Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни

• Название: Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни
• Автор: Карл Отто Конради
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

389

ПРИ ДВОРЕ И В СТРАНСТВИЯХ

Светская жизнь и театр

Человеком отнюдь не безвестным появился Гёте в Веймаре в ноябре 1775 года, и многие поспешили завести знакомство с автором «Гёца» и «Вертера». Привязанности зарождались быстро и легко; с Виландом он сразу же ощутил духовную и душевную близость. Нам, однако, неведомо, как на самом деле прожил поэт первые месяцы в Веймаре. Записей в дневнике за это время нет; ничего не рассказывают и письма — содержание их самое общее. До марта 1776 года поэту пришлось пользоваться гостеприимством семейства фон Кальбов: Карла Александра, еще бывшего в должности камер–президента, и советника Иоганна Августа, того самого, что привез Гёте в Веймар. Зимняя пора, пасмурные дни и долгие вечера; собственным рабочим кабинетом Гёте не располагал. От сочинительства нет и следов. Он, верно, бродил по городским улицам, точнее, улочкам: грязным, почти везде не замощенным, без сточных канав; лишь немногие скудно освещены, кругом же все тонуло во тьме. Собирались, правда, компанией, нередко устраивали пирушки. «Быстро, как бег саней, проносится моя жизнь! Звеня бубенчиками, мчит она то туда, то сюда!» (из письма И. Фальмер от 22 ноября 1775 г.). Многие часы проводил он в обществе герцога и его приближенных. «Радости охоты, отдыхая от коих мы занимали долгие вечера не только рассказами о всевозможных приключениях, бывавших на охотничьих тропах, но главным образом обсуждениями, какой уход потребен за деревьями». Вынужден был жить взаймы. (В письмах от 5 января и 6 марта 1776 года просил «тетушку» Фальмер раздо–390

быть денег у его родителей, лучше у матери: «Герцог вновь пожаловал мне сто дукатов […]. Но я многим задолжал, и для меня это ничто».) Пересуды об их проделках с юным государем. То и дело смены настроений, неуверенность в будущем: смутное, неопределенное время после всех страданий из–за Лили, постылой жизни во Франкфурте.

Гёте не причислен к «принятым во дворе» — он ведь только «лицо третьего сословия». Для Анны Амалии, правда, это почти не имело значения: она, по свидетельству Линкера, приглашала обычно на свои званые обеды по средам «множество так называемых остроумцев» и лишь одного–двух аристократов. Зато юная герцогиня Луиза выдерживала правила придворного этикета. До конца 1775 года Гёте, пожалуй, лишь однажды пригласили на обед к герцогскому столу, где церемонии соблюдались обыкновенно полностью — застолье проходило чопорно, но утонченно.

Лишь с июня 1776 года, когда Гёте сделали членом Тайного консилиума, оказалось возможным приглашать его к герцогской трапезе. Правда, придворный этикет— отнюдь не препятствие для совместных проделок герцога и его друга–бюргера. Но окончательно все затруднения протокольного свойства были устранены в 1782 году, после того как Гёте наконец пожаловали дворянским званием (сделал это император Австрии Иосиф II). Гёте согласился быть возведенным в дворянское достоинство, пожалуй, исключительно из практических соображений. Так, в дневнике он об этом вообще не упоминает, хотя свое назначение на должность тайного советника там отметил («Мне кажется чудом, что я восхожу на тридцатом году жизни на высшую ступень почета, какой в Германии может достичь бюргер», — писал он Шарлотте фон Штейн 7 сентября 1779 г.). А Гердера, который в силу разных причин медлил, не решаясь принять звание тайного советника консистории, Гёте пытался подвигнуть на это характерными словами: почему бы не взять Гердеру соответствующий документ, «как я взял свою дворянскую грамоту» (писал Гёте Каролине Гердер 11 мая 1784 года).

Порой довольно внятно слышался ропот кое–кого из придворных, недовольных влиянием нового фаворита на герцога. Правда, и среди них, и среди прочих аристократов встречались люди с творческой жилкой, сочинявшие стихи, писавшие музыку. Своими поэтическими способностями приезжий из Франкфурта, разумеется, пришелся весьма по нраву всем веймар–391

ским «остроумцам», дворянам или бюргерам — или хотя бы привлек к себе их внимание.

Луиза фон Гёхгаузен, придворная дама и компаньонка Анны Амалии, та, что остротой и живостью ума сумела превозмочь свою немощь и по субботам даже устраивала «дружеские приемы», куда стекалось немало гостей, — это она однажды взяла ненадолго у Гёте рукопись «Фауста» и всю ее переписала. Обнаружили эту копию «Пра–Фауста» лишь в 1887 году, среди оставшегося после ее смерти имущества; а ведь Гёте этот текст давным–давно уничтожил, когда была опубликована первая часть «Фауста».

