Герберт Розендорфер - Великие перемены

• Название: Великие перемены
• Автор: Герберт Розендорфер
• Издательство: Издательство ACT; ХРАНИТЕЛЬ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-037613-8; 5-9762-0174-1

Второе путешествие китайского мандарина из века десятого — в наши дни.

На сей раз — путешествие вынужденное. Спасаясь от наветов и клеветы, Гао-дай вновь прибегает к помощи «компаса времени» и отправляется в 2000 год в страну «большеносых», чтобы найти своего друга-историка и узнать, долго ли еще будут процветать его враги и гонители на родине, в Поднебесной.

Но все оказывается не так-то просто — со времени его первого визита здесь произошли Великие Перемены, а ведь предупреждал же Конфуций: «Горе тому, кто живет в эпоху перемен!»

Новые приключения — и злоключения — и умозаключения!

Новые письма в древний Китай!

Герберт Розердорфер — один из тончайших стилистов современной германоязычной прозы. Наиболее точно охарактеризуют его творчество слова известного немецкого критика: "С неисчерпаемой фантазией Розендорфер нагромаждает одну невероятную ситуацию на другую, чем, однако, лишь усиливает достоверность изображаемых им лиц, обстоятельств и человеческих отношений. он ничего не выдумывает, а лишь позволяет нам взглянуть на себя со стороны".

---

Но несмотря на это, говорит Хэн Цзи, ос-си часто спотыкаются, из-за этого разбивают себе ноги и хромают. Хэн Цзи все это прекрасно знает, потому что сам ос-си и хорошо в этом разбирается. Он тоже хромает, но скорее потому, говорит он, что в последнюю зиму отморозил кончики пальцев.

Вес-си же, напротив, не хромают. Они носят длинные плащи (а ос-си большей частью ходят в коротких, любимого ими цвета сливы). При них всегда маленькие плоские сумки, в которых они, по словам моего друга Хэн Цзи, носят пачки денег, с помощью которых скупают те самые дома, которые еще не рухнули.

Либицзин, как утверждает друг Хэн Цзи, еще пять лет тому назад представлял собой мусорную кучу. Как, впрочем, и все остальные города в Красной провинции. Ежедневно, к вящей потехе тех, кто там не жил, дома падали один за другим. Но у весельчаков смех быстро иссякал, когда начинали рушиться и их дома.

— Если ты, — сказал Хэн Цзи и завернулся в свое, к сожалению, не слишком чистое одеяло, — глянешь за дома, которые вес-си уже покрыли золотой гонтиной, то еще сможешь увидеть ту мусорную кучу, которой был Либицзин.

— Я ее видел, — сказал я. — А где был ты?

— В тюрьме, — ответил он.

— Вот как, — сказал я. — И почему же?

— Потому что я рассказал анекдот про Хо Нэйге.

— А почему тюрьмы не рухнули? Хэн Цзи засмеялся:

— Есть простофили, которые говорят: у нас — он имел в виду Красную провинцию до Великого Объединения — не все было плохо, — он еще раз засмеялся, — и это верно: у нас были самые лучшие в мире тюремные стены. И нашим задам нет равных: столько они отсидели.

Либицзин большой город. Как же я смогу найти в этом хаосе выдержавшего государственный экзамен ученого, чья фамилия звучит как Ши-ми?

Тебе следует знать, что фамилия Ши-ми здесь такая же распространенная, как у нас Ли. Но даже если бы моего друга и выдержавшего государственный экзамен ученого звали и не Ши-ми, а, например, «Покрытая разноцветными красками волосатая собака», найти его было бы не легче. Но я в мире большеносых не новичок. Я знаю, как себе помочь — так я считал.

Однако не спешить!

Передвижная железная труба, ехавшая через горы и долины с перехватывающей дыхание скоростью, внезапно остановилась. Всегда именно так: ты ударяешься о стену, твой багаж падает с полки тебе на голову — оказывается, ты, если тебе повезло, прибыл туда, куда намеревался. Передвижная железная труба проскользнула в пещеру, в которой уже пыхтели многочисленные подобные железные трубы и взад-вперед бегали орущие большеносые. Многие из них тащили за собой маленьких детей или четырехугольные мешки для вещей, или то и другое вместе. Снаружи пещера выглядела как дворец. Пещера в Либицзине, сказал мне Хэн Цзи, — самая большая в стране большеносых. В пещере расхаживали разодетые мандарины низшего ранга, командовавшие железными трубами, а некоторые из этих разодетых сидели в домике внутри пещеры, на котором было написано «Информация».

Будучи человеком опытным, я тоже навел справку. Я прекрасно знал, что спрашивать о знаменитом, выдержавшем государственный экзамен ученом лишено шансов на успех. Я спросил лишь о местонахождении Всегородского собрания ученых и узнал — правда, после первоначального недоразумения, основанного на незнакомой мне разновидности языка большеносых — что эта организация находится недалеко от Пещеры железных труб.

Я отправился туда. Меня удивляло, что улицы совершенно пусты. Над булыжными мостовыми стояла пугающая тишина. Воняло чем-то странным. Но по крайней мере дождя не было.

