Игорь Ефимов - Суд да дело

• Название: Суд да дело
• Автор: Игорь Ефимов
• Жанр: Русская классическая проза

---

До встречи с боссом оставалось еще два часа.

Нужно было решить, наконец, проблему с газонокосилкой. Фирма "Уайт и Хорнсби" была их старинным, хорошим клиентом. Даже любимым. Она изготавливала рабочие инструменты. Вся Америка сверлила дырки дрелями фирмы "Уайт и Хорнсби", разрезала проволоку ее кусачками, завинчивала шурупы ее отвертками, пилила деревья ее бензопилами. И теперь - газонокосилки. И не простые, а электрические. То есть без грохота, без бензиновой вони, с парусиновым сачком сбоку, тихо ловящим скошенную траву.

Все ждали успеха. На бирже акции "Уайт и Хорнсби" чутко откликнулись и поползли вверх. Но покупатель медлил. Он сомневался. Он продолжал косить дымящими и грохочущими монстрами конкурентов.

- Кипер, мы провели специальное обследование, - объяснял Гарри Филимор из рекламного отдела "Уайт и Хорнсби". - Опрашивали покупателей. И знаешь, что обнаружилось? Ты не поверишь. Они боятся, что электрический шнур не дотянется до края их лужайки. "Но ведь можно взять другой шнур, подлиннее", - говорим мы. "Нет, тогда шнур будет сжирать слишком много электроэнергии. До самой косилки энергия не дотечет". Американцы верят, что, чем длиннее шнур, тем труднее электронам добежать до его конца. А платить за это придется им. Их тупость непробиваема. Чему их учат в школах, а? Кипер, вся надежда на тебя. Придумай что-нибудь, выручай!

Но что тут можно было придумать? Кипер отбрасывал вариант за вариантом. Больше других ему пока нравился сюжет с влюбленной парой. Он даже снял несколько актерских проб. Мужчина и женщина идут по пустому полю для гольфа. Тихо болтают, целуются. Одна рука - на плече любимого. Другая - в стороне, за кадром. У зрителя создается впечатление, что вторая рука держит собачий поводок. Потому что какая-то сила время от времени слегка подергивает влюбленных друг от друга. Но потом, на затяжном поцелуе, камера отъезжает. И мы видим, что эти двое не собак вывели на прогулку. А катят две бесшумные электрогазонокосилки. И за ними тянется длинная-длинная прокошенная полоса. И по этой зеленой полосе извивается длинный-длинный красный шнур.

- Ну и что? - возражал рекламный Гарри. - Кого ты этим убедишь? Они будут смотреть и думать: "Ага. Это значит, нужно влюбиться до беспамятства и совсем уже ничего не соображать, чтобы купить такую непрактичную вещь".

Кипер фыркал, язвил, призывал не считать зрителя полным идиотом. Но в глубине души знал, что Гарри прав. И что нужно искать другой ход. Но какой? Электрический ток, спрятанный внутри шнура, был так некинематографичен.

Ему часто попадались трудные задания. Вернее, главная трудность была всегда одна и та же: он должен был полюбить вещь, чтобы расхвалить ее с блеском. Будь это автомобиль, овощерезка, чемодан (о, в чемоданах он знал толк!), мебель, книга, туристская палатка, керамическая плитка для ванной, новый курорт, новый торговый центр, стиральная машина, радиоприемник - между вещью и душой должна была пробежать крошечная искра любви. Или хотя бы восхищения. Восхищения совершенством. Совершенство было достижимо в вещах. Но не в людях. И это определило для него выбор карьеры.

Конечно, поначалу он пытался делать игровые фильмы. Одна его пятнадцатиминутная лента даже получила приз на фестивале независимых режиссеров. Но вскоре он понял, что этот путь для него закрыт, закрыт. Потому что у него обнаружился странный нервный заскок. На съемочной площадке ему нестерпимо жгло щеки. Особенно, если актеры были далеки от совершенства. Но и хорошие актеры не спасали. Все дело было в нем. Часто он умирал от стыда заранее. Когда они еще не успевали открыть рот. И не только за них. За сценариста, за редактора, за продюсера, за себя.

Психиатры ничем не смогли помочь ему. Они уверяли, что такая повышенная чувствительность заложена в генах. Бывают же, например, люди, которые боятся высоты. Они ни в чем не виноваты, это ничуть не умаляет их человеческого достоинства. Единственное, что отсюда следует: им нельзя становиться пилотами. А там живите в свое удовольствие на нижних этажах.

Но все изменилось, когда ему довелось снять рекламный ролик для магазина ковров. Он начинался с лица прелестной женщины. Которая принимала гостей в своем доме. Беседовала то с одним, то с другим, улыбалась. И вдруг взгляд ее наполнялся тревогой. И она бросалась бежать. Лавируя между гостями, подхватывая на ходу тарелку. И бег ее заканчивался очаровательным прыжком-падением. С вытянутой вперед рукой она подхватывала на тарелку кусок торта, который ее пятилетний сын, конечно же, ронял на ковер. И под аплодисменты гостей она прижималась щекой к спасенному любимому ковру.

