Орхан Памук - Дом тишины

• Название: Дом тишины
• Автор: Орхан Памук
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-OO526-4

Итак, стрела выпущена из лука. Теперь я не могу сделать вид, что ничего не происходит. Я боюсь, тишины.

Преподаватель истории, студентка-коммунистка и ученик лицея приезжают навестить свою Бабушку, живущую вместе со слугой-карликом в старинном ломе у моря, в пригороде Стамбула, куда их дед был сослан много лет назад по политическим мотивам.

Во втором по счету романе, "Дом тишины" (1983), знаменитый писатель, нобелевский лауреат Орхан Памук использует литературный прием, когда об одном и том же событии рассказывают несколько человек. Сюжет книги строится вокруг посещения пятью внуками своей престарелой бабушки, которая живет на популярном морском курорте. В стране царит неспокойная обстановка: в 1980-х годах Турция находилась на грани гражданской войны. Внуки дискутируют о политике, и родственные чувства подвергаются испытанию: хаос, царящий в обществе, где различные экстремистские группировки рвутся к власти, отражается на взаимоотношениях в семье.

По словам самого автора, при написании романа он использовал фолкнеровский подход в раскрытии персонажей и развитии сюжета: каждая глава — это рассказ одного из пяти героев, его воспоминания или надежды на будущее, а все вместе — это потрясающая ретроспектива истории Турции конца 1970 годов, история о счастливом прошлом и тревожном, смутном будущем.

Памук не зря мечтал в детстве стать художником: ему удается отдельными мазками и штрихами воссоздать историческое полотно жизни.

The Sunset

---

— Это что, пробки, Фарук-бей? — спросил Реджеп.

— Да, возьми, если тебе надо.

Он не входил в комнату, наверное, потому, что боялся, и я подошел к нему, отдал их. Затем я нашел латунную табличку, на которой было написано, что доктор Селяхаттин принимает больных каждое утро с 8 до 12, а после обеда с 14 до 18. На мгновение мне захотелось забрать эту табличку с собой в Стамбул, но не ради развлечения, а на память, а потом я вдруг почувствовал отвращение, странную ненависть и боязнь прошлого и истории и бросил табличку к другим запыленным вещам. После этого я запер дверь. Когда мы шли с Реджепом на кухню, я увидел в лестничном пролете Метина. Что-то бормоча, он носил наверх наши чемоданы.

5

Я поднял чемоданы Фарука и Нильгюн, а потом разделся, надел футболку и летний костюм, взял свой туго набитый кошелек, спустился вниз, сел в старый ржавый «анадол» и уехал. У дома Ведата я вышел из машины. Не было никого видно, кроме служанки, работавшей на кухне. Я прошел через двор за дом, слегка толкнув окно, увидел в кровати Ведата и обрадовался. Я подпрыгнул, как кошка забрался в комнату и прижал голову Ведата к подушке.

— Ты что, сдурел?! — закричал он. Я засмеялся, у меня было хорошее настроение:

— Ну, что нового?

— Ты когда приехал? — спросил он.

Я рассматривал комнату, поэтому ответил не сразу. Все было как в прошлом году, включая фотографию вульгарной голой женщины. А потом я почувствовал нетерпение.

— Давай, — сказал я. — Вставай, парень, подымайся!

— Что можно делать в такое время?

— А что все делают после обеда?

— Ничего-о-о!

— Что, здесь никого нет?

— Не, все тут, и еще кое-кто приехал совсем недавно.

— И где все собираются?

— У Джейлян! — ответил он. — Она недавно приехала с родителями.

— Хорошо! Пошли туда!

— Да Джейлян еще не проснулась.

— Ну тогда пошли куда-нибудь еще, искупаемся хотя бы! — предложил я. — В этом году я еще ни разу не купался, потому что преподавал английский и математику всяким недоразвитым деткам текстильных фабрикантов и скупщиков металла.

— То есть ты хочешь сказать, что Джейлян тебя не интересует?

— Вставай, пошли лучше к Тургаю.

— Ты знаешь, что Тургая пригласили в молодежную баскетбольную команду?

— Меня это не интересует, я бросил баскетбол.

— Чтобы еще больше вызубривать, да?

Я ничего не ответил. Посмотрел на загорелое, здоровое, аккуратное тело Ведата и подумал: да, я очень много учусь, если я не буду первым в классе, мне будет сильно не по себе, и я знаю, что таких как я называют «зубрила», но у моего отца нет фабрики по производству конвейеров, и прядильной фабрики, во главу которой он поставит меня через десять лет, у него тоже нет; нет у моего несчастного отца и склада по приему металла, литейного цеха или пусть небольшого, но серьезного заказа из Ливии; и даже импортно-экспортной компании у него тоже нет. Есть у моего отца, уволившегося с должности каймакама,[15] только могила, раз в году мы ходим к ней, чтобы Бабушка не плакала дома, и тогда она плачет на кладбище. А потом я спросил: «Ну, а другие что делают?»

