Шамиль Ракипов - О чём грустят кипарисы

• Название: О чём грустят кипарисы
• Автор: Шамиль Ракипов
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Вторая книга документально-художественного романа «Звёздные ночи» о лётчицах — Героях Советского Союза М. Сыртлановой, О. Санфировой, Р. Гашевой и других, которые, не щадя своей жизни, воевали с фашистскими захватчиками в Великую Отечественную войну.

---

Ночь семьсот сорок девятая

Летим над израненной украинской землёй. Выплывают навстречу и уходят под крыло разрушенные мосты, пепелища, закопчённые печные трубы, разбитые танки, орудия, самолёты. Траншеи, противотанковые рвы и воронки уже поросли травой. На душе радостно: эта земля свободна! А раны она с помощью хозяев постепенно залечит и шрамов не останется.

Наверно, сказку о живой воде люди придумали в незапамятные времена, наблюдая, как дожди и талые воды обновляют землю.

Моего штурмана следы, оставленные войной, не интересуют, её внимание привлекает другое:

— По курсу слева — два трактора, — деловито докладывает она. — Справа — товарный поезд, везёт лее. Новые избы, видишь? С огородами.

«Первые послевоенные годы будут, конечно, трудными, — размышляю я, любуясь первыми ростками мирной жизни. — Будем голодать, бедствовать, но вынесем всё. Никто нам не поможет, наоборот, мы ещё поможем другим. Труд — наша волшебная живая вода. < Снова зашумят хлеба на нивах, закипит, заиграет жизнь в воскресших станицах, сёлах, городах. Воевать научились, а работать мы всегда умели».

Под вечер прилетели в Харьков, разместились в подвалах бывшей гостиницы аэрофлота. Ничего, жить можно. Что ж делать, если самой гостиницы не существует.

Утром нам объявили, что вылет по техническим причинам откладывается на сутки. В местном оперном театре сегодня — оперетта Стрельникова «Холопка» на украинском языке, билеты уже заказаны.

И вот, поэскадрильно, сидим в переполненном зале — музыка, огни, артисты в ярких костюмах. Сон или явь?..

Запомнилась остановка в Курске. Вечером в открытые окна гостиницы вместе с майской прохладой хлынули соловьиные трели. Они становились всё громче, гуще, знаменитые курские соловьи словно решили превзойти себя. Девушки сгрудились у окон.

— Как хорошо, боже мой…

— Они забыли о войне…

— Не уснёшь… — слышались восхищённые вздохи и шёпот.

Некоторые девушки, захватив шинели, выходили в парк. Вышла и я. Соловьиные голоса, полные задора и света, и кромешная тьма — в этом сочетании было что-то невыразимо приятное, таинственное. Я сделала несколько шагов, нащупала ствол дерева, расстелила шинель на траве и легла.

— Магуба, ты где? — услышала я чей-то шёпот.

— Здесь, — еле слышно ответила я. Почувствовала — кто-то ощупывает мою ногу.

— Это твоя нога?

— Моя.

— Это я, Валя.

Она устроилась рядом, минут пять мы лежали молча. Её плечо жгло меня сквозь гимнастёрку. Глаза привыкли к темноте, я смутно различала её одухотворённое лицо, распущенные волосы.

«Да, весна есть весна», — мелькнуло в голове.

— Хочу тебе рассказать, — защебетала вдруг Валя, — только ты никому-никому, даже Лейле…

Что-то соловьиное было в её голосе, я слушала и не слушала. А она увлечённо рассказывала:

— Сошли мы с крыльца, темно, только фары на аэродроме, он меня сразу обнял. Хотела сказать: не надо, пусти, язык не слушается, ноги не держат, думаю, отпустит, упаду… Схватилась руками за его шею, чувствую, повисла… Поцеловал — крепко-крепко, подхватил на руки и начал кружить. Я закрыла глаза, думаю: дежурная, Галя Пилипенко, сейчас осветит фонариком… Ну и пусть, только бы не споткнулся, не упал… Только бы его не убили, лучше меня. Представила: лежу в гробу, как царевна, красивая, вся в цветах, а он, живой, стоит рядом. Так жалко стало и его, и сё0я, даже всхлипнула. Он спрашивает; ты что? Молчу, все слова забыла. Так до мотоцикла и нёс меня на руках, поцеловал в последний раз. Пора, говорит, в двадцать два ноль-ноль должен быть на месте, не забывай, береги себя и жди… Я тебе не мешаю? Мамочка моя, соловьи как распелись, это они специально для нас, в жизни такого не слышала…

Какофония войны терзает не только уши, но и души людей. Год за годом, изо дня в день, из ночи в ночь — грохот, скрежет, вой, лязг… Это не проходит бесследно, наши души нуждались в очищении. Соловьиный хор — такая отрада…

В небе появилась узкая, яркая полоска, пролетел метеор — я вспомнила Женю Рудневу и тут же будто оглохла. Кончилось очарование, я уснула.

