Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ

• Название: НЕСУЩИЕ КОНИ
• Автор: Юкио МИСИМА
• Издательство: Symposium
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89091-267-4

Вторая часть тетралогии «Море изобилия» воплощает буддийскую концепцию круговорота жизни. В «Несущих конях» продолжается линия героев «Весеннего снега». Рационалиста и законника Сигэкуни Хонду в зрелом возрасте жизнь сводит с девятнадцатилетним юношей, в котором он вдруг видит своего горячо любимого друга Киёаки Мацугаэ. И в новой жизни столкновение мечты друга с реальностью заканчивается смертью, трагической, но завораживающей.

Исао — новое воплощение Киёаки — юноша, мастерски владеющий боевым искусством кэндо. Он горячо любит свою страну и для того, чтобы возродить ее славу и величие, замышляет государственный переворот. Доказательством чистоты своих помыслов он полагает принятое им решение и в случае неудачи, и в случае удачи покончить с собой истинно доблестным способом — харакири.

В романе «Несущие кони» Мисима во многих деталях описал будущую собственную смерть — ритуальное самоубийство харакири.

---

Я до сих пор не говорил об этом, но как ты думаешь, благодаря кому процветает наша школа? Ну, так благодаря кому же?

— Не знаю.

— Ты, наверное, удивишься, услыхав это имя, но я тебе скажу: благодаря барону Синкаве. Ни ты, ни Сава не должны говорить этого ученикам. Потому что это наша самая большая тайна. Это здание школы на самом деле анонимно купил для нас барон Синкава. Конечно, в благодарность за это я много для него делал. Барон есть барон, он не будет понапрасну тратить деньги. Иначе разве смог бы он вывернуться, когда на него так обрушились в связи с покупкой долларов.

Хонда снова посмотрел на Исао. Холодное выражение лица без намека на удивление заставило Хонду вздрогнуть. Иинума уже не мог остановиться:

— У меня были вот какие отношения с бароном: он вызывал меня к себе накануне событий 15 мая. Вообще-то деньги мне ежемесячно передавал секретарь, поэтому лично с бароном я практически не встречался.

В этот раз барон, вручая мне деньги — о сумме я не скажу, но это была пачка крупных ассигнаций, — сказал мне: «Это не за меня. Это деньги за Бусукэ Курахару. Такой человек, как он, не станет давать деньги, чтобы купить свою жизнь: мне он не один раз помогал, поэтому, не говоря ему, я решил действовать по собственному усмотрению. Используйте эти деньги для безопасности Курахары. Если этого недостаточно, скажите. Я дам еще». Поэтому я…

— И вы взяли.

— Да. Взял. Потому что меня тронула забота барона Синкавы о своем старшем друге. И ты, и Сава видели, как после этого начала процветать наша школа.

— Значит, вы, отец, добиваясь нашего ареста, защищали Курахару?!

— Может, и так. Но это взгляд ребенка. Мне же, какие бы деньги я ни получил, было ясно, что важнее, огромная сумма из того мира, с которым я никак не связан, или собственный сын.

— Другими словами, вы выбрали самый лучший способ — спасли жизнь сына, спасли жизнь Курахаре, выполнили свой долг перед бароном Синкавой.

Хонда с радостью заметил, что наконец глаза Исао зажглись прежним огнем.

— Да, нет. Ты слишком мелко мыслишь. Ну? Ты должен знать — в этом мире все переплелось сложнейшим образом. Пока не попадешь в рай, не разорвешь связей в мире людей. И чем больше стремишься сбросить эти путы, тем плотнее они обвиваются вокруг тела. А если есть у тебя твердая цель, то эти связи не помешают.

Мне, Исао, не стоит мешать.

Для меня, сколько бы денег я ни взял, было бы все равно, убей ты Синкаву или Курахару. Я потом искупил бы все харакири. Я прекрасно сознавал это, когда брал деньги. Если купец, взяв деньги, не дает вам товар, это мошенничество. Для гражданина же деньги — это деньги, а верность — это верность. Они никак не связаны. За деньги дают деньги, за преданность платят собственной смертью. Вот и все.

Я говорю об этом, чтобы ты меня понял, правильно понял. Испачкаться, не запятнав себя, — вот в чем истинная чистота. Будешь бояться испачкаться, ничего не сможешь сделать. И сколько бы времени ни прошло, Исао, тут ничего не изменишь.

Ты, наверное, понимаешь, что я хочу сказать. Я сдал тебя полиции вовсе не для того, чтобы спасти жизнь Курахаре. Нет, для того чтобы спасти твою жизнь. Если бы я считал, что, совершив акт возмездия, покончить с собой — лучший способ оставить свое имя в веках, я бы сам с радостью послал бы тебя на смерть. Но я не дал тебе этого сделать, потому что не согласен с этим. Я уже говорил об этом, не стоит повторяться. Именно ради твоих стремлений, из любви к тебе, моему сыну, я дошел до доноса, по которому вас и арестовали. Плакал кровавыми слезами, но донес. Ведь так, Минэ?

— Исао, да ты должен на коленях благодарить отца за его заботу!

Исао, потупив голову, молчал. Опьянение легкой тенью легло под глазами, лежащие на столе руки слегка дрожали.

