Сергей Буданцев - Эскадрилья Всемирной Коммуны

• Название: Эскадрилья Всемирной Коммуны
• Автор: Сергей Буданцев
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО «ОГОНЕК»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1925

«Мосполиграф» Типо—Лито—графия школы ФЗУ им. Борщевского, Б. Садовая, Тираж 50.000 экземпляров Главлит № 42251.

---

В России Главвоздухфлот должен был прекратить прием добровольцев в Ураловскую экспедицию, опасаясь в конце концов за регулярную работу собственного воздушного транспорта.

Зная о существовании пикриноловых воздушных мин Битерфорда, Уралов добивался приспособления самолетов в сторону наибольшей устойчивости.

Десятки изобретателей и конструкторов работали на всех авио—заводах Британии и Франции. Попасть в воздушный цилиндр Битерфорда представляло крупную неприятность даже для моделей В—4, устойчивость которых в «мирной» обстановке ураганов над Южной Америкой была идеальна.

Ямы Битерфорда были опасны в особенности малым аэропланам (на пятнадцать пассажиров) разведывательной службы и «стрекозам» службы связи.

Эти последние, впрочем, к великому сожалению Уралова, не могли принять участия в предстоящем сражении, так как не представлялось возможным установить на них тяжелые электро—отводы и телеаккумуляторы, предназначенные против волн Пуассона, без лишения стрекоз необходимой быстроходности в семьсот—восемьсот километров.

14 мая 1944 года, в шесть часов по лондонскому времени, Эскадрилья Всемирной Коммуны снялась с гринвичского аэродрома. Впереди шли пятьдесят два разведчика А 1–1, за ними штабной самолет Уралова В—4 bis, окруженный отрядом из сорока американских аппаратов и двенадцати «стрекоз».

Главная масса истребителей с интервалом шла в десять километров, вся эскадрилья замыкалась японо—китайским дирижабельным обозом. Пятьсот семьдесят машин волновали воздух.

Даже видавшие виды на праздниках Мировой Революции (7–го ноября) обычно невозмутимые лондонцы и те с бою занимали места в пассажирских аэропланах, впиваясь биноклями в дюр—алюминиевые сгустки мощи мира.

Дирижабль правительства неподвижно стоял над Вестминстером, и члены Всемирного Совнаркома, не отрываясь, смотрели на восток, где шла флотилия, багровая в закатных лучах.

Пятнадцать тысяч храбрейших солдат революции уходили на юг. Тысячи пудов интритола, дымовых гранат, сонного газа, ядовитейших металлоидов посылал разгневанный пролетариат Мадагаскару.

Когда поравнялись с Лондоном, огромные рупоры судовых радио—фонов, отражая мощные звуки оркестра Британской Коммунистической Республики, загремели Интернационалом. И каюты самолетов в ответ загремели, на другой волне, разноязычным «ура» мировому городу, столице планеты. Это великое приветствие было электрически сфонографировано, чтобы еще раз грозно прозвучать над ненавистным островом паразитов.

Ветераны 1918—21 г., русские красновоенлеты, товарищи Уралова, смахивали слезу, мешавшую смотреть на туманный гигантский город.

Бедный Убанунга—Га рыдал.

— Ну, растрогался горячий человек, — сказал Уралов по—русски и, повернувшись к штабным, заметил, перейдя на английский язык:

— Пора за работу, товарищи.

Тревога на Черном Острове

Капштадтский аэродром оказался, как и следовало ожидать, не в состоянии принять дорогих гостей, длительное пребывание в Капштадте оказалось решительно невозможным. Это обстоятельство окончательно убедило Уралова не медлить с началом военных действий, тем более, что группа парламентеров на восьми разведывательных аэропланах, радио—телеграфировавших ультиматум Уралова на слабые станции Мадагаскара, подверглась оскорблениям и угрозам пикринолом и даже обстрелом, к счастью не причинившим вреда.

22–го мая, в то время, когда Фохтбург, главный город контр—революции, только еще просыпался, Уралов, снесшись по радио с германско—французскими дредноутами, уже подходившими к Порт—Наталю, отдал приказание эскадрилье готовиться к походу. Стршла курсом Nord—Ost—Ost со скоростью, не превышающей триста километров, в расчете к десяти часам вечера прибыть к Фохтбургу. Масляно шипели насосы, глотая разряженный воздух холодного поднебесья и нагнетая его в каюты. Уралов послал разведку вперед и дал распоряжение в Порт—Наталь держать прибывшие морские электро—суда, по старой терминологии, «под парами».

