Урсула Ле Гуин - Прозрение

• Название: Прозрение
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33477-3

Гэвир Айтана. юноша-раб из Дома Арка, наделен странными способностями — в видениях ему приходят картины будущего, а феноменальная память не дает забыть ничего из когда-то увиденного или прочитанного. Он хранит свой дар в тайне, потому что не может им управлять и не знает, когда произойдет то, что ему привиделось. Однако увиденное им неотвратимо… Предательство, нашествие врагов, потеря близких, голод и бесконечная дорога… И когда это случается. Гэву остается только принять новую судьбу и попытаться ответить на ее вызов, надеясь на свои дары и бога Удачи…

Впервые на русском языке!

---

Страсть была запрещена. Целомудренное обожание было разрешено. Но я оказался слишком косноязычен (а порой от смущения и вовсе лишался дара речи), чтобы выразить свои чувства словами, так что изливал их в весьма дурных виршах, которые никогда Сотур не показывал. Однако самой Сотур не нужны были ни страсть, ни обожание. Ей нужна была наша старая дружба, ибо она чувствовала себя очень одинокой.

Ее ближайшей подругой всегда была Астано, но Астано сейчас вовсю готовили к свадьбе. Ходили слухи (так сказала мне Сэлло), что Астано выдадут за Коррика Белтомо Рунду, сына самого богатого и самого влиятельного сенатора Этры, которому наш Отец, Алтан Арка, и сам был обязан немалой долей своего влияния и власти. Сэлло говорила, что в «шелковых комнатах» только об этом и шепчутся. Коррик Рунда в армии никогда не служил и, по слухам, «якшался» с дурной компанией — богатыми молодыми людьми из числа «освобожденных» и отпрысками не слишком-то знатных семейств, которые вели весьма разгульную жизнь. Говорили также, что будущий жених Астано хорош собой, но склонен к полноте. Нам очень хотелось знать, какие чувства к этому Коррику испытывает наша нежная, красивая и храбрая Астано, действительно ли она хочет выйти за него замуж, а также насколько Отец и Мать Арка могут быть поколеблены в своем решении, если их дочь откажется от этого брака.

Что же касается Сотур, их сиротки-племянницы, то ее желания относительно замужества в расчет вообще не принимались. Ее все равно выдали бы за того, кого сочли бы «наилучшей партией». Такова судьба почти всех девушек в знатных Семьях, и, по-моему, она не слишком отличается от участи рабынь. Мысль о том, что мою слегка мрачноватую, нежноголосую Сотур отдадут какому-то чужому и равнодушному мужчине, который ее не любит и не понимает, приводила меня порой в состояние такой жгучей беспомощной ярости, что мне уже и самому хотелось, чтобы это произошло как можно скорее. Пусть она навсегда исчезнет из нашего Дома, зато я не буду вынужден каждый день видеть ее и стыдиться того, что я всего лишь раб, что мне только четырнадцать лет, что я способен лишь на то, чтобы писать глупые стишки и страстно мечтать коснуться ее, но так и не иметь этой возможности…

Сэлло, разумеется, знала о моих чувствах; да если б я даже и захотел что-нибудь скрыть от нее, то все равно не смог бы. Она знала, что на шее в крошечном мешочке я ношу тщательно свернутую записку, которую Сотур написала мне год назад, когда я болел лихорадкой: «Быстрее поправляйся, дорогой Гэвир, без тебя все стало скучным, словно пылью покрытым». Сэлло очень огорчало то, что мои страстные желания совершенно неосуществимы. Ей казалось страшно несправедливым то, что сама она обрела счастье и полное удовлетворение в любви, а мне было это запрещено Даже в мечтах. Разумеется, и раньше возникала порой любовь между женщиной из благородного семейства и рабом, но все подобные истории всегда заканчивались весьма печально и означали для мужчины пытки или смерть, а для женщины если не смерть — во всяком случае, в наши дни, — то чудовищный публичный позор и полное забвение. Сэлло все пыталась найти в этих жестоких законах хоть какой-то смысл, понять, чем же они нас защищают, и старательно убеждала и меня, и себя, что они действительно нас защищают, но доказать, что они справедливы, все равно не могла, даже и притворяться не пыталась. Справедливость в руках богов, писал один старый поэт, а в руках смертных лишь милосердие и меч. Я процитировал Сэл эту строчку, ей очень понравилось, и она потом часто повторяла эти слова. И при этом, по-моему, думала о Явене, своем добросердечном возлюбленном, своем герое, обладавшем и милосердием, и мечом.

Романтическая любовь и страстные мечты совершенно измучили меня. Только Сэлло служила мне утешением, да еще работа.

Эверра наконец позволил мне свободно пользоваться библиотекой Аркаманта, куда прежде мне даже входить не разрешалось, хоть я и подметал повсюду в доме. Дверь в библиотеку находилась в коридоре чуть дальше куполообразного святилища Предков. Впервые переступив порог библиотеки, я испытал некий священный ужас, наверное не меньший, чем если б осмелился войти в святилище. Библиотека была небольшая, но хорошо освещенная благодаря высоким окнам с чистыми прозрачными стеклами. На полках имелось более двух сотен книг, тщательно подобранных и расставленных Эверрой; он же регулярно стирал с них пыль. В комнате пахло книгами — этот невнятный аромат некоторым людям кажется душным и пыльным, а некоторых, напротив, возбуждает. И еще там было очень тихо. До этого помещения почти никто никогда и не добирался, разве что подметали пол в коридоре; и в библиотеку тоже почти никто не входил, кроме Эверры, Сотур, Сэлло и меня.

