Александр Житинский - Голоса

• Название: Голоса
• Автор: Александр Житинский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-8301-0186-6

---

Но дело даже не в предмете, каким занимался Митя, а в той неосмотрительности и безрассудстве, с которыми он углубился в этот предмет, не смущаясь ни его неприступностью, ни малым запасом знаний, ни скудостью собственных сил. Шансы были один против миллиона, но Митя почему-то был уверен в успехе, причем именно что все обстоятельства против него, вселяло в него надежду. Он был убежден, что каждая голова устроена по-своему и настроена на определенную проблему, которую может решить именно эта голова и никакая другая. Справедливости ради следует сказать, что так он думал о всех головах, а не только о своей.

Отсюда Митя сделал следующий вывод: нужно изо всех сил стараться узнать, для чего, для каких именно целей рождена на свет его голова, а значит, и он сам. Узнать это можно, пробуя различные виды деятельности, и Митя стал их испытывать. Он пробовал даже писать, но скоро убедился, что предметом литературы является человеческая душа и отношения между людьми а в этом он разбирался слабо. Любые движения души становились все непонятнее по мере того, как он пытался в них углубиться. Митя искал ясности, а находил запутавшийся клубок, распутывать который не было желания. Он перестал писать.

Ознакомившись еще в школе с разными науками, Митя был удивлен приблизительностью гуманитарных наук и остановил свой выбор на естественных. И вот здесь, погружаясь в них все глубже, он дошел до самого простого вопроса, который его волновал более всего: как устроен мир? Это и была физика.

Подступиться к вопросу можно было двумя путями: исследуя мир на опыте или умозрительно. Митя предпочел второй путь, потому что только тут мог работать индивидуально и делать все, что ему заблагорассудится. Он мог часами сидеть над листом бумаги, заполняя его формулами. В этом есть своя прелесть, понятная немногим. Формулы вытекали одна из другой, разрастались, вели его дальше, существуя уже самостоятельно, — им оставалось только подчиняться. Иной раз действиями Мити руководила цель, но часто, особенно на первых порах, он просто постигал красоту, учась одновременно строгости выкладок. Он вырабатывал стиль.

Можно подумать, что Митя был по характеру рационалистом, черствым сухарем и человеком, лишенным эмоций. Ничего подобного! Ему как раз не хватало логики. Чувственное восприятие было в нем главным, а эстетика математических преобразований давала истинное наслаждение. Об этом говорит хотя бы такой факт. Наряду с различными теориями, постулатами, теоремами и правилами, почерпнутыми из учебников, он вводил в свой аппарат познания совершенно посторонние вещи, не имевшие никакого касательства к науке. Ну, например, березовую рощу, о которой говорилось, или дивертисмент Моцарта для струнных, или тропинку из Кайлов в Коржино, или стихи Пушкина, или даже памятный ему школьный вечер, на котором случилось… На котором что-то важное случилось, одним словом.

Трудно объяснить, как это сочеталось с интегралами, уравнениями и операторами. Очень грубо представить можно так. Митя прикидывал в уме новую работу, намечал математический путь и одновременно загадывал то ощущение, которое хотел получить в результате работы. Это могло быть ощущением березовой рощи или ощущением юношеского воспоминания. И он настойчиво его добивался, хотя чаще всего ощущение получалось приблизительным и неполным.

Вряд ли такой метод был строго научным. Скорее, он был поэтически-научным, если можно так выразиться. Но он соответствовал Митиной индивидуальности. Митя уже давно пришел к мысли, что, только внеся в работу свою индивидуальность, а не стараясь делать «как все», можно добиться мало-мальского успеха.

Вообще, надо признать, Митя был индивидуалистом. Это слово, как правило, имеет отрицательный оттенок и противопоставляется слову «коллективист». Митин индивидуализм заключался в том, что Митя хотел делать сам и по‑своему. Он избрал для себя трудный путь, а его индивидуализм был безвреден. Во всяком случае, вреден не больше, чем индивидуализм собирателя марок или спортсмена, мечтающего о победе.

Но почему Митя избрал эту область? Так ли уж важно знать все об устройстве мира? Можно спокойно прожить и без этого.

Разные могут быть объяснения. То ли Митя почувствовал, что сможет, то ли самоутверждался таким странным путем, то ли укрывался в своем предмете, подобно улитке, укрывающейся в раковине. Может быть, Митя боялся, что, столкнувшись с трудностями иного порядка, чем математические и физические, он спасует перед ними? Тоже возможно… Тут-то он шел ва-банк, замахивался на великое, и в случае проигрыша никто не упрекнул бы его в неудаче. Что ж, и не такие умы терпели здесь поражение. А в случае выигрыша… В случае выигрыша Митя получал ослепительную возможность оставить свое имя, остаться после себя. Возможность эта чрезвычайно заманчива.