И тут Хонда вдруг понял, что же он давно хотел сказать Исао. Только одно слово, которое он собирался вставить, найди он хоть малейшую щелку в длинных, самодовольных поучениях Иинумы. Скажи он его, рухнули бы все поучения, очнулся бы Исао и выбежал на залитое ярким светом широкое поле, где нечего опасаться…Но сказанное сейчас в утешение поникшему Исао это слово могло выставить величайшей глупостью самые чистые страдания его жизни. Слово, открывающее тайну возрождения. Душевный порыв Хонды — открыть хранимую тайну, выпустить ее на волю, словно птицу из клетки, — угас, когда он увидел слезы, катившиеся по щекам у Исао. Тот заговорил нервно, отрывисто:

— Получается, что я жил иллюзией, действовал ради иллюзии и наказан из-за иллюзий… Но мне не нужны иллюзии!

— Станешь взрослым и получишь то, что ты хочешь.

— Стать взрослым… так, может, лучше было бы родиться женщиной. Женщина, наверное, может прожить без иллюзий, а-а, мама? — Исао горько рассмеялся.

— Ну, что ты говоришь! Куда тебе! Вот дурачок. Выпил лишнее, вот и болтаешь, — рассерженно среагировала Минэ.

Вскоре Исао после нескольких рюмок так и уснул, прижавшись щекой к столу. Сава повел его в комнату, чтобы уложить в постель, Хонда, решивший воспользоваться случаем и уйти, все-таки тревожась, пошел следом за ними.

Сава, пока заботливо укладывал Исао, не произнес ни слова. Тут его из коридора позвал Иинума, он вышел, и Хонда остался один на один со спящим.

Раскрасневшийся от выпитого Исао дышал тяжело, прерывисто, даже во сне у него были сведены брови. Неожиданно, заворочавшись, он проговорил громко, но невнятно:

— Все время на юге. Все время жарко…В сиянии роз южной страны…

Тут появился Сава, и Хонда, поручив ему заботу об Исао, направился к выходу: он никак не мог отделаться от тех неясных, сказанных во сне слов, вызванных, скорее всего, тем, что Исао было жарко от выпитого. Хонде было странно, что, поставив все на карту, чтобы спасти Исао, сегодня, когда наконец наступил этот победный день, сам он не испытывает ни малейшего удовлетворения.

39

И на следующий день стояла прекрасная погода.

Утром пришел в гости инспектор Цубои из ближайшего полицейского участка. Пришел посмотреть, что тут делается.

Стареющий обладатель второго дана в кэндо снова передал пожелание своего начальника, который хотел, чтобы Исао по воскресеньям приходил к ним тренировать подростков, и добавил:

— Да, господин начальник из-за своего положения не может открыто выразить свое одобрение, но в душе восхищается тобой. Попечители тоже хотят, чтобы детей обучал кэндо, воспитывал в них японский дух такой человек, как ты. Если дело не будет пересматриваться, мы хотим попросить, чтобы ты приступил сразу после Нового года. Я-то уверен, что пересмотра не будет.

Исао, глядя на мятые, без стрелок форменные брюки инспектора, представил себе, как он сам будет вот так, старея, обучать подростков кэндо. Наверное, сзади из-под маски и полотенца, перевязанные лиловым шнуром, станут выбиваться седые волосы.

Когда инспектор ушел, Сава позвал Исао к себе в комнату:

— Не передать ощущений, когда через год наконец поспишь опять на татами, подложив под голову большую подушку, пролистаешь скопившиеся за все это время журналы. За тобой теперь строго следят, но молодому-то не выдержать сидения дома. Со мной тебе разрешат выйти, может пойдем вечером в кинематограф?

— Может быть, — неопределенно ответил Исао. И добавил, почувствовав, что это прозвучало слишком холодно:

— Ведь можно пойти к кому-нибудь из наших…

— Подожди, потерпи. Сейчас лучше некоторое время нам всем не встречаться. А то пойдут ненужные разговоры.

— Да, верно, — Исао не сказал, к кому он хотел пойти.

— Ты что-то хотел у меня спросить, — нарушил странное молчание Сава.

— Да. Из того, что говорил отец, я все-таки одну вещь так и не понял. Кто же, в конце концов, сообщил отцу о наших планах? Видно, это было накануне ареста.

Сава сразу потерял свой беспечный вид, разом возникшая тишина встревожила Исао. Молчание странным образом отравляло все вокруг. Исао в оцепенении уставился на ту часть пола, где льющееся сквозь стекло яркое солнце царапало своими лучами когда-то густо-зеленую, выцветшую обшивку циновки.

— Ты правда хочешь это услышать? Не пожалеешь потом, что узнал?

— Я хочу смотреть правде в глаза.

— Ну, тогда я скажу. Да и твой отец об этом высказался вполне определенно.

Так вот, вечером накануне нашего ареста, а именно, вечером тридцатого ноября, позвонила Макико. Я взял трубку — она хотела поговорить с твоим отцом. Он подошел к телефону, но я не знаю, о чем они говорили. После этого твой отец сразу стал собираться и куда-то отправился один. Это все, что я знаю.

В доброте Савы ощущалась бесконечная преданность, она вызывала ощущение одеяла, наброшенного на дрожащие от холода плечи.

— Я знаю, что ты любил Макико. Знаю, что и Макико любила тебя. Может, Макико слишком увлеклась. Но ее увлечение привело к страшным последствиям.