Герберт Розендорфер - Кадон, бывший бог

• Название: Кадон, бывший бог
• Автор: Герберт Розендорфер
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-020861-8, 5-9713-1140-9, 5-9578-2000-8

Черный юмор – в невероятном, абсурдистском исполнении…

Повести, в которых суровый гиперреализм постоянно обращается в озорной, насмешливый сюрреализм.

Путешествие на корабле переходит из реальности в воображение и обратно с легкостью, достойной «Ритуалов плавания».

Вполне фактурный отель обретает черты мистического «убежища» на грани яви и кошмара…

Пространство и время совершают немыслимые акробатические упражнения – и делают это с явным удовольствием!

---

Останки лайнера плавали еще какое-то время в вязких, скользких волнах, а потом тоже потонули; что-то – мы не следили за этим – просто растворилось в ночи, которую здесь не отличить от дня.

Нет, нельзя сказать, что тут все время ночь кромешная, не видать ни зги и т. д. Все просто серое, – помните, что я говорил? Здесь даже ночь серая, то ли сумерки, то ли потемки, как затемненное стекло, по которому изредка пробегают сернисто-желтые жилки.

О Гефиона! Мрачная Гефиона. Скорбит ли твоя редкая растительность (лишайники, мхи, чахлые травинки, какие-то убогие кустарники, я в них не разбираюсь, так что не спрашивайте меня об их ботанической классификации) о своей судьбе, о том, что уродилась именно здесь? На этой голой скале, где должна провести всю свою единственную жизнь? В то время как другим повезло вырасти в Тоскане?

Г-н Эпископи, утверждавший, что разбирается в ботанике, опознал кое-какие мхи и травы и, кстати, еще пару грибов – попробовав один такой гриб с голодухи, г-н Трупли тут же скрючился в судорогах, долго хлебал морскую воду и наконец помер в страшных мучениях. Это был первый покойник среди нас, уцелевших. На третий день после кораблекрушения мы за одной из скал, там, где «сиденье» кресла уже переходило в спинку, то есть в еще более высокий обрыв, обнаружили кустик с красноватыми ягодами. И, хотя цвет их был не так уж ярок, он показался нам сенсацией, настоящим цветовым чудом. Г-н Эпископи сказал, что это голубика.

– Какая же это голубика, если она красная? – возразил я.

– Осенью ягоды голубеют, – сообщил он.

Знать бы еще, когда здесь осень. Если она вообще когда-нибудь наступает (мы вышли из Капштадта весной). Во всяком случае, г-н Эпископи до нее не дожил: уже на второй неделе он был призван в край своих вечных матрасов. Несмотря на предостережение г-на Эпископи, тромбонарь Придудек съел тогда несколько ягод. Но с ним ничего не случилось.

– Похоже, – шепнул мне фон Харков, – что парней из Мудабурга ничто не берет.

О мрачная Гефиона! О брачная Гефиона, блаженномученица, святая! Беата Гефиона, Санта-Гаффиона, Айя Эфь-она, и что там еще есть в южных языках, столь тщательно избегающих окружать тебя колючим сиянием шипящих! О св. Гфионна, богиня из рода асов, или ванов, покровительница невест! Ora pro nobis![2]

Неужели это ты, подобрав в своем краю блаженных обломок этой злосчастной скалы, бросила его в это море? Не потому ли лайнер, на котором мы пустились в этот дурацкий круиз (выйдя то ли из Сантьяго-де-Чили, то ли из Капштадта, не помню), назывался «Бл. Мца Гефиона»?

Ныне молчи, Гефиона, похоть узнал я твою:
Юноша дал тебе брошь, – ты ногами его обвила.

Так что вот так. И при этом покровительница девственниц. Ora pro nobis. Может, у тебя даже есть церковь в Риме, какая-нибудь Санта Гефиона на римском холме Яникулум? Построенная мастером Борромини году в 1650-м?

Ora pro nobis. Помоги нам перебраться через горный хребет, возвышающийся над уровнем моря на девятьсот метров. Никто из нас восемнадцати, конечно, не представляет себе, что может быть там, по ту сторону, однако все уверены, что хуже, чем здесь, не будет.

О Гефиона, покровительница девственниц, готовая раздвинуть ляжки за дешевую брошь, неужели ты и вправду извлекла из пространства-времени и швырнула в воду этот остров, названный мной в твою честь, когда однажды неслась над морем на колеснице, запряженной четырьмя волами, которые были твоими собственными сыновьями?

Ora pro nobis, и пусть нам удастся добраться до (спасительной?) седловины. Девятьсот метров над уровнем моря. Ora pro nobis. (Кому ты, кстати, будешь молиться? Мне? А ты веришь в меня? Только за то, что я верю в тебя, Гефиона, Гэффиона, Каэвионна, Эфьона? Достаточно ли богу, например, богу Кадону, то есть мне, верить в самого себя, чтобы считаться богом?) Нас теперь больше не восемнадцать. Всех дам смыло штормом, как и профессора Рельс-Рейса, который выл, как ракета на старте, когда его уносил черно-серый вихрь, плюс (минус) погибший от грибов г-н Трупли, итого семь, значит, всего осталось одиннадцать. Как раз одиннадцать визитных карточек было у Матрас-Епископа. Случайно ли это совпадение? Короче, на второй неделе мы решили ползти наверх.