Ведат лежал на кровати лицом вниз и не собирался вставать, но тут он хотя бы шевельнулся, передвинулся к краю подушки и стал рассказывать. Мехмед вернулся из Англии с девушкой-медсестрой, девушка сейчас живет у Мехмеда, вместе с его семьей, но спят они в разных комнатах, и девушка-то на самом деле — тридцатилетняя женщина, но с нашими девчонками общается нормально, а Туран, если я в курсе, в армии. Откуда мне знать, подумал я, зиму я провожу не в высшем обществе Стамбула и Анкары, а дома у тети или в школьной спальне, а чтобы заработать немного денег, даю уроки математики, английского и покера таким глупым детишкам богачей, как ты. Но я ничего не ответил, а Ведат рассказал, что отец Турана отправил его в армию, решив, что иначе сын никогда не станет человеком, и даже покровителей не стал ему искать, а сказал, что солдатская жизнь научит его уму-разуму. Когда я спросил, поумнел ли он, Ведат с серьезным видом ответил, что не знает. Он сказал, что Туран приехал на двухнедельную побывку, а когда начал рассказывать, что Туран ухаживает за Хюльей, я задумался. Потом Ведат добавил, что еще появился один новый парень по имени Фикрет, и тогда я сразу понял, что Ведат им восхищается, потому что он называл этого Фикрета «классный парень» и «умница», а потом стал рассказывать, какой мощности мотор у его катера. Меня это все уже сильно раздражало, и я перестал слушать этого болвана. Когда он это заметил, мы немного помолчали, но потом опять стали разговаривать.

— Что делает твоя сестра? — спросил он.

— Стала настоящей коммунисткой. Да еще и, как они, твердит постоянно: «Теперь я очень изменилась».

— Вот жаль, что ж это она…

Я смотрел на фотографию голой женщины на стене.

— И у Сельчука сестра тоже такой стала, — добавил он, почти шепотом. — Говорят, в кого-то влюбилась! Твоя тоже от этого?

Я не ответил. По моим нервным жестам он понял, что эта тема мне не нравится.

— А как твой брат?

— С ним вообще все плохо! — ответил я. — Только пьет и толстеет. Плюнувший на все увалень.

— Он тоже коммунист?

Я ответил и, пока говорил, разозлился: «Ему настолько все безразлично, что он не сможет заниматься никакой политикой. Но по правде, с сестрой они понимают друг друга хорошо. Меня же все это не интересует, пусть делают что хотят, но так как одна идейная настолько, что ненавидит деньги, а второй так ленив, что не может даже руку протянуть, чтобы заработать эти деньги, то, что происходит, касается и меня. А дурацкий, старый, странный и мерзкий дом все так и стоит там непонятно зачем».

— А твоя Бабушка и этот, который работал в доме, больше не живут там?

— Живут. Но если бы они жили на одном этаже многоквартирного дома, который можно там построить, то тогда я бы всю зиму не бился с недоразвитыми детками богатеев — где ось гиперболы, какая связь между точкой пересечения гиперболы и коэффициентом R, понимаешь? Я обязательно должен уехать на будущий год в Америку учиться в университете, а как мне деньги найти?

— Ты прав, — ответил он, но, кажется, ему стало немного неудобно.

Мне тоже стало неудобно, так как я испугался, что Ведат решит, будто я не люблю богатых. Мы немного помолчали.

— Ну что, пошли уже на море, — сказал я затем.

— Да, и Джейлян уже, наверное, проснулась.

— Мы ведь не обязаны туда идти.

— Все собираются там.

Он встал с кровати, на которой до сих пор лежал неподвижно; на нем не было ничего, кроме маленьких плавок, у него было хорошо загорелое, ухоженное, аккуратное и красивое тело. Он зевнул, как зевает человек, которого ничто не беспокоит.

— Фунда тоже собиралась идти!

Меня злило тело Ведата. И, кажется, что-то еще.

— Хорошо, пусть.

— Но она ведь спит.

Я сказал: «Так иди разбуди», глядя на обнаженную женщину на стене и стараясь не смотреть не тело Ведата.

— Что, действительно разбудить?

Он ушел будить сестру. Потом вернулся, закурил, жадно затягиваясь, с таким видом, словно у него полно всяческих проблем, без сигареты он не может, и спросил меня:

— Ты все еще не куришь, да?

— Нет.

Наступило молчание. Я представил, как Фунда лежит в кровати и почесывается. Затем мы немного поговорили о разных мелочах., вроде того, что холодная вода в море или теплая. А потом вошла Фунда.

— Ведат, где мои сандалии?

В прошлом году эта Фунда была маленькой девочкой, а в этом ходу у нее длинные красивые ноги и крохотное бикини.

— Привет, Метин!

— Привет!

— Что нового? Ведат, спрашиваю, где мои сандалии?

Брат и сестра ту т же начали ссориться: он сказал ей, что она не следит за своими вещами, а она ему — что вчера нашла в его шкафу свою соломенную шляпу; они ругались еще некоторое время. Потом Фунда вышла, хлопнув дверью, а вскоре вернулась как ни в чем не бывало, и на этот раз они заспорили, кому брать ключи от машины из маминой комнаты. В конце концов пошел Ведат. Мне было не по себе.

— Ну, Фунда, а у тебя что нового?

— Да что может быть нового! Ничего!

Мы немного поговорили. Я спросил, какой она в этом году закончила класс, оказалось — первый курс лицея, два года была на подготовительном, нет, она не в немецко-австрийском лицее, а в итальянском. Тогда я пробормотал ей: «Equipement eletrique Brevete type, Ansaldo San Giorgia Geneva…» Фунда спросила меня, не прочитал ли я это на каком-нибудь сувенире из Италии. Я не стал говорить ей, что во всех стамбульских троллейбусах над передней дверью висит табличка с такой вот непонятной надписью, и все, кто ездит на этих троллейбусах, волей-неволей запоминают это, чтобы не умереть от скуки, потому что меня внезапно охватило чувство, что если я скажу ей, что езжу на троллейбусах, то она станет меня презирать. Мы помолчали. Я немного подумал об отвратительном создании — их матери, ложившейся поспать днем, утопая в ароматах кремов и духов, проводившей время, лишь бы только поиграть в карты, и игравшей в карты, лишь бы убить время. Потом вернулся Ведат, размахивая ключом.