Скорее же всего, Митя чувствовал долг, что-то вроде обязанности — сделать свое дело. Сделать то, что может только он, а если не сделает, то этого уже не сделает никто. Митя замахивался на вершину, но кто знает, чего он мог достичь на пути к ней?

Он был уверен в себе. Однако уверенность так тесно соседствовала с сомнениями, что непонятно, как это могло уживаться в одном человеке. Вот и в момент приезда в Коржино Митя был в страшной растерянности, потому что только что потерпел провал, потратив почти год на одну работу, которую считал главной и посредством которой надеялся найти путь. Ничего не получилось, все пошло прахом. Результат, правда, был, — но что это за результат? Во-первых, он был не нов принципиально, а во-вторых, путь, которым Митя рассчитывал идти дальше, вдруг оказался закрытым, полностью исчерпанным. Там был основательный тупик на манер железнодорожного, перегороженный доской в полосочку и с красным фонарем. Никакой березовой рощи, никакого дивертисмента!

Митя надеялся здесь, в отпуске, на лоне природы, немного остыть и поразмыслить, какой путь избрать теперь. Выбор пути с каждым годом сужался. Митя уже достаточно перепробовал. Однако по-прежнему был полон решимости, потому и привез в Коржино чистую тетрадь в красной обложке, которую надеялся заполнить новыми выкладками.

В тот день, после злополучного похода в лес и чистки грибов, Митя ушел в светелку, прихватив тетрадь, застелил стол чистой газетой, уселся на кровать и написал на первом листе исходные уравнения, с которых он начал десять месяцев назад. Их вид опечалил Митю. Вдруг показалось, что ничего не сделано, полезли мысли о ненужности его занятия не только для человечества, но и конкретно — для его семьи. Митя упал спиной на матрац и уставился в оклеенный газетами потолок, обильно засиженный мухами. За этим занятием его застал Витька, который просунул голову в дверь и улыбнулся с затаенной и не совсем понятной гордостью.

— Ты куда ж это пропал? — спросил Митя, повернувшись к нему.

Витька улыбнулся еще таинственнее.

— Мы чуть не заблудились, — продолжал Митя.

Вместо ответа Витька извлек из-за спины полную корзину грибов.

— Молоток! — иронически сказал Митя.

Витька, осмелев, зашел в светелку и, подойдя к столу, уставился на исписанную формулами страницу. Он изучал ее с минуту, забыв согнать с лица улыбку, а потом хрипло спросил:

— Это что у вас?

— Это, видишь ли, уравнения движения с релятивистской поправкой, — объяснил Митя.

— А зачем они?

— Чтобы знать, как движется частица в четырехмерном пространстве, — засмеялся Митя. Разговор начал его забавлять.

— Какая частица? — упорно продолжал Витька.

— Ну, в данном случае, с полуцелым спином.

Витька задумался, а потом вдруг извлек из корзины какой-то гриб и протянул его Мите.

— Этого гриба знаете? — спросил он.

— Этого гриба называется белый, — парировал Митя.

— А вот и не белый, а ложник, — сурово сказал Витька, сразу потеряв к Мите всякое уважение. — Вы его лизните, лизните!

Митя неуверенно лизнул и почувствовал на языке горечь.

— Я показать принес, чтобы вы их не брали, — сказал Витька и, размахнувшись, выбросил гриб в открытое окошко. — Движения! — снисходительно сказал он и улыбнулся с видом полного превосходства.

Он поставил корзину у кровати и пошел к выходу.

— Эй, а грибы куда? — спросил Митя.

— Мне ни к чему. Берите, — ответил Витька, не оборачиваясь, и удалился.

Митя придвинул к себе тетрадь и с минуту смотрел на уравнения, дожидаясь оживления мысли. Он ненавидел такие минуты начала работы, особенно когда начинал после некоторого перерыва. Создавалось впечатление, будто в голове все ссохлось и омертвело. Глаза тупо смотрели на бумагу. Ощущение собственной бездарности было полнейшее.

«Ясно и ежу, — говорил сам себе Митя, — что ты, Богинов, дилетант и недоучка без особых способностей. Ты просто осел! — продолжал Митя, постепенно свирепея. — Над тобой уже Витька смеется. Ишь ты, тетрадочку привез, уравнения нарисовал, профессор! Ну давай, давай что-нибудь! Ну замени переменные хотя бы… А зачем? Да так просто. Своего рода графомания… Взялся за гуж — полезай в кузов. Назвался груздем — не говори, что не дюж. Виньетку хотя бы нарисуй, крючочек, женскую ножку. Даже этого не можешь, кретин!..»