Фельдмаршал Фохт сегодня, впервые за два года, так взбесился. Он избил хлыстом несчастного слугу мадагасса за слишком слабый утренний кофе, Но утренний кофе был только пустым поводом. Для гнева диктатора имелись большие основания: сегодня до завтрака ему принесли пачку перехваченных зашифрованных радио—грамм, адресованных из Капштадта в Порт—Наталь. Одна из депеш была подписана знаменитой и хорошо известной Фохту фамилией Уралова, которую он имел удовольствие уже прочитать раз на вчерашнем оскорбительном ультиматуме.

Личная радио—станция диктатора, единственная на острове, которая могла сноситься с внешним миром — эти свои сношения вела в строжайшей тайне. Радиостанция ловила главным образом ежедневную советскую прессу, шедшую из Парижа и Лондона в Южную Америку.

С этой прессой знакомился только Совет Девяти, пользуясь ею для политических выводов.

Предательство Убанунга—Га стало известным Совету, но хранилось в тайне.

К чрезвычайному неудовольствию фельдмаршала весть о последних событиях и об ультиматуме Уралова уже стала просачиваться в население.

К тому же старая лиса, Муссолини, покинув пост премьера и министра внутренних дел в самую ответственную минуту, скрылся очевидно на свой завод «Новый Рамзес».

Фохт опасался, как бы знаменитый демагог не вздумал, вспомнив, что тридцать лет тому назад и он был социалистом, поднять восстание северо—восточных окраин Мадагаскара.

Но участь Муссолини была иная. Его так ненавидели мадагассы на «Нов. Рамзесе», что появление его без стражи привело к открытому местному бунту, и Муссолини был арестован. К слову сказать, неизвестно — погиб ли он при разрушении завода эскадрильей или от руки мстителя?..

Последняя речь диктатора на утреннем заседании Совета Десяти гласила:

«Весь Совдеповский мир ополчился на нас. Мы, люди, принужденные ограничить свою собственную свободу и болтовню внутри нашей страны, в укрепленном лагере, укрепленная цитадель культуры, и нам ли за чечевичную похлебку призрачного демократизма уступать все еще оставшуюся возможность победить. Поэтому никаких распубликований об истинных размерах опасности я не допущу.

Наша возможность победить — не возможность открытого боя, я один из первых в свое время прекратил всякую мысль об открытом выступлении. Господин Рокфеллер создал дезертиров из нашего лагеря, запугавших Лондон. Темперамент господина Рокфеллера — враг его и оказался врагом нашим. Но было бы поздно предаваться ламентациям по поводу преждевременной попытки выступить не во всеоружии на континенте. Надо защищаться. Мне утром принесли перехваченные радио. Они, по—видимому, — так как мы их не могли расшифровать, — значат то, что вражеский воздушный флот вылетел из Капштадта и будет ночью сюда.

Предлагаю вам, господин военный министр, привести все зенитные батареи, все укрепления Фохтбурга в полную боевую готовность и отдать соответствующие распоряжения по периферии. Я не ожидаю десанта, ибо сухопутный бой, при своей кровопролитности, при вероятном нашем численном превосходстве, не даст красным никаких преимуществ, и они на него не пойдут».

Дождавшись окончания речи диктатора, Рокфеллер пытался защищаться, говоря, что его намерением вовсе не было предать интересы Мадагаскара, ибо личинки мухи—цеце были отправлены в Африку с согласия Совета Девяти и если бы не измена негров, то эта попытка не получила бы огласки. Его никто не слушал, и ему стоило большого труда уклониться от опалы и от назначения комендантом захолустного Юго—Восточного укрепленного района.

Морской министр, японец Футо—Яма, распорядился] опустить все подводные лодки на предельную глубину под прикрытие береговых батарей, в направлении к Порт—Наталю, откуда ожидалась морская эскадра противника.

Машины Пуассона уже через час после заседания Совета гудели, накапливая свою губительную энергию.

С семи часов вечера громадные прожекторы на сотни верст бороздили небо.

Мирное население, оставшееся по приказу Фохта даже без правительственного бюллетеня, напуганное военными приготовлениями, со своей обычной в таких случаях паникой и беспорядочностью, уходило в горы. Гудками автомобилей оглашались джунгли, стенаниями и воплями — внутренность лимузинов.

Последний бой

Уже за четыреста километров передовые самолеты эскадрильи Всемирной Коммуны заметили огромное зарево прожекторов над Фохтбургом.

А через час послышались резкие толчки в стены корабля Уралова.

Уралов подошел к счетчику на стене. Расходование электрической энергии прекратилось, стрелка счетчика скакнула назад после четвертого толчка.

— А, вот в чем дело. Начали действовать Пуассоновские волны.