Лев Правдин - Мальвы цветут

• Название: Мальвы цветут
• Автор: Лев Правдин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Повесть о любви, о нравственном поиске.

---

Он поверил, что она и в самом деле не знала о его приезде, слегка смутился и привычно провел руками по поясу, порываясь заправить гимнастерку, которой на нем не было.

— Я сегодня приехал. Утром.

— Ну заходи. Эх, какой ты красивый, прямо как Иван-царевич на сером волке.

— Ты скажешь…

Ему нередко говорили о его красоте, но он каждый раз смущался и краснел. Он и сейчас покраснел, и Клавдия, которой никогда ничего подобного не могли бы сказать, почему-то покраснела тоже. Это ее так обескуражило, что она никак не могла сообразить, о чем говорить с Иваном. А он вообще разговорчивостью не отличался, поэтому они молча посматривали по сторонам. Наконец Клавдия рассердилась на свою непонятную растерянность и, указав место на скамейке около себя, спросила:

— Посидишь?

Тут подоспел Павел. Он вбежал в палисадничек, Иван бросился ему навстречу, и они обнялись бурно, как мальчишки, выкрикивая всякую ерунду:

— Ох ты, черт, как отъелся на казенном питании!

— А ты какой-то большой вырос!

— А я, брат, свой хлеб зарабатываю.

— Ну и я буду.

— Будешь! Ну гляди!.

Потом они успокоились и разговорились о разных делах.

Анисья Васильевна смотрела на них сверху из окна. Иван сидел на скамеечке рядом с Клавдией, а Павел — против них на траве. Он был в красной майке, открывающей его мускулистые, сильно загоревшие плечи. Когда он говорил, то, чтобы подчеркнуть свои слова, сильно хлопал ладонью по колену и откидывал падающие на лоб светлые выгоревшие волосы.

Сначала они расспрашивали друг друга о разных событиях. Потом немного поговорили о последних футбольных новостях. Павел рассказывал, что у них тоже есть стадион и в воскресенье аэропорт играет с городской командой «Молот».

— Сила! — похвалил Иван.

Он спросил, как насчет культуры. Павел рассказал. Иван снова сказал: «Сила!»

Клавдия сидела, положив подбородок на ладони. Сверху были видные ее покатые плечи и полная шея, на которую падали пряди черных завитых волос. Она молчала. Она ни разу не ввязалась в разговор, и это было так ей не свойственно, что Анисья Васильевна поняла, в чем тут дело.

Трудно этого не понять. Девушка взрослая, а тут вдруг явился такой красавец, ну и дрогнуло сердце. Все идет как полагается, ничего тут не поделаешь. А вот как обернется все это для Клавдии? И для него тоже?

И матери захотелось, чтобы все у них сладилось без тех тяжелых и тупых осложнений, какие пришлось испытать ей самой.

5

Повязывая перед тусклым зеркалом синюю косынку, Клавдия, как бы мимоходом, сказала:

— Павлушка-то наш… Девчонку нашел… Стиляжку.

— Какую еще стиляжку?

— Ну какую? Городскую, конечно. На своих-то он не больно глядит.

Анисья Васильевна отдыхала, сидя у окна. Она сидела, прислонившись к стене, ее большие руки праздно лежали на коленях. Босые ноги ощущали приятную влажную прохладу только что вымытого пола. Она отдыхала всем телом, глядя прямо перед собой и, вероятно, ни о чем не думая. Так отдыхают люди, много поработавшие на своем веку и знающие цену каждой минуте спокойствия.

Стройные пирамидки цветущей мальвы стоят — не шелохнутся в утомительном зное. Прошел жаркий день — как сгорел в солнечном пламени, и наступил вечер, и все вокруг притихло, словно вдруг на несколько минут остановилась жизнь только для того, чтобы рабочий человек смог отдохнуть как следует. Даже негромкий рокот самолетов, доносившийся с аэродрома, и тот казался продолжением тишины.

И пахнет цветами, и горячими листьями березы, и свежевымытым полом, и пылью, поднятой прошедшим с аэродрома автобусом. А у печки шумит самовар, и от него тянет смолистым дымком.

То, что сказала Клавдия, вдруг нарушило все очарование отдыха. Мать взяла со стола полотенце и, разглаживая его на коленях, строго проговорила:

— А ну-ка не болтай… Если что есть — толком скажи. Да отойди, говорю, от зеркала, почернело, гляди, от красоты от нашей.

Клавдия вальяжно повела покатыми плечами:

— Подумаешь!

И, повернувшись к матери, неторопливо доложила:

— Ну слушай. Зовут Машенька Разговорова. Работает на комбинате в малярной бригаде. Скорей всего приехала стаж зарабатывать, чтоб в институт приняли. Работает в перчатках, ручки свои бережет. Много мы таких перевидали. Павлушка наш за ней активно стелет, а она не очень-то.

