Борис Кагарлицкий - Статьи в журнале "Русская Жизнь"(v.1.1)

• Название: Статьи в журнале "Русская Жизнь"(v.1.1)
• Автор: Борис Кагарлицкий
• Жанр: Политика

---

Экономика развивается как колониальная. Отношение власти к населению такое же, как в колониальных странах. Власть единственный европеец в России. Массы - дикие и отсталые по определению, ибо другими им и быть нельзя. Так положено. Так правильно.

Британский журнал в конце Крымской войны недоумевает: какие могут быть у нас претензии к политической системе русского царизма - разве не такую же точно систему мы сами построили в Индии?

Но наши «колонизаторы» не иноземцы, не захватчики. Они свои. Родные. Любимые. Защитники наши. Борцы за национальную независимость и мощь нашей державы. Колониальная власть в России - это ее собственное государство. Роль плантационных негров играют собственные мужики.

Зависимость от мировых рынков, которая, несмотря на огромные размеры и «бессчетные» ресурсы, постоянно - начиная со времен Ивана Грозного - вовлекает наше Отечество в «чужие» войны и споры, обрекает на потрясения, спровоцированные «чужими» кризисами и толкает на вмешательство в непонятные и загадочные для русского человека конфликты. Гренадеры Петра Великого то высаживаются в пригородах Копенгагена, то в сопровождении британского флота плывут обратно, Елизавета Петровна шлет свои армии захватывать Берлин, чудо-богатыри Суворова зачем-то переходят через Альпы, армии Александра I дерутся с французами у Аустерлица. Смысл этих предприятий темен и недоступен даже Данилевскому, сетующему, что русские постоянно воевали за «европейские интересы».

Великие перспективы открывались за счет участия в европейской истории, в политической системе великих держав. А мужик, куда ему деваться? Он брал ружье и шел по разбитым дорогам на Запад, по безлюдным степям на Восток. Только один раз по-настоящему в масштабах всей страны взбунтовался. Проникся идеями. Обозлился. Устал. В 1917 году система рухнула. Новая, построенная на ее месте, оказалась не демократичнее и не гуманнее. Но все же, на первых порах, была другой.

Советская интерлюдия, выключив страну из системы мирового капиталистического накопления, позволила на некоторое время изменить логику развития. Именно благодаря этому был обеспечен уникальный в мировой истории рывок, беспрецедентная индустриализация и модернизация в бескрайней стране. Советская скромность была далека от западного потребительского изобилия, но все же оказывалась несравненно лучше отчаянной бедности стран третьего мира. Однако уже к концу советского периода мы возвратились в глобальную систему, взяв в международном разделении труда роль надежного поставщика сырья и топлива.

Мы снова стали частью периферии. И как бы ни утешали мы себя красивыми словами про государственное могущество и великое будущее, это не изменит экономической реальности современного мира. Вернее, могущество и величие вполне возможны. Но они не являются лекарством ни против бедности, ни против бесправия.

Сегодня Россия в очередной раз поднимается с колен, гордится своими успехами и самоуверенно заявляет, что мировой экономический кризис не имеет к нам никакого отношения. Лет десять назад либеральная публика сетовала, что отечественный капитализм - недоразвитый, деформированный совковым влиянием, не такой, как на Западе. Сегодня, не переставая вздыхать по поводу недостатка европейского лоска у местного начальства, либеральная публика тихо надеется, что слова об «особом положении» Отечества в мире окажутся правдой, и нас минует мировой кризис.

Не надейтесь.

Цены на нефть подчиняются хорошо известным закономерностям мирового рынка. В период экспансии сырье и топливо дорожают быстрее, нежели промышленные изделия. Когда на смену росту приходит спад, цены валятся. Сырье и топливо начинают дешеветь быстрее, чем все остальные товары.

Данный сюжет российская экономика повторяла неоднократно, начиная с XVII века, заканчивая временами Великой депрессии, которая, обрушив сталинский план индустриального рывка, подтолкнула кремлевских лидеров начать коллективизацию.

На протяжении веков менялось лишь сырье, которым мы торговали. Сперва Россия снабжала Англию и Голландию материалами для кораблестроения. Наши канаты и мачты стояли на кораблях Фрэнсиса Дрейка, сокрушивших «Непобедимую Армаду» (батальные сцены в фильме «Золотой Век» должны бы вызывать у нас приступ патриотической гордости). С XIX века главным вывозным товаром стало зерно. Теперь газ и нефть.

В период мирового подъема перераспределение финансовых потоков идет в пользу поставщиков сырья. Неудивительно, что в такие периоды правители Отечества проникаются самоуверенностью, а интеллектуалы буквально лопаются от патриотизма. Военная мощь государства нарастает пропорционально притоку средств. Народным массам перепадает куда меньше, но они могут радоваться за родную державу.

