Брайан Олдисс - Доклад о вероятности Эй

• Название: Доклад о вероятности Эй
• Автор: Брайан Олдисс
• Издательство: Амфора
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-8301-0185-8

При контакте с параллельной вселенной всегда возникает много сомнений. Определителя Чарлока беспокоит ключ к шкале мира Домоладоссы, Подавитель Архивов пытается угадать, что такое Президент, а миссис Мери и вовсе не понимает, что это за странное ночное шоу. Но главный вопрос — какая же вселенная истинная, а какая — всего лишь Вероятность А?

Вот дом, который построил Джек.

А вот веселая птичка-синица,

Которая ворует пшеницу,

Которая в темном чулане хранится,

В доме, который построил Джек...

Чопорный английский роман, в котором создания иных реальностей обращаются друг к другу не иначе, как «- Сер!». Роман поднимает древнюю проблему существования несуществующего, имеющею крайнее выражение в «парадоксе лгущего критянина». Существуют ли в какой-либо реальности герои книги, которую мы читаем, происходит ли в ином мире действо, которое нарисовал художник, и что же на самом деле было давным-давно в далекой-далекой галактике? Вопрос романа — что есть наш мир — бытие или всего лишь доклад о Вероятности А, изучаемый аналитиком в другой, истинной, реальности? Сюжет, стоя на месте «...А вот корова безрогая, которая лягает пса без хвоста...», закручен так, что Лукьяненко нервно переписывает начисто «Черновик», а Пелевин пускает свои книги на самокрутки.

Однако, имеется одно «но». В свое время роман привел меня в сильнейшее смущение, потому как я не мог ответить на поднимаемый романом вопрос. Сейчас же такая позиция автора кажется более провокационной, чем должной. Например, еще один английский автор Т.Пратчетт в романе «Движущиеся картинки» поднимает ровно ту же проблематику, но совершенно не напрягает читателя сомнениями, относительно его, читателя, материальности. Уже только по этому роман «Движущиеся картинки» философский, а роман «Доклад о Вероятности А» — какой угодно, но не философский. Вопреки расхожему мнению, философия не занимается неразрешимыми проблемами бытия, философия это конкретная практическая дисциплина, которая, помимо прочего, определяет возможности обойти эти самые «типа неразрешимые проблемы» и спокойно жить дальше. Поэтому роман, в котором подобные ответы не представлены, не разобраны про составляющим и не разложены по полочкам написан для смятения ума, а не для любомудрия.

 dobriy_doktor

---

Брайан Олдисс Доклад о вероятности Эй

Часть первая ДЖИ, КОТОРЫЙ ЖДЕТ

I

Текст доклада:

В этот январский день погода демонстрировала почти полное отсутствие характера. Ни мороза, ни ветра. Деревья недвижны. Однако тот, кто посвятил себя предсказаниям погоды, имел бы вполне достаточные основания рассуждать о дожде, который должен был начаться еще до заката. Хмурые тучи застилали небо. Лик солнца был закрыт ими. Соответственно тени не имели формы.

Единственное окно на северо-западной стороне дома отражало неясные очертания сада. Ни единого движения. Только раз, неожиданно по окну прокатилась тень голубая, пролетевшая над садом и расплескавшая спокойствие. Ни единого движения не заметно в самом доме. Ни единого звука не доносилось из него.

Джи обитал не в доме-особняке, а в деревянном бунгало, одно из окон которого смотрело на северо-западную стену особняка. В легком строении была всего лишь одна комната — приблизительно пять метров на четыре, так что бунгало оказывалось вытянутым в длину. Стояло оно на низких кирпичных столбах, поднимавших его над землей. Сделано было из досок: на фасаде и на задней стене они шли вертикально, а на боковых стенах горизонтально. Крыша, заменявшая к тому же потолок, также была сколочена из досок, покрытых рубероидом, который был прибит гвоздями с большими плоскими шляпками, глубоко ушедшими в черный материал; от гвоздей во все стороны разбегались многочисленные трещины.

