Джоанн Харрис - Леденцовые туфельки

• Название: Леденцовые туфельки
• Автор: Джоанн Харрис
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-699-32792-8

На одной из тихих улиц Монмартрского холма нашли прибежище Янна и ее дочери Розетт и Анни. Они мирно и даже счастливо живут в квартирке над своей маленькой шоколадной лавкой. Ветер, который в былые времена постоянно заставлял их переезжать с места на место, затих — по крайней мере, на время. Ничто не отличает их от остальных обитателей Монмартра, и возле их двери больше не висят красные саше с травами, отводящими зло. Но внезапно в их жизнь вторгается Зози де л'Альба, женщина в ярко-красных, блестящих, как леденцы, туфлях, и все начинает стремительно меняться…

«Леденцовые туфельки» Джоанн Харрис — это новая встреча с героями знаменитого романа «Шоколад», получившего воплощение в одноименном голливудском фильме режиссера Лассе Халлстрёма (с Жюльетт Бинош, Джонни Деппом и Джуди Денч в главных ролях), номинированном на «Оскар» в пяти категориях.

Перевод с английского И. Тогоевой.

---

Розетт, кстати, интересует меня все сильнее и сильнее. Эту крошку, слишком маленькую для своего возраста, с остреньким личиком и широко расставленными глазами, вполне можно было бы и за кошку принять, когда она ползает по полу на четвереньках (пока она предпочитает передвигаться именно так, а не ходить, как все); она сует пальчики в каждую щель в деревянной обшивке стен, она то и дело открывает или закрывает дверь в кухню, она выкладывает на полу длинные и весьма сложные композиции из разных мелких предметов. В общем, за ней нужен глаз да глаз. И хоть обычно она ведет себя неплохо, у нее, по-моему, начисто отсутствует ощущение опасности. А уж если она чем-то расстроена или огорчена, то может дать волю и дикому, безудержному гневу (чаще всего безмолвному) — начнет раскачиваться с такой силой, что даже головой об пол стукается.

— Что это с ней такое? — спросила я как-то у Анни.

Она опасливо на меня глянула, словно решая про себя, можно ли мне без опаски сказать об этом, но все же ответила:

— Да никто толком не знает. Врач смотрел ее однажды, когда она еще совсем маленькая была; он тогда сказал, что именно это, наверное, и называется в народе cri-du-chat,[34] но уверен он не был, и мы больше к нему не ходили.

— Cri-du-chat?

Звучит как средневековое название какой-то напасти, беды, которую может навлечь крик кошки.

— Ну да, она так кричала — в точности как кошка. Я ее даже Котенком прозвала.

Анни рассмеялась и быстро, почти виновато, отвела глаза, словно даже этот разговор ей казался немного опасным.

— Но на самом деле она совершенно нормальная, правда-правда, — заверила она меня. — Просто не такая, как все.

«Не такая, как все». Снова это выражение. По всей видимости, оно, как и слово «случайность», имеет для Анни совершенно особый смысл. Розетт, безусловно, имеет склонность попадать в непредвиденные ситуации. Но я подозреваю, что «случайность» в данном случае означает нечто большее, чем наливание в резиновые сапожки воды, подкрашенной красками для рисования, или засовывание в видеопроигрыватель поджаренных тостов, или проделывание пальцами дырок в сыре для невидимой мышки.

Случайности, непредвиденные ситуации возникают, когда Розетт оказывается поблизости. Как тогда с разбитой хрустальной тарелочкой. Я могла бы поклясться, что та тарелка разбилась, хотя теперь уже совсем в этом не уверена. А когда свет как бы сам собой то включается, то гаснет в комнате, где вообще никого нет? Разумеется, это могут быть просто «шутки» старого дома с его отвратительной проводкой. Возможно, и все остальное тоже всего лишь плод моего воображения. Впрочем, предполагай не предполагай, а из слова, как говорила моя мать, шубы не сошьешь. Опять же ясно, что от яблони яблоко, а от ели шишка. Да и вряд ли я себе что-то вообразила: не имею я такой привычки.

В последние дни дел было невпроворот. Прямо какой-то взрыв активности. Мы без конца что-то чистили и мыли, переставляли мебель, делали новые припасы, без конца таскали из кладовой на кухню всякую утварь: медные кастрюльки, сковородки, противни, формочки, горшочки — все это, хоть и было тщательно упаковано, потемнело и покрылось пятнами, так что, пока я присматривала за магазином, она часами на кухне оттирала и отмывала каждую посудину, пока не довела все до блеска.

— Ладно, хоть развлекусь немного, — все повторяет она, словно стыдясь своего радостного оживления, как стыдятся детской привычки, которую давно уже следовало перерасти. — Ты же понимаешь, что это не всерьез.

А по-моему, как раз очень даже всерьез. Ни одна игра не стоит столь тщательных усилий и планирования.

Янна покупает только самую лучшую шоколадную глазурь — ее поставляет «один честный человек» откуда-то из пригородов Марселя — и всегда расплачивается наличными. Она говорит, что для начала вполне достаточно дюжины упаковок каждого сорта, но по ее горящим глазам я уже поняла, что этого будет мало. Она говорит, что раньше всегда все готовила сама, и я, признаюсь, сперва не очень-то в это верила, но то, как она самозабвенно, буквально с головой вновь погрузилась в работу, свидетельствует о том, что она отнюдь не преувеличивала.