Здесь все было честно с самого начала. У короткого фильма не было иной задачи, кроме как заманить покупателя. Не было претензий на тайны высокого искусства. Неизбежное вранье было предельно честным. И щеки не жгло. Нужно было расхвалить вещь. И Кипер делал это с удовольствием и увлечением. Если вещь стоила того.

Кипер умел любить вещи. Может быть, потому что сам не умел их создавать. У него все валилось из рук. Мертвая материя не подчинялась ему. И его восхищали чужие победы над ней. Это были победы, которые он должен был воспеть. Если он восхищался искренне, песнь получалась. В этом и был секрет его успеха. На этом и держалась его слава среди заказчиков рекламы. Они были готовы ждать месяцами, лишь бы их товар был воспет самим Кипером Райфилдом.

Секрет успеха - да. Но не гарантия. Взять хоть эту газонокосилку. Он пришел от нее в такой восторг, что даже купил себе. И опробовал на лужайке. Красный шнур змеился в траве. Электрические силы неслись в нем, не ослабевая. Такие же послушно мощные в конце провода, как и в начале. Но как? как передать это зрителю?

Два часа прошли впустую - он так ничего и не придумал.

Мистер Фарназис, босс ("Можете звать меня просто - Леонид, но! - на свой страх и риск"), приветливо взмахнул рукой, указал Киперу на кресло рядом с собой. Рука его крепко сжимала листок бумаги с какими-то каракулями. Босс Леонид не признавал машинописные устройства, писал от руки. "Сделайте сначала такие клавиши, чтобы мои пальцы могли на них помещаться, - говорил он. - Тогда я, может быть, пойду к вам, в ваш электронный век".

С другой стороны стола сидел румяный незнакомец в золотых очках. Его портфель, чемодан, сундук стоял на полу. Его вздохи вздымали галстук на жирной груди. Его ручные часы стоили, наверное, больше, чем старенький "фалькон", в котором ездил Кипер.

- К делу, - сказал босс Леонид. - Знакомьтесь. Кипер, это Ларри Камбакорта, наш центральный защитник. Защищает нас от своры своих собратьев по ремеслу. От этих кашалотов, запрудивших все уголки страны. От хищных сутяг, заставляющих нас ссориться и судиться друг с другом. От пиратов, опустошающих наши карманы. И он принес нам дурные, тревожные вести. Чуяло мое сердце: от "Сладких снов" рано или поздно надо ждать беды. И не ошиблось...

- Беда еще не стряслась, мистер Фарназис, еще не стряслась. - Хищный кашалот Ларри промокнул губы кружевным платочком. - Мы здесь для того и собрались, чтобы отвратить ее.

- Кипер, ты помнишь складные двуспальные кровати, которые мы рекламировали для них? Когда это было? Года три назад? Такие, с мотором. Которые поднимаются и опускаются, как разводной мост?

- Они назывались "Ковер Аладдина", - сказал Кипер. - Нажимаешь на рычаг спинка поднимается, и можно пить кофе в постели. Нажимаешь еще раз - можно смотреть телевизор. Удобная вещь. Моя бывшая жена требовала, чтобы мы купили такую.

- Теперь слушай. Слушай внимательно. Только сначала сотри с губ эту ухмылку. Чтоб я не слышал от тебя ни ха-ха, ни хи-хи. Ты понял?!

- Никто не ухмыляется, никто и не думает хихикать. Обычные нервные гримасы. Их сдержать невозможно.

- Сдержи. Потому что произошло несчастье. Серьезное. Погиб человек. Эта проклятая кровать выбросила в окно живого человека. Старика. Не знаю, какой рычаг он нажал и куда. Ведется следствие. Пока ясно одно: старый человек, мистер Лестер, вылетел в окно без всякого "ковра". И разбился насмерть.

Мистер Фарназис вдруг замер, выпучив глаза. Потом упал лбом на стол и начал бодать его, колотя кулаками по поверхности. Хохот его разлетался эхом по просторному кабинету.

- Я не могу, не могу, не могу... Господь Всевышний, прости меня, грешного. Только представлю себе этого старикана... Как он там летел, кувыркался, удивлялся... В одной пижаме... Говорят, кофейную чашечку так и не выпустил из рук... Ох, они меня уморят, уморят! Не слезами, так смехом изведут.

- Действительно, мистер Фарназис, надо что-то с этим делать, - сказал хищный кашалот Ларри. - Если дойдет до суда, ваша смешливость может нам очень повредить. Все же погиб человек. Конечно, он был немолод. Но вполне мог прожить и год, и два, и три. У него были свои удовольствия. Говорят, он был гурман. Вполне мог бы съесть еще несколько сотен зажаренных кур, порционных форелек, крабов по-каджунски, лобстеров. Жена его была сильно моложе, вполне могла бы его порадовать в постели уж не знаю сколько раз. Не понимаю, что вы находите смешного в случившемся.