В бунгало было два окна. Оба в передней стене, впрочем, как и дверь. Дверь эта — самая простая, подогнана была плохо. Окна тоже самые простые, без всяких переплетов — в одно стекло. Рамы, косяки, наличники и сама дверь выкрашены были белой краской, которую пыль и время превратили в серую, но смотрелась она еще, в общем-то, неплохо и, очевидно, в освежении не нуждалась. Все остальное дерево, исключая доски крыши, покрасили желтой краской. Она находилась к данному моменту в менее удовлетворительном состоянии, чем белая: во многих местах облупилась, облезла и обнажила материал.

Между двумя окнами висела перекошенная дверь-инвалид. В замочной скважине изнутри торчал ключ, хотя замок уже давно не закрывался: петли просели, дерево рассохлось, косяк повело. Джи приходилось хлопать изо всех сил, чтобы закрыться получше на ночь; мысль о том, что мистер Мери может войти в бунгало и застать его спящим, не радовала. Иногда, когда Джи в очередной раз приходилось грохотать дверью, закрываясь на ночь, ключ вылетал из замочной скважины и падал на коврик, лежавший перед входом.

Года два уже прошло с того времени, как Джи поселился в деревянном бунгало. За это время, за эти почти два года, ключик падал на коврик перед дверью несчетное число раз.

Когда мистер Мери нанимал рабочих для строительства бунгало в саду, он говорил своей жене: «Это для тебя, ты сможешь называть его своим летним домом». Фасад маленького деревянного зданьица выходил на северо-западную стену особняка не прямо, а под углом градусов в двадцать, в направлении почти на восток-юго-восток. Десять метров было между двумя этими очень разными по виду строениями. Дом, конечно же, возвышался, можно сказать, нависал над бунгало.

В начале января, в первых числах, когда светило редкое в это время солнце, оно почти никогда не выглядывало из-за крыши, так что лучи его не попадали в нижние половинки двух окон деревянного домика. Однако даже этот скудный рацион урезала группка печных труб, отбрасывавших тени на крышу и фасад бунгало. Поскольку окна обращены были на восток-юго-восток, свет падал в единственную комнату под углом. Он захватывал маленький участок коврика, разливался по полу и добегал до кушетки, на которой обычно спал Джи.

Однако Джи в такие моменты никогда на ней не было.

Это его ложе стояло у северной стены домика, напротив него, в углу, Джи поставил маленькую печку-примус старого образца, работавшего на керосине. Около нее стояло кресло, в котором он проводил большую часть дня. Одна из ножек кресла была немного короче других, и при желании можно было изобразить кресло-качалку. Это кресло принесли в бунгало из дома. Стиль, в котором выполнен был этот предмет обстановки, назывался — по мнению Джи — «колесо» потому, что перекладины, составлявшие его спинку, сходились к центру, но одна потерялась, исчезла. Именно поэтому мистер Мери и приказал перенести кресло из особняка в бунгало. Сделали же его незадолго до первой мировой войны, об этом можно было узнать, прочитав надпись на нижней стороне круглого деревянного сиденья, — 1912. Джи знал про эти цифры и никогда не забывал о них.

Сидя в кресле, он обычно позволял глазам отдохнуть, перебегая взглядом с предмета на предмет.

Вообще-то их, этих предметов, было немного. И каждый давно и хорошо знаком с Джи. Большая часть фабричного производства, как, например, примус с узором из круглых дырочек на верхней части или оцинкованное ведро, стоявшее обычно возле кресла. Почти все вещи и мебель не предназначались для бунгало, а были принесены из особняка мистером Мери, некоторые из них женой мистера Мери, но все это было еще до того, как они рассорились. Один, от силы два предмета обстановки принадлежали Джи.