Вижу во сне: иду по лесу, ищу Рудневу, знаю, что она где-то здесь, живая, здоровая, только почему-то прячется от меня. Впереди мелькнула её гимнастёрка, пробираюсь туда через кустарник, кругом хмурые, старые сосны, ели. Прямо — кара урман — тёмный лес. Бесшумно, как тени, летают какие-то птицы. И вдруг деревья расступились — излучина моря. Сидит моя беглянка на камне, разулась, ноги в воде, рядом сапоги, машет мне рукой, смеётся… Проснулась, не могу прийти в себя, так ясно я её видела. Рядом спит Валя, на щеках румянец, лицо безмятежное, как у ребёнка, на губах — улыбка. Что-то ей хорошее снится. Слышатся голоса:

— Подъём!

— Доброе утро.

— А куда соловушки подевались?..

Соловьи попрятались, но их голоса навсегда остались в памяти…

Летим над Брянской областью. Один самолёт изменил курс, отделился от эскадрильи и скрылся в облаках.

«Вот будет встреча, — подумалось мне. — Подарок судьбы. Всем бы так — развернуться, и домой».

Маршрут полка проходил недалеко от родной деревни Нины Худяковой, и Бершанская разрешила ей навестить родителей, переживших гитлеровскую оккупацию.

В тот же день Нина и её штурман Таня Костина возвратились в полк.

На вопросы подруг Худякова ответила коротко:

— Повидала. Живы-здоровы.

Подробности мы узнали от её штурмана.

Отступая, немцы сожгли деревню дотла, на её месте девушки увидели чёрное пепелище. Сделали круг. Словно из-под земли появились люди, они махали руками, что-то кричали.

— Видишь своих? — спросила Костина.

— Нет, — ответила Нина, — слёзы мешают. — Потом сообразила: приглушила мотор и крикнула — Мама, папа, это я! Встречайте!

Сели на окраине бывшей деревни, возле землянок, в которых ютились жители, в основном это были женщины и дети. Начались объятия, поцелуи, девушки еле успевали отвечать на вопросы.

— А как вы живёте? — спросила Нина, глядя сияющими глазами на постаревшие, худые, но счастливые лица родителей.

— Да ничего, — бодро ответил отец. — Посеяли пшеницу, ячмень. С хлебом будем.

— Теперь не пропадём, — поддержали его женщины.

— А семена где взяли?

— Сибирь-матушка выручила.

Понимая, что их гости долго не задержатся, пригласили в землянку:

— Как говорится, чем богаты, — сказал отец.

Девушки от угощения отказались, времени было в обрез.

Мимолётная встреча — в буквальном смысле — один из маленьких праздников на нашей большой улице…

22-го мая 1944 года мы прибыли на свой первый белорусский аэродром, расположенный возле городка Сеща. Впрочем, городок существовал лишь на карте. У немцев здесь была авиационная база, они взорвали все сооружения, все здания.

Развалины и лётное поле окружены берёзовыми рощами. Ни одной живой души. Мы разместились в землянках, в шалашах, днём загорали, изучали карту Белоруссии. Техники не спеша приводили в порядок самолёты, проверяли каждый винтик. Вылетов боевых не было, но мы были уверены, что затишье продлится недолго.

В Белоруссии нам показалось всё не так, как на юге. Ночи короткие, какие-то серые. Солнце заходит поздно, и даже в полночь полной темноты не бывает. Поля, леса и кустарники, болота, множество озёр и речек, деревушки — не отличишь одну от другой. И ни одного надёжного ориентира. Ничего, как-нибудь приспособимся.

В Сеще мы встретились с французскими лётчиками из прославленного полка «Нормандия — Неман». Своих имён они не назвали. На ломаном русском языке выразили своё восхищение, поцеловали девушкам руки и удалились. Может быть, среди них был и лётчик Франсуа Жоффр, написавший после войны книгу «Нормандия — Неман», в которой есть строки, посвящённые нашему полку?

«В чёрном беззвёздном небе время от времени пролетают одиночные невидимые самолёты, гул которых долго слышится в тишине ночи. Это ночные бомбардировщики или самолёты, выполняющие специальные задания.

Русские лётчицы, или «ночные колдуньи», как их называют немцы, вылетают на задания каждый вечер и постоянно напоминают о себе. Подполковник Бершанская, тридцатилетняя женщина, командует полком этих прелестных «колдуний», которые летают на лёгких бомбардировщиках, предназначенных для действий ночью. В Севастополе, Минске, Варшаве, Гданьске — повсюду» где бы они ни появлялись, их отвага вызывала восхищение всех лётчиков-мужчин».

Мы прожили в Сеще несколько дней, затем полк перебазировался ближе к фронту, на лесную поляну, расположенную возле деревни Пустынки. Спасаясь от злющих комаров, разместились в бывшем монастыре. День за днём — политзанятия, лекции и беседы, строевая подготовка, тренировочные полёты.

Проводили в отпуск командира звена Нину Алцыбееву, она улетела к дочурке в Абакан. В последнее время Нина прямо не находила себе места. Дело в том, что старуха, на попечении которой оставалась девочка, постоянно жаловалась в письмах на нехватку денег. Это беспокоило: получает по двум аттестатам более двух тысяч рублей и не может прокормить одного ребёнка. Позднее мы узнали: почти все деньги присваивал взрослый сын этой старухи. Нина Алцыбеева в полк не вернулась забрав дочку, она выехала к мужу, лётчику-штурмовику Ивану Позднякову. Командование разрешило ей перейти в другую воздушную армию, до конца войны она летала на связном «По-2» в части, где служил муж.