Александр Житинский - Голоса

• Название: Голоса
• Автор: Александр Житинский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-8301-0186-6

---

Труба выходила из пола посреди чердака и скрывалась вверху, в темном углу, образованном стропилами. Она была квадратного сечения и толстая снизу, кирпичной кладки. Выше кладка становилась тоньше, и труба незаметно округлялась, обмазанная толстым слоем глины в мелких извилистых трещинках. Митя обхватил трубу руками, скорее, даже обнял ее с неожиданным для себя чувством нежности и прижался щекой. Труба была теплая, чуть шершавая, а внутри нее что-то пело тихо и неразборчиво. Митя прислушался к бормотанию трубы, осторожно лаская ее ладонью, как женщину. Потом он внимательно осмотрел глиняную поверхность, освещая трубу фонариком.

— Все-таки я большой осел! — вслух сказал он, усмехнувшись.

После этого Митя дружески хлопнул трубу по боку и направился к лесенке, все еще посмеиваясь про себя.

Теперь надобно объяснить, что именно искал Митя на чердаке и зачем он так тщательно обследовал трубу. Он искал печную заслонку.

Глава 2

Витька. Страшная ночь. Голоса первые и вторые. Встреча с лошадью

Да, Митенька искал на чердаке печную заслонку, которую они с женой Аней не нашли внизу, в самой печке, осмотрев ее снизу доверху.

Ну как должна выглядеть печная заслонка? Заслонка и есть заслонка, и раз она что-то заслоняет, какое-то отверстие, то Митя представлял ее в виде чугунного или железного листа с ручкой. Этот лист согласно Митиным представлениям обязан был вставляться в определенную щель в печке. Так гласила теория. Но этой теоретической заслонки ни в печке, ни на чердаке найдено не было.

Печь вырастала в серьезную проблему. Она преподносила сюрприз за сюрпризом. Сокрытие заслонки было уже второй неприятностью, испытанной Богиновыми со стороны печки. Первая случилась накануне.

Пришедшие в Коржино Богиновы были встречены сыном хозяина Витькой. Витька вылез из сарая, облепленный сеном и заспанный до такой степени, что после каждой фразы его приходилось будить вновь, чтобы выпытать все новости. Новости были следующие. Его мать Надя Чуркина, почтальон, уже три дня как уехала в дом отдыха, чем буквально поразила всех деревенских. В самую страду, летом, она взяла и укатила отдыхать! Общественное мнение деревни Коржино было против Нади, как Богиновы поняли уже на следующий день. Ее поступок тем более осуждался соседками, что Анатолий Иванович, Надин муж, с утра до ночи пропадал в Литвинове, за пять километров, где пас колхозное стадо, а Витька остался без присмотра. Он целыми днями спал на сеновале и питался только молоком. Витьке было шестнадцать лет, он уже выпорхнул из гнезда и учился в райцентре, в техникуме, на сборщика часов. Теперь у него были каникулы.

Витька стоял на крыльце в ватнике и резиновых сапогах, на которых налеплены были комья грязи. Длинные Витькины волосы цвета сена, путаясь с тем же сеном, свисали до плеч, а украшала Витьку тирольская, сильно помятая шляпа. Витька отоспал ей правое поле, которое было будто приклеено к тулье.

Митя и Аня помнили Витьку еще по прошлому приезду. Тогда он был хиленьким деревенским мальчиком с соплями и писклявым голосом. Сейчас голос ломался, и Витька то и дело пускал петуха: начинал фразу хрипло, а заканчивал ее дискантом. Впрочем, назвать фразами то, что он говорил, было бы большим преувеличением.

— Нету отца… — сказал он хмуро и не глядя на Богиновых.

— Витька, да ты что, не узнаешь нас? — спросила Аня.

— Почему?.. Узнаю, — протянул Витька без выражения.

— Тебе мать-то сказала, что мы приедем? Мы ей писали, — продолжала Аня.

— Не… — сказал Витька.

Богиновы стояли перед высоким крыльцом. Дождь, который сопровождал их от автобусной остановки, еще не кончился, хотя было уже все равно — они промокли до нитки. Катя и Малыш с маленькими рюкзачками за спиной тоже смотрели на Витьку, ожидая его решения.

— Ну, мы подождем Анатолия Ивановича. У него спросим… — неуверенно сказала Аня.

— Не зна… — сказал Витька.

— А ты, брат, вырос, — вдруг проговорил Митя и с досадой почувствовал, что получилось это у него заискивающе, будто он хотел задобрить Витьку, чтобы тот пустил их в избу.

Витька расплылся в улыбке и неожиданно покраснел.

— Ну ладно! — строго сказала Аня. — Ты не видишь, мы под дождем мокнем! Торчишь как пень. Давно бы уже печку растопил. Небось, как мать уехала, и не топили?

— Не… — сказал Витька, но посторонился, пропуская их в избу, а потом нехотя пошел за дровами.