Причем она все делает так быстро и ловко, что наблюдать за ней — одно удовольствие, просто бальзам на душу. Сперва сырую шоколадную глазурь растапливают, а потом «закаливают», то есть дают ей слегка загустеть, благодаря чему она избавляется от излишней ломкости и превращается в блестящую тягучую массу, которая как раз и необходима для изготовления шоколадных трюфелей. Янна все операции производит на специальной гранитной доске, разливая по ней размягченный шоколад, похожий на шелковое полотно, и снова собирая его с помощью шпателя. Затем шоколад отправляется обратно в медный котелок, слегка нагревается, и весь процесс повторяется снова, пока она не объявит, что все готово.

Янна редко пользуется термометром для сахарного сиропа. По ее словам, она столько лет готовила шоколад, что сразу чувствует, когда он достиг нужной температуры. И я ей верю; еще бы, в течение трех последних дней я постоянно наблюдаю за ней, и она ни разу ни в чем не ошиблась — поистине безупречная работа! За это время даже я научилась воспринимать готовую продукцию критически, проверяя, нет ли потеков, не слишком ли бледен цвет, что всегда свидетельствует о том, что шоколад недостаточно «закален», достаточно ли в нем блеска и «хрусткости», ибо все это — показатели отличного качества.

Трюфели, по словам Янны, делать проще всего. Она говорит, что Анни это умела уже в четыре года, а теперь пора и Розетт попробовать, — и малышка с серьезным видом обваливает шарики трюфелей в порошке какао, рассыпанном на разделочной доске; личико все перемазано мягким шоколадом, глазенки сияют, как у енота…

Впервые я слышу, как Янна хохочет.

Ах, Янна! Вот она, твоя слабость!

Между тем я упражняюсь и в кое-каких собственных умениях. Слишком велик мой интерес к этому месту, так что и я стараюсь все делать хорошо и уже приложила немало усилий, чтобы своими чарами усилить притягательность нашей chocolaterie. Учитывая необычайную чувствительность Янны, действовать пришлось незаметно, но кукурузный початок, символ Синтеотля,[35] и боб какао, символ Госпожи Кровавой Луны, нацарапанные мною иод притолокой и на ступеньках крыльца, должны обеспечить процветание нашему маленькому бизнесу.

Я отлично знаю, что предпочитает каждый из твоих покупателей, Вианн. Я легко могу это прочесть по цветам их ауры. И я знаю, что девушка из цветочного магазина вечно всего боится, а та женщина с маленькой собачкой во всем винит только себя, а молодой болтливый толстяк умрет, не дожив и до тридцати пяти, если немедленно не сбросит вес.

Такой уж у меня дар, знаете ли. Я могу узнать, что всем им необходимо. Могу сказать, чего они боятся, могу заставить их танцевать.

Если бы моя мать поступала как я, ей бы не пришлось так яростно бороться за то, чтобы выжить. Но она моей практической магии не доверяла, называла ее «захватнической» и вечно намекала на то, что подобное неправильное использование моих умений — это как минимум проявление эгоизма, а по большому счету — преступление, которое в итоге навлечет на нас обеих ужасные кары. «Вспомни кредо нашего Братства дельфинов, — говорила она мне. — Не вмешивайся, если не хочешь позабыть свой Путь».

Разумеется, это кредо было буквально омыто свойственными моей матери эмоциями, но я к тому времени уже почти создала свою Систему, про себя давно решив не только отказаться от Пути дельфина, но и стать такой, какой мне написано на роду: назойливой, вечно вмешивающейся в чужие дела и судьбы.

Вопрос только в том, с кого начать? С Янны или с Анни? С Лорана Пансона или с мадам Пино? Здесь столько различных жизней, и они так переплетены между собой! Причем у каждого свои тайны, свои мечты, свои амбиции и скрытые сомнения, свои черные мысли и полузабытые страсти, свои невысказанные желания. Столько жизней — бери не хочу, пробуй сколько угодно — и все для таких, как я!

Сегодня утром зашла та девушка из цветочного магазина и сказала шепотом:

— Ой, я видела вашу витрину! Это так красиво… я просто не могла не зайти и не сказать…

— Вас ведь Алиса зовут, верно? — спросила я.

Она кивнула, опасливо озираясь, точно зверек, попавший в незнакомую обстановку.

Алиса, как мы знаем, болезненно застенчива. Говорит еле слышно; распущенные волосы похожи на саван. Ее довольно красивые, слегка подведенные глаза испуганно выглядывают из-под густой высветленной челки, словно из норки, а руки и ноги нелепо торчат из голубенького платьица, явно некогда сшитого на девочку лет десяти.

Она обута в ботинки на толстенной платформе, которые выглядят слишком тяжелыми на тонких, как спички, ногах. Любимое лакомство Алисы — молочно-шоколадная помадка, но покупает она всегда плитку простого черного шоколада, потому что в нем «калорий в два раза меньше». И от нервного напряжения ее аура всегда отливает золотом.