Некоторые из вещей прямо говорили о прошедшем времени, другие лишь тонко намекали на него. Часы Джи предназначались как раз для того, чтобы следить за незримыми и неуловимыми мгновениями; это были собственные часы Джи: он купил их, истратив часть суммы, выданной ему мистером Мери в качестве жалованья. На циферблате, круглом циферблате, располагались цифры от единицы до двенадцати и пара стрелок. Меньшая из них указывала на нижнюю петлю цифры восемь, а большая — на промежуток между цифрами девять и десять. Стрелки пребывали в этой позиции, образуя угол градусов в пятьдесят, уже больше одиннадцати месяцев. И хотя Джи, когда часы вдруг обращали на себя его внимание, тешил себя иллюзиями, что они в рабочем состоянии, он все-таки ни разу не решился проверить эти самоутешительные предположения и завести механизм.

Напоминал о ходе времени и календарь за предыдущий год — 19... Девятое число февраля было отмечено на его листе.

Джи, впрочем, полностью сознавал, что указанная дата не совсем верна. Над этой рабочей — с цифрами и названиями — частью календаря, которая не работала, висел рисунок, приклеенный к тому же куску картона. Когда Джи обращал внимание на эту «эстетическую» часть, он видел среднего качества картинку, изображавшую двух мужчин в современной одежде, стоящих на краю пропасти. Один из них, с черной бородой, указывал своей тростью на что-то в ущелье, а второй, со шляпой в руке, казалось, пристально вглядывался, но не в пропасть, а в кончик палки своего бородатого спутника. На переднем плане ущелье было завалено деревьями, сломанными сучьями и валунами гигантских размеров. На заднем плане весь этот хаос застилала багровая пелена, и над всем этим парила, простирая свои громадные крылья, какая-то птица. Грандиозность изображаемого не производила должного, строгого и сурового, впечатления, поскольку все написанное обнимал мягкий дневной свет. Этот свет так охватывал две фигуры на картине, что они казались стоящими среди театральных декораций, поэтому, несмотря на край пропасти, за мужчин — и бородатого, и в шляпе — было не страшно, они, казалось, в безопасности.

Третьим предметом, указывавшим на постоянный ход времени, хотя и не так непосредственно, как часы и календарь, являлась газета «Дейли... » за апрель предшествующего года. Джи приколол когда-то лист с текстом и картинками к стене двумя канцелярскими кнопками: по одной в каждый верхний угол, правда, потом добавил еще две — в нижние углы, потому что от сырости, шедшей от стен, газета норовила завернуться вверх. Он хранил этот лист, так как считал его самым содержательным из газетных листов. Над центральной статьей этой полосы шла надпись крупным и жирным шрифтом: «СИЛЬНЫЙ ВЗРЫВ ПОВРЕДИЛ КОРАБЛЬ В ЮЖНОМ ПОРТУ». Репортаж об этом пожаре, во время которого никто не пострадал, иллюстрировала фотография, снятая сверху: корабль и дым, поднимающийся над ним. Когда Джи было семь лет и он был ребенком, дядя водил его на этот корабль. Над другой заметкой — заголовок поменьше: «3егенгаис под арестом». В последней колонке на этой полосе рассказывалось о стачке на автомобильном заводе. Ниже говорилось о более понятных и интересных вещах: «Митцы Табори четвертый раз выходит замуж»; «СПРОС НА РЫБУ ДОСТИГ РЕКОРДНОГО УРОВНЯ»; и, конечно же, репортаж из суда с заседания по делу о зверском убийстве, озаглавленный «И рассмеявшись, я убил ее». Был на этой полосе материал, способный заинтересовать Джи как садовника, под названием «Шланги идут!»; в нем рассказывалось о том, как некий мужчина в штате Нью-Йорк с удивлением однажды заметил, что его шланг зарывается в землю и умело сопротивляется при этом попыткам извлечь его на белый свет. Наконец шланг исчезает и появляется только через два дня у стены баптистской церкви, что, естественно, вызывает изумление.