— Как это так?

— Нужен он ей, наш-то Павлушка.

— А чем он плох?

— Шофер, а она городская.

— А он что?

— Что ты, Павлушку разве не знаешь? Он не отстает.

— Красивая?

— Красивенькая, — пренебрежительно ответила Клавдия. — Тоненькая такая, рюмочка, козьи ножки.

— Фамилия-то знакомая: Разговорова. Видались где ни то…

— В доме культуры видались, — напомнила Клавдия. — Помнишь, зимой драмтеатр приезжал из города. Мать у нее артистка… Ну, я на речку пошла. За самоваром тут поглядывай: сейчас закипит.

6

Клавдия ушла, и вместе с ней как бы вдруг исчезло ощущение тишины и покоя. Анисья Васильевна вздохнула и, приглушив расшумевшийся самовар, снова села к окну.

Откуда-то сверху доносились тихие струящиеся звуки. Они похожи на мелкий осенний дождичек, который все льет и льет, никак не может остановиться. И хотя всем он уже поднадоел, но никто на него не сетует. Пусть льет, если приспело ему время.

Она знала, что это Ваня Хром играет на балалайке, Вот уже три месяца прошло с тех пор, как он приехал. Отец устроил его работать диспетчером в аэропорт, а все свободное время он сидит на чердаке своего дома и повторяет все одну и ту же мелодию, каждый вечер все три месяца.

Он готовится к областному смотру, где решил удивить народ, сыграв на трех струнах своего замечательного, но все же нехитрого инструмента не какую-нибудь «барыню», а рапсодию Листа. Он репетировал так упорно, что уже все в деревне знали, что он играет рапсодию Листа. Мальчишки насвистывали ее, женщины напевали во время работы. И казалось, даже воробьи, прыгая на крыше дома, где жил Хром, начали вычирикивать надоевшую всем мелодию.

Но все терпели и даже посматривали на музыканта с уважением: неотступно трудится человек.

Выбежав из калитки, Клавдия остановилась у соседнего дома и нарочно громко, озорным, отчаянным голосом запела.

Воробьи, расшумевшиеся перед сном, брызнули с крыши в разные стороны. Балалайка умолкла на фальшивой ноте.

Анисья Васильевна увидела, как показалось в чердачном окошке румяное лицо. Светлые кудрявые волосы блестели, как стружки, при вечернем зоревом свете. Иван посмотрел вниз задумчивым, хмельным взглядом, какой появляется у всех гармонистов и балалаечников во время игры. Внизу поросшая мелкой травкой лежала дорога между двумя рядами домов, и дальше, за огородами, за пыльным шоссе темнел обрыв. Оттуда послышался переменчивый девичий смех — рыдающий или насмешливый — кто же его разберет.

Это не было новостью для Анисьи Васильевны. Клавдия полюбила. Это — заметила она — началось с самого первого дня.

А вот про сына узнала только сегодня. Сейчас.

Ждала этого дня, думала, что она первая узнает, еще не скажет сын ни одного слова, а она уже все поймет. Она ждала. Пристально, да так, чтобы он не заметил, вглядывалась в его глаза, в движение его губ, прислушивалась к голосу.

А пришел этот день — не заметила. Прокараулила.

Всех девчонок высмотрела, вызнала, всех цветами одарила, а одну, самую главную, самую ненавистную и самую драгоценную, проглядела.

Только всего и узнала, что имя у нее ласковое, простое — Машенька. А какая она? Ничего не спросишь об этом. Мать — и вдруг спрашивает: «Скажите, дорогие товарищи, которая сына моего любовь?»

Нет, не спросишь.

7

Клавдия давно уже поняла, что она некрасива. Не урод, конечно, а так: что-то румяное, круглолицее, курносое! Глаза серые, не очень выдающиеся, но ничего, блестящие. И волосы не особенно густые. На плечах веснушки, около носа тоже есть. Словом, на любовь с первого взгляда, Клавдия Егоровна, не надейтесь. Не придет он и не скажет: «Или ты будешь моя, или я сейчас же по зову своего разбитого сердца уеду куда-нибудь очень далеко!»

Вот Машеньке Разговоровой скажут. Ей еще и не то скажут. Красивая. Павлушка, наверное, уже говорил. Ну, что ж, не всем же быть куколками. «Лутче умнота чем красота», так написано на полотенце. Это из материнского приданого. Ничего больше не сохранилось, только это полотенце с безграмотным рукодельным украшением. Не очень, конечно, утешительно, а если подумаешь, то в конце концов правильно. Красота проходяща.

Клавдия остановилась на краю обрыва. Постояла, послушала. Тишина, какая бывает только на закате.

Внизу лежала широкая таежная река, разделенная на полосы, пламенные от заката и синие, почти совсем черные у противоположного берега.