Социальные проблемы не решаются и не могут решаться, поскольку для успешного участия в мировой экономике это не требуется. А положение все равно объективно исправляется. Зачем принимать какие-то специальные меры, если все само собой идет к лучшему? Страна стоит на пороге процветания. Именно на пороге, потому что процветает меньшинство, но большинство начинает верить, что и ему очень скоро что-то достанется.

Увы, после наступления мирового кризиса все меняется. Ножницы цен разворачиваются в противоположном направлении. Накопленные средства сгорают. Укрепившаяся национальная валюта теряет «былую славу». Приобретенные выгоды утрачиваются, ресурсы утекают из страны. Если же к этому добавляется и военно-политический кризис, то появляется и соблазн применить боевую мощь, не зря ведь накопленную в годы «тучных коров». Только при стремительно слабеющей экономике теряют силу и военные мускулы государства. Так было и в Крымскую войну, и в Русско-японскую, и в Первую мировую. Хочется хотя бы надеяться, что данный список не будет продолжен.

Самодовольство интеллектуалов и политиков сменяется растерянностью, трусостью и самобичеванием. Из маниакальной фазы идеологи переходят в депрессивную.

Если смотреть на происходящее с обычным для нас фатализмом, то можно увидеть лишь печальное чередование фаз, регулярное крушение надежд и колебания от необоснованного оптимизма к пессимизму и отчаянию. Но почему мы должны смотреть на кризис непременно глазами обреченных? Почему не увидеть в нем долгожданной возможности вырваться из порочного круга?

Может быть, попробуем?

Бархатный расизм

Новые европейцы как жертвы мультикультурности

Рынок нашей демократии. Фрагмент. Художник Илья Глазунов

В России издеваться над политической корректностью считается хорошим тоном. Западные интеллектуалы, которые боятся лишний раз употребить собирательное понятие, если оно предполагает использование мужского рода, американские кадровики, отдающие при приеме на работу предпочтение черной лесбиянке, особенно если она еще является инвалидом, - все это уже многократно осмеяно и выставлено в качестве образца европейской или американской нелепости.

С другой стороны, неожиданно для самого себя российское общество в середине двухтысячных годов столкнулось со всем комплексом проблем, типичных для «смешного» Запада. Города стали мультикультурными, наполнившись разноликой толпой, представляющей самый широкий спектр этнических, религиозных и даже расовых вариантов. Иммигранты стали необходимым элементом, без которого невозможно представить себе рынок труда. И никакие призывы повысить деторождение среди «коренных россиян» ничего изменить не могут, ибо, даже если россияне примутся рожать как кролики, потребуется еще добрых полтора десятка лет, чтобы улучшившаяся демографическая статистика сказалась на рынке труда. Да и с демографической точки зрения самый оптимальный (но и самый ужасный для национально озабоченных граждан) вариант состоит в том, чтобы иммигранты, натурализовавшись и переженившись с местными, резко увеличили рождаемость (благо они как раз сплошь люди в репродуктивном возрасте).

Национально озабоченная часть общества отреагировала на перемены в духе вполне традиционных фашистских лозунгов - громить чужих, беречь чистоту расы и дальше в том же духе. Либералам отечественным ничего не осталось, как взять на вооружение многократно осмеянную ими же политкорректность, благо ничего лучшего или более оригинального придумать они оказались не в состоянии. Есть, впрочем, и промежуточные варианты, вроде необходимости защищать нашу замечательную белую культуру от нашествия черномазых варваров на том именно основании, что наша культура толерантная, демократичная, уважает права женщин и даже (спросите Жириновского!) гомосексуалистов. Ну а варвары - что с них взять, они ни женщин, ни «голубых» не уважают и вообще о человеческом достоинстве понятия не имеют.

Мягкий расизм предполагает ссылаться не на биологические различия, а на конфликт цивилизаций, благо соответствующая книга Сэмюэля Хантингтона давно уже стала всемирным бестселлером. Сколько всего существует цивилизаций, как они разграничиваются и чем определяется их самодостаточность - на эту тему ни малейших признаков согласия нет. Сторонники подобных теорий насчитывают от трех-четырех основных цивилизаций до нескольких десятков. Но в чем все они дружно сходятся, так это в наличии непроходимых границ между «нашими» и «не-нашими». Выводы просты и очевидны. Нет, господа, никто ничего не имеет против арабов, черных, раскосых и прочих. Только у них своя цивилизация, а у нас своя. Так что пусть держатся от нас подальше! А если уж приехали к нам, должны знать свое место.