В Веймаре уже с некоторых пор увлекались театром. Покровительствовать театру, как только это вновь позволила ситуация в герцогстве, стали прежде всего благодаря Анне Амалии. Еще в 1773 году, то есть через четыре года после закрытия Гамбургского национального театра, Виланд в мартовском номере своего «Тойчер Меркур» в специальном разделе «Новости театра. Веймар» разъяснял, сколь это важно — иметь «благоустроенный театр», который «немало способствует незаметному улучшению и исправлению представлений, образа мыслей, вкусов и нравов публики»; далее он с удовлетворением упоминал о том, что один лишь Веймар может похвастать существующим там «немецким драматическим театром, куда всякий может бесплатно явиться три раза в неделю». Таково было пожелание герцогини–матери, дабы и «низшие сословия» не оказались исключены из числа зрителей. Но в 1774 году пожар в замке Вильгельмсбург уничтожил и театральный зал, так что труппа Зейлера, дававшая в нем представления, уехала из Веймара. В результате до 1784 года профессионального театра в Веймаре не было вообще. Правда, любители театра вскоре отважились выступить в качестве самодеятельных актеров. Спектакли играли в самом Веймаре — в доме строительного подрядчика Гауптмана на Эспланаде, и с 1779 года — в новом маскарадном и комедийном доме, а помимо того, за городом — в замке Эттерсберг и в Тифуртском парке.

Но не Гёте был устроителем любительских представлений; началось все еще за несколько недель до его приезда. С 1776 года и он стал участвовать в постановках в качестве актера, в первый раз это было в феврале, в пьесе Кумберленда «Житель Вест–Индии» — комедии, которая пользовалась тогда большим успехом. В труппе он — единственный из бюргеров; роли

392

играли герцог, принц Константин, а также Карл Людвиг фон Кнебель, Шарлотта фон Штейн, Луиза фон Гёхгаузен и другие. По желанию герцога Гёте с 1 октября 1776 года взял наконец руководство постановками на себя — после того как в мае они сыграли одну из написанных им пьес, «Эрвин и Эльмира», к которой Анна Амалия сочинила музыку. Его пьесы «Капризы влюбленного», «Совиновники», «Ярмарка в Плюндерсвейлерне» в последующие годы были также здесь поставлены.

Для этого любительского театра в Веймаре Гёте написал несколько пьес, сам был их режиссером, сам в них играл. Тут и накопил он тот разносторонний опыт, который так пригодился ему позже, когда с 1791 по 1817 год поэт занимал пост директора нового придворного театра. Удалось установить, что до 1783 года, когда наконец была ангажирована труппа Джузеппе Белломо, любители дали более шестидесяти представлений; правда, оценить масштабы деятельности Гёте сейчас никак невозможно.

Да он и не всегда мог полностью отдать себя театру, ведь ему надлежало справляться и с иными задачами. Пьесы его (за исключением прозаического варианта «Ифигении» в 1779 году) написаны «на случай» — придворное общество нуждалось в них в связи с различными поводами и желало видеть их на сцене. Это, правда, еще ничего не говорит об их значимости. Сам поэт, насколько можно полагаться на свидетельство Эккермана, в старости вынес суровый приговор этим пьесам, заявив, что «в первые десять лет в Веймаре не создано ничего поэтически значительного» (10 февраля 1829 г.). И все же, когда требуется окинуть взором первое десятилетие жизни Гёте в Веймаре, не стоит оставлять вовсе без внимания эти зингшпили (комические оперы) и драматические спектакли, написанные в 1776—1782 годах. «Брат и сестра», «Лила», «Триумф чувствительности», «Птицы», «Йери и Бэтели», «Рыбачка» — да, это плод «поэтического досуга», однако и в них ясно ощущается почерк Гёте, в них отразилась вся атмосфера так называемого «веймарского приюта муз». Поэтому ниже мы еще остановимся на них подробно.

На декорации при постановке любительских спектаклей не скупились. Нужно было изготовить кулисы, смена декораций требовала искусности и тщательной продуманности, ведь в распоряжении актеров–любителей не было механизмов театральной сцены, короче

393

говоря: ценились изобретательность, творческое умение и ремесленническая искусность. Всем этим отличался придворный столяр Иоганн Мартин Мидинг, и любительский театр был многим обязан его талантам. В 1782, когда он умер, Гёте написал большое, на несколько страниц, стихотворение «На смерть Мидинга», в котором он остроумно прославлял искусного столяра–декоратора («Он так искусством загореться смог, / Что колики и кашель превозмог») и с наслаждением повествовал о его трудах, создававших призрачный мир сцены. Это не придворная элегия — но искреннее чествование памяти служителя муз, которому Гёте глубоко симпатизировал.