Я хотел создать мир. Я бы создал его на свой лад, раз уж я бог Кадон. Но меня опередили. Чем больше в бога верят, тем он сильнее как бог. Я тогда этого не знал, а тот, Другой, знал очень хорошо. Он вывел своего Авраама из Ура Халдейского и, как тот потом любил хвастаться, пообещал ему, что сделает потомство его многочисленным, как песок земной. Это, конечно, было преувеличение, однако впоследствии «семени Авраамову» и в самом деле удалось довольно сильно размножиться.

В меня же, не успевшего вывести из Ура Халдейского своего Авраама, или Бэ, или хотя бы Вэвраама (каких там, надо полагать, тоже хватало), не верит никто, и я сижу теперь на этом клочке суши, которому сам же дал имя Гефионы и который даже не имею права называть «богом забытым», потому что я-то тут. Я, бог Кадон.

Кажется, я все-таки ошибся. В моем списке недостает номера шестнадцатого. Кто же это был? Может быть, герр Воблянд (номер 13) спасся вместе с женой или еще с какой-то дорогой ему дамой? Или Гномуправ? Во всяком случае, у барона фон Харкова не было с собой баронессы, да и у г-на Рельс-Рейса тоже не было дражайшей половины. Не исключено, что эта персона была личностью столь бледной, что я не смог ее запомнить. Человек, серенький настолько, что сливался с общей серостью острова, и потому оставшийся невидимым для меня. Или это была тайная любовница г-на Эпископи? От Матрас-Епископа я, честно говоря, готов был ожидать и не такого. Я даже очень хорошо себе представляю, как он, устав от вечных причитаний своей любовницы: «Ты всегда путешествуешь только с ней! Мы никогда никуда не ездим вместе больше, чем на двое суток – в эти твои командировки… а теперь вот ты уезжаешь на целых четырнадцать дней…» и так далее, взял, правда, строго соблюдая конспирацию, в этот круиз и жену, и любовницу, денег у него было достаточно, потому что он давно монополист по производству матрасов, по крайней мере в этой своей Фульде и прилегающих к ней окрестностях. С женой он делит каюту (любовница вынуждена мириться с этим, рыдая и выслушивая: «Нет, ну иначе никак нельзя, да и кроме того, у нас с ней все равно уже давно нет ничего этакого…» – хм, кто ж в это поверит). Так что любовница едет в отдельной каюте. И как-то оно все обходится в очередной раз, потому что, хотя любовница и знает г-жу Эпископи в лицо (издали), зато та не знает ее (хотя, опять-таки, кто в это поверит?). Или, по крайней мере, делает вид, что не знает, потому что умная и понимает, что лучше иметь полмужа, чем остаться совсем на бобах, а она все-таки законная жена, и уж ей-то прятаться не от кого. На свете все возможно, однако она скорее всего действительно не знает любовницу своего мужа ни в лицо, ни по имени, и знать не хочет, а самого Матрас-Епископа давно считает способным на любую наглость, кроме откровенного нарушения светских приличий. И когда законная жена после сытного обеда позволяет себе соснуть часок в их каюте, муж тихонько удирает в каюту напротив…

Но в общем для них все закончилось хорошо если только в отношении морально-нравственного падения хоть что-то можно назвать «хорошим». Матрас-Епископ, наверное, отправился в рай? Хотя, может, и в ад. Преследовал ли его постоянный страх, что все когда-нибудь раскроется?

Когда налетел очередной шторм, это было на седьмой день, и у дам больше не было сил держаться за скалы, так что их (дам), к нашему величайшему сожалению, одну за другой сдуло ветром, как чахлую осеннюю листву, в просторы как раз в эти часы особенно разыгравшегося, ревущего, ставшего желто-коричнево-серым моря, унеся в самый эпицентр круговорота мокро-ледяных потоков, где они и исчезли навеки, то вполне возможно, что жена и любовница многолюбивого г-на Эпископи, несомые одним вихрем, встретились в полете, и любовница крикнула:

– Я любовница вашего мужа, чтоб вы знали!

А та взвизгнула в ответ:

– Сучка! – И сгинула в безднах небытия.

И профессор Рельс-Рейс, единственный из мужчин, которого сдуло в тот шторм, тоже кричал. Я не разобрал, что именно, однако Масло Барфус утверждал потом, что профессор хотел сказать: «Но ведь я миру еще пригожусь!»

Любопытно было бы узнать зачем.

Однако больше их всех мне жаль Лорну Финферли.

Сижу попеременно то на одной, то на другой вершине острова. (Примечание: так звали мой остров не всегда. Это теперь он называется островом Святой Гефионы, по-английски: Saint-Guefion Island? – а раньше был «Землей кронпринца Фердинанда».)

Как богу, мне положено иметь шесть рук, это очень удобно. Первой парой я удерживаю свои волосы. Наверное, вы тоже слышали о богах, волосы у которых были вырваны ураганами (солнечными ветрами?), царящими на этих высотах. Второй парой рук я прижимаю уши – ради большей обтекаемости на таком ветру. Третьей парой я грею пальцы ног. А еще у меня начала расти борода. Каждый день к ней прибавляется по одному волоску, зато двухметровой длины. Как он появляется, я не знаю и не чувствую, потому что обнаруживаю его, лишь когда просыпаюсь. Зато по числу этих волос я могу определить, сколько дней уже нахожусь здесь. 86 222. Первое время было, конечно, неудобно. Представьте себе: сначала на подбородке появляется один-единственный волос длиной два метра. Потом еще один на верхней губе… и так далее. Лишь со временем вся эта поросль обрела вид более достойный. Достойный бога.