Я шел в направлении, которое мне указал один из тех любезных разодетых людей. На улицах почти не было повозок Ma-шин, обычно тысячами угрожавших жизни и делавшей ее небезопасной. Я не мог уяснить для себя ситуацию и сказал сам себе, что привычки большеносых непостижимы. То они выбегают из домов, то сидят внутри. Но и без объяснения, которое мне впоследствии дал мой новый друг Хэн Цзи, я понял, что здесь в Либицзине следует крайне осторожно ходить вдоль домов и не очень сильно наступать ногами на тротуар — иначе кусок стены может свалиться на голову. Я же шел по середине улицы. Это было возможно, потому что не было видно ни одной повозки Ma-шин. Так я добрался до здания Всегородского собрания ученых. Это только так говорится: до здания. Это было целое скопление зданий, одно из которых высилось до самого неба — так высоко… Я запрокинул голову назад, чтобы увидеть его вершину, голова закружилась, и я упал. По счастью на маленькую травяную площадку. Ну ладно. Я с трудом поднялся и вошел в близлежащее здание через ворота, показавшиеся мне главным входом. Здесь тоже никого не было. Я долго блуждал по дворам и проходам, пока, наконец, не нашел одного выдержавшего государственный экзамен ученого, в руках которого была метла. Ты должен знать: в таком Всегородском собрании ученых любая ученость почитаема. Здесь происходят совершенно невероятные вещи. Существуют ученые, которые изучают, как выглядит бог, а другие изучают, из чего состоит коровье молоко. Я же сказал, отвесив одну седьмую поклона:

— О благородный старец, постигнувший премудрость всей метловой учености, будут ли цветы твоего великодушия столь благосклонны ко мне, что мне позволено будет узнать — хотя я этого совершенно недостоин — не смогу ли я здесь где-нибудь найти выдержавшего государственный экзамен ученого по имени Ши-ми?

На это он сказал только: «Чего?» и посмотрел на меня так, будто у меня было два носа.

Я начал осознавать, что в случае человека с метлой речь скорее всего идет об ученом низшего ранга, и поэтому повторил свой вопрос в более простой форме.

На что он ответил: «Не-а» и, отвернувшись от меня, продолжал мести двор.

Итак, это был явно не ученый, а скорее всего слуга. Я вынул из сумки монету не слишком большого достоинства, протянул ее ему и еще раз кратко задал вопрос.

После многочисленных переспросов и недоразумений я, наконец, понял, что он мне ответил: во-первых, здесь есть семь выдержавших государственный экзамен ученых по имени Ши-ми; во-вторых, сегодня в доме никого нет, потому что сегодня один из самых главных праздников (Ага! Вот почему улицы пусты) и в-третьих, сейчас здесь вообще нет никого из выдержавших государственный экзамен ученых, потому как наступили каникулы, и все ученые уехали на далекий остров в море, который называется Ма-ёка.[25]

— Все? — удивился я.

— Ну да, — сказал он и засмеялся. — Один или два, может быть, в горах в Ти Лой[26] в снегу кувыркаются.

Что мне было делать? Я поплелся назад. Да: именно поплелся. Поездка в передвижной железной трубе меня порядком утомила. Я валился с ног. Было ясно, что деньги скоро закончатся. Следует ли мне дожидаться возвращения выдержавшего государственный экзамен господина ученого Ши-ми? И когда он вернется? Я еще раз обратился с вопросом к слуге с метлой. Он этого не знал.

— Этого не знает никто, — сказал он. — Они делают, что хотят. После Великого Преображения никакого порядка не стало.

Он взял свою метлу, слегка взметнул пыль и исчез.

Перед зданием простиралась большая площадь. Несколько жалких кустов выгибались навстречу скудному солнцу. На одной из скамеек сидело существо без лица. Я испугался и остановился. В шаре размером с голову из серо-белой, местами желтой пакли открылась щель, из щели раздался голос: «Ну чего тебе?» Тут я заметил, что в пакле были еще две щели, в которых блестели маленькие глазки. Ага, значит это человек. Я склонился в две седьмые.

— Ты нездешний? — спросил шар из пакли, не шевелясь.

Он сидел, вытянув ноги далеко вперед, а руки раскинул на спинке скамьи.

— Нет, — сказал я.

— И кто же ты такой? — спросил он.

— Несчастный, — ответил я.

Тут он громко рассмеялся.

— Несчастный. Очень хорошо. Несчастный. А остальные счастливые, да? Несчастный. Садись сюда.

Он принял одну руку со скамейки, чтобы освободить мне место. Я сел. Хорошо, что тут подул легкий ветер, потому что паклеголовый человек пахнул уксусом и еще чем-то, напоминающим паленый рог.

— Какой сегодня праздник?

Он употребил непонятное мне выражение. Только задав множество вопросов, я вытянул из него, что сегодня у большеносых торжество в память о том, что их бог был прибит гвоздями к стене.

Над воротами, через которые я снова вышел наружу, висело гигантское произведение искусства, изображавшее различных людей в чрезвычайно странных позах, будто у них все было вывихнуто. Они были сделаны из черного камня, а посередине — несоразмерно большая голова. Голова была закутана в вырезанную из камня паклю, почти как у человека на скамейке.

— Ага, — сказал я. — Этот, который из черного камня, и есть тот самый прибитый гвоздями к стене бог.

Человек засмеялся.

— Ну, ты даешь. Великолепно. Ха-ха. На самом деле это Ка Ма'с. Хотя — не так уж и много времени прошло — он был практически богом.