В избе было сыро и темно. Витька сказал, что свет отключили еще вчера. Катя и Малыш смотрели на родителей с тревогой, потому что чувствовали, что отпуск начинается как-то не так, не по-праздничному. Митя с преувеличенной веселостью стал распаковывать рюкзак.

«Ничего, ничего! — твердил он. — Зато потом будет хорошо!»

И действительно, эта универсальная формула надежды сработала через полчаса, когда в печке затрещали дрова, умело подожженные Витькой. Все собрались в кружок и не отрываясь смотрели на огонь. Повеяло теплом, вспыхнули на стенах языки света, от одежды, развешенной над печкой, начал струиться пар.

«Языческая тяга к огню, к энергии…» — думал Митя.

Мысли его соскочили на энергию, и он укрылся в знакомом домике физики, убежав из холодной избы, где все было родным по убеждению, но в то же время незнакомым и почти пугающим. Митя словно уговаривал себя любить эту избу, огонь в печи, глиняные кринки, ухваты, самовар с ржавой трубой, ситцевые занавески на окнах. Витькину шляпу и самого Витьку. И тут же подкрадывалась мыслишка о том, что, может быть, и незачем любить все это. Но более властный голос приказывал любить, потому что Мите никак не хотелось допускать разрушения столь поздно выпестованной им в сознании родины.

Сырая изба, плохая погода, хмурый Витька — неужели этого достаточно, чтобы стереть ту тропинку и вообще все, что было семь лет назад?.. «А я ведь был моложе…» — вдруг подумал Митя и, словно страшась последующих выводов, вернулся к огню, к энергии и тепловому излучению. Здесь его мысли находили твердую опору, здесь он был хозяином положения и мог никому не объясняться в любви.

Между тем в десятом часу вернулся Анатолий Иванович. Он вошел в темноте, ни на кого не глядя, достал из-за печки подойник и ушел доить Малюту. Бессловесное появление хозяина удручило Митю, и он с тоской подумал, что, возможно, их здесь не примут и придется искать другое пристанище. Витька к тому времени удалился к себе на сеновал, дети тихо сидели в горнице на диване, Аня уже потихоньку обживала избу, раскладывая вещи из рюкзаков.

Хозяин появился вновь минут через двадцать с полным подойником и, подойдя к Мите близко, взглянул на него.

— Никак Дмитрий? — спросил он и улыбнулся наконец, да еще улыбнулся смущенно как-то, трогательно, как подумалось Мите. — А я вишь… Значит, не видал… Так ты…

Анатолий Иванович задвигал руками и засуетился, стараясь выразить радость и удивление. Работа пастуха и полное одиночество среди коров и овец научили его обходиться без слов. Анатолий Иванович разговаривал руками. Он крутил растопыренными пальцами у лица, когда хотел выразить что-нибудь сложное, и самое странное — все было понятно. Правильно построенные городские фразы с подлежащими, сказуемыми и дополнениями вызывали у него изумленное недоумение. Он понимал их, но не мог взять в толк, зачем нужно употреблять столько слов.

— Ребятишки-то… как говорится! Ну, Дмитрий… Аня, значит… Молодцы… — говорил хозяин.

Митя испытывал стеснение от разговора. Ему казалось, что его языка хозяин не поймет, а разговаривать, как Анатолий Иванович Митя не умел.

И все-таки они поговорили, каждый на своем языке, уместив в разговоре семь прошедших лет. Хозяин отлил из подойника две кринки молока и отправился спать на сеновал, предоставив Богиновым избу в полное распоряжение.

Они наскоро поели, выпили теплого еще молока и улеглись где пришлось, надеясь утром обосноваться по-настоящему. Перед сном Митя заглянул в печку и увидел мерцающие в глубине угли, которые еле слышно перешептывались, догорая. Он полюбовался ими с минуту, а потом улегся на скрипучую кровать и попытался уснуть.

Уснуть скоро не удалось. Митя закрыл глаза, нагоняя на себя приятные мысли, собирая их по крохам, но они разбегались, а под веками то и дело вспыхивали синие и белые зарницы. То вдруг мелькал вагон, в котором они ехали, то бесконечная, размытая дождем дорога в Коржино, то пляшущие языки пламени в печи.

Митя открыл глаза и увидел, что изба залита светом луны, глядевшей в окошко над Митиной кроватью. Ветер разогнал тучи, луна вывалилась на чистое небо и уставилась в окно избы немигающим взглядом. От нее проник в дом мертвый голубой свет, который, казалось, можно было потрогать рукою. Он густел, переливался, проникая в Митину голову, заполняя ее и смешиваясь с зарницами и стуком в висках. Вот в нем появились красные точки и поплыли в сторону, когда Митя захотел рассмотреть их получше. Митя почувствовал тяжесть в груди и попытался распахнуть окно. Оно не поддалось.