрутили,

Чтобы вновь публично оторвать.

Вообще, Гуторович за последнее время написал несколько хороших песенок. Очень хороша у него «Гибель неизвестного солдата», неплоха «За Днепром убит наш запевала» и «Пошли в контратаку ребята вчера». А вот его:

МАШЕНЬКА.

Разодетая в кофточку яркую,

Из далекой Сибири глухой,

В полк прибыла санитаркою

Синеглазая, с черной косой.

Ей во флигеле, в старенькой башенке,

Отвели теремок и кровать.

Звали девушку Настей, но Машенькой

Стали все невзначай называть.

На девчонку, совсем безоружную,

Обещая до смерти любить,

Наступали все виды оружия,

Но никто не сумел победить.

А однажды, осеннюю ночкою

Командир приласкал ее сам,

До зори называл своей дочкою…

И с тех пор вдруг пошла по рукам.

От усатого повара Сашеньки

Через лысых штабных писарей

Пролегала дороженька Машеньки

К командирам морских батарей.

3 декабря.

Провел два дня у Героя Советского Союза генерал-майора Лакеева, командира истребительной дивизии. Говорил с летчиками, командирами.

Инженер-майор докладывал при мне генералу о ремонте самолетов. Дело шло медленно. Лакеев поморщился:

— До Берлина еще долго идти. Давай быстрее!

Вечером он насел на меня:

— Огнев! Достань мне учебник немецкого языка. Самый простой, школьный. И словарь. Сяду учить, понадобится. Не могу же я, генерал, идти по Германии, не зная языка.

27 ноября в Киеве состоялся митинг, посвященный освобождению города. Была отвратнейшая погода, но собрались все же до 30–40 тысяч. Выступали Жуков, Ватутин, Хрущев и другие. Жуков сказал:

— Удар под Киевом был полной неожиданностью для немцев и был непоправим. Немцы решили взять реванш, отбить Киев. Собрали 16 отборных дивизий, из них 10 танковых, их план горит — подбито уже 800 танков. Мы били немцев весной, летом, осенью и будем беспощадно бить зимой.

Ватутин заявил, что т. Сталин приказал взять Киев 6 ноября — и этот приказ точно выполнен.

За последние дни немцы никаких успехов особых не достигли., если не считать того, что отбили Коростень. Сейчас, на 1 декабря, они с запада подошли к Киеву на 65–70 км. и там застряли. В последние два дня никаких почти действий не производится: вчера весь день шел снег, сегодня тоже падал снег, сейчас морозит.

Вчера, наконец, мы выехали из проклятой Красиловки, где провели почти два месяца.

Крылов нашелся. А вчера приехал и мой шофер.

Позавчера вечером в Красиловке долго, до глубокой ночи, разговаривали с Сиволобовым. Он — содержательный человек. Учился в Ленинграде, работал в городской печати, затем в ГлавПУ РККА, потом окончил (как раз перед самой войной, вернее — в июле 1941 г.) высшую партийную школу. Это было очень интересное и своеобразное учебное заведение.

— Это был своего рода партийный лицей, — рассказывает он. — Были созданы блестящие условия для учебы: великолепные кабинеты, лучшие профессора, к чтению лекций привлекались крупнейшие деятели партии. Жили в превосходном общежитии, у каждого — по комнате, отличная столовая. стипендия — 900 руб. в месяц. Лектора получали от 400 до 600 р. за двухчасовую лекцию. Читали они по вопросам. Академик Тарле читал, скажем, только о французской революции, но зато Ярославский — всю историю партии. Правила приема были жесткими. Курс — два года. Принимаются только мужчины, не старше 28 лет. т. Сталин сказал: настоящий партийный работник и сейчас (и до революции) тот, кто хорошо связан с ЦК, кончит школу, поработает несколько лет в аппарате ЦК и потом 10–15 лет будет полноценным партийным работником. Время есть, чтобы его таким сделать.

У нас часто выступали крупные партийные литераторы, авторы трудов. Ярославский рассказывал, как создавался «Краткий курс истории партии». Писали его, по поручению ЦК, Ярославский и Поспелов. Принесли. Собрались Сталин, Молотов, Жданов, Ворошилов. Сталин взял в руки толстую рукопись и сказал:

— Какой же это «краткий» курс?! Я предлагаю поручить авторам сократить ровно вдове, и тогда уж рассматривать.

Так и решили. А потом началась кропотливейшая работа над книгой. Так, четвертую главу, всю — от начала до конца, написал сам т. Сталин. А сколько он делал поправок! (Я сам помню его поправки в листы, которые шли в печать в «Правду». Где-то они у меня в архиве хранятся. — Л.Б.).

Минц рассказывал, как т. Сталин редактировал первый том «Истории Гражданской войны» (частично он писал об этом в «Большевике»). Он внес туда около 700 поправок, некоторые из которых были больше страницы. Был там, к примеру, заголовок «Весна в деревне».

— Это неправильно. Впечатления — солнце, тает снег и проч. Надо написать просто: «Буржуазно-демократическая революция в деревне». Или пишете: «Столыпин». Кто такой Столыпин? Это мы знаем, а остальные не обязаны помнить, кто он: ваш двоюродный брат или министр внутренних дел. Исправьте, напишите — кто он такой. Согласны с этим замечанием?

Леонтьев (нынешний член редколлегии «Правды») рассказывал, как года полтора назад ему и группе экономистов было поручено составить «Краткий курс экономических наук» (по типу «Краткого курса»). Готовилось и постановление ЦК от изучении его коммунистами. Когда принесли «курс» — т. Сталин жестоко и крепко высек экономистов: они мыслили формулами, а не жизненно. Они утверждали, например, что при социализме нет стоимости, ибо нет прибавочной ценности.

— Как же так, — сказал т. Сталин. — Вот рабочий откладывал год 400 рублей и купил шкаф. Идет он с покупкой и встречает экономиста. Тот говорит: этот шкаф — не стоимость. А что же это?

Незадолго до войны т. Сталин предложил ввести в ВПШ изучение логики и психологии.

— Сейчас введем здесь, а через год-два еще в 10–15 заведениях.

Он вызвал к себе ученых наших философов, весь стол его был завален изданиями по логике.

— Вот до войны издавали уйму, а сейчас совсем не выпускают. Это неправильно. Мы, а особенно партийные работники, обязательно должны изучать логику и знать психологию.

Но война помешала изучению и изданию этих книг.

Кстати, об изданиях. Директор ОГИЗа Павел Федорович Юдин рассказывал, как однажды т. Сталин вызвал его и предложил составить план издания книг библиотечки по экономике (массовым тиражом). Этот засадил своих ученых гавриков и составили список в 200 названий. Пришел Сталин повычеркивал почти всё («Кто же все это будет читать?!») и оставил 10–12 названий.