Сотур давно уже упросила нашего учителя даровать им с Сэлло эту привилегию, а Сотур Эверра ни в чем отказать не мог. Она была единственной из старших детей Семьи, кто продолжил занятия в школе, ибо ни Явен, ни Астано больше уже не могли делать то, что им хочется. К тому же Сотур постоянно читала книги и сказала Эверре, что это он поселил у них с Сэл в душе «книжный и душевный голод», так что теперь просто не имеет права отказать им в утолении этого голода. Она объяснила ему, что Сэлло сходит с ума, слушая глупую болтовню обитательниц «шелковых комнат», а она, Сотур, страдает от дурацкой необходимости беседовать с напыщенными торговцами и необразованными политиками. В общем, с разрешения Отца и Матери Арка, прочитав девочкам массу нотаций относительно неразборчивости в подборе книг, Эверра выдал им обеим по ключу.

Однако как ни тяжело было мне признаться в этом даже самому себе — а уж ни Сэлло, ни Сотур я и вовсе никогда об этом не говорил, — но столь давнее желание свободно посещать нашу библиотеку принесло мне жестокие разочарования. Оказалось, что более половины имевшихся там книг мне уже хорошо известны, а те, которых я еще не читал, которые издали выглядели столь таинственными и недосягаемыми в своих темных кожаных переплетах или в футлярах для свитков, оказались по большей части довольно скучными — это были юридические анналы, всевозможные компендиумы, бесчисленные сборники эпических поэм, созданных весьма посредственными авторами. Этим книгам было по крайней мере лет пятьдесят, а то и значительно больше, что составляло особую гордость Эверры. «Никакого современного мусора я в Аркаманте не допущу», — говорил он, и мне хотелось верить, что большая Часть современных литературных произведений — это действительно мусор. Однако я убедился, что и это старье — тоже зачастую самый настоящий мусор. Впрочем, Эверре я, разумеется, ничего такого не говорил.

И все же я очень полюбил нашу библиотеку: это было единственное место, где мы могли видеться с Сэлло и Сотур и где я мог оставаться наедине с самим собой. Для меня это было некое средоточие покоя; только здесь я мог полностью отдаться чтению своих любимых поэтов и великих историков, а также мечтам, что, может быть, и я когда-нибудь сумею внести в литературу свой вклад.

Стихи, которые я посвящал Сотур, хоть и были написаны «кровью сердца», получались неуклюжими и глупыми. И я понимал, что поэт из меня никакой, хотя поэзию очень любил, и история мне тоже очень нравилась — оба эти искусства придавали ясности в понимании смысла жизни и человеческих чувств, давали оценку бессмысленным, бесконечным и жестоким войнам людей друг с другом, а также многим прежним правителям и правительствам. Я чувствовал, что история мне, пожалуй, ближе, что именно она должна была стать для меня основным предметом. Я понимал, конечно, что мне нужно еще очень много учиться, но учение доставляло мне огромную радость. У меня были великие планы относительно тех книг, которые я, конечно же, напишу. Трудом всей моей жизни, решил я, будет соединение летописей и документов о жизни городов-государств в одну великую историю; и, написав эту книгу, я тоже стану великим и знаменитым. Я даже набросал несколько развернутых планов своего будущего труда; наброски получились довольно невежественные, чересчур честолюбивые, полные ошибок, но, в общем, не такие уж и глупые.

Больше всего я опасался, что кто-то уже написал задуманную мною историю городов-государств, а я об этом просто не знаю, потому что Эверра ни за что не желает покупать новые книги.

Однажды весной он с утра пораньше отправил меня через весь город в Белмант, Дом, столь же известный своей библиотекой и ученостью, как и наш. Я любил ходить туда. Тамошний учитель, Мимен, ближайший друг Эверры, был значительно моложе его. Они постоянно обменивались книгами и манускриптами, и чаще всего за ними посылали именно меня. Я выполнял эти поручения с радостью, поскольку это освобождало меня от необходимости слушать, как малыши нудно твердят алфавит, и давало возможность выбраться наконец из дома. Утреннее солнце так чудесно светило, что я выбрал самый длинный, кружной путь — через парк, где росли старые сикоморы и где Торм когда-то заставлял нас маршировать. Потом я не спеша шел по ведущим на юг улицам вдоль городской стены и наслаждался своей недолгой свободой. В Белманте Мимен встретил меня очень приветливо. Я ему нравился, и он частенько рассказывал мне о работах некоторых современных авторов и читал наизусть стихотворения Реттаки, Каспро и других, чьих имен Эверра даже слышать не хотел. Но книг этих писателей Мимен мне никогда не давал, зная, что Эверра запрещает их читать. В тот день мы с ним тоже немного побеседовали, но в основном о слухах, связанных с грядущей войной: ведь наш Явен, как и один из сыновей Семьи Бел, был в армии. Потом Мимен сказал, что ему пора возвращаться в класс, вручил мне целую охапку книг, и я отправился домой.