Мария Барышева - Мутные воды дельты

• Название: Мутные воды дельты
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Недавно принесли мне посмотреть один старый фильм ужасов — «Челюсти». Думаю, вы его видели — отвратительно сделанная акула, и большую часть героев в лучших американских традициях красочно рвут на куски. Вы знаете, я смеялся — до того ненастоящим и глупым мне там все казалось, и в течение всего фильма жена смотрела на меня как на сумасшедшего. Ужасы, да? Но я-то знаю, что такое ужас — настоящий. И оттого мне было особенно смешно…

---

— Ты козел! — кричит Венька. Антоха продолжает плыть, а он останавливается и нелепо дергается то вперед, то назад, глядя то на остров, то на меня. — Ты козел!!! Ты чертов придурок! Плыви!!!

— Не могу!!! — ору я из последних сил и отворачиваюсь, чтобы посмотреть — нет ли поблизости ЕГО. Я чувствую, что ОН где-то рядом, где-то внизу, смотрит на меня, плывет ко мне, улыбаясь. Он утопит меня или сначала ударит хвостом, чтоб не барахтался? Лучше бы ударил — тогда, наверное, я не почувствую, как буду задыхаться и, наверное, мне уже не будет больно. Я снова глотаю воду, смешанную с собственной кровью, все еще текущей из разбитого носа, и опять тускло смотрю в сторону острова. Антоха суетливо машет руками, он очень далеко, а Венька… Венька плывет ко мне! Он плывет ко мне! И когда Венька подплывает ближе, я слышу, как он отчаянно ругается дрожащим голосом. Его движения больше не слаженны и не уверенны — он плывет нервно, дергано — так, словно в любой момент сорвется и помчится обратно, к острову. Лицо Веньки бледно и перекошено от страха перед тварью, утащившей Гарьку, и от ненависти ко мне — если б я там, на берегу, послушал его, то сейчас не барахтался бы здесь. Но, черт возьми, если б в свое время они поверили мне, здесь бы сейчас не было никого из нас!

— Покажи, где свело! Не лупи ногой! — кричит он, оказавшись рядом со мной. Я покоряюсь и тотчас ухожу в воду по макушку, а Венька ныряет головой вниз и хватает меня за правую ногу. В следующее мгновение у меня изо рта вырывается крик, который под водой превращается в большие пузыри, — Венька сильно, до крови кусает меня сначала за икру, а потом — за скрученные судорогой пальцы. Я выскакиваю из воды, набираю в легкие воздуха и теперь уже ору по настоящему. Спустя секунду выныривает Венька и, сморщившись, отплевывается.

— Ну, как?! — спрашивает он. — Отпустила?!

Укушенные места достаточно ощутимо болят, но сама судорога чудесным образом исчезла, словно ее и не было. Я осторожно шевелю ногой и понимаю, что снова могу плыть, и меня захлестывает волна неописуемого счастья. Семнадцать лет спустя, когда я буду в очередной раз вспоминать обо всем этом, то сделаю вывод — точно так же счастлив я был только однажды — когда узнал о рождении дочери. Выздоровевшая нога и ребенок — и то, и другое — жизнь.

— Отпустила! — отвечаю я с восторгом, и Венька орет мне почти в самое ухо:

— Тогда ПЛЫВИ, сволочь!!!

И тут он вскидывает правую руку, точно хочет отдать пионерский салют, и мгновенно уходит под воду, словно поплавок при хорошей поклевке крупной рыбы, а в меня ударяется волна от резкого движения огромного тела, и только сейчас я замечаю там, внизу, то самое черное омерзительное склизкое бревно с пастью-пещерой, которая захлопнулась на Венькиной ноге.

Все происходит так быстро, что Венька уходит под воду не вскрикивая, и теперь понятно, почему Рафик не смог позвать никого из нас. ОН опять обманул нас, подкрался и напал молниеносно, ниоткуда, словно какое-то сверхъестественное существо.

Сам не знаю как, я успеваю схватить Веньку за пальцы вскинутой руки — за средний и указательный, и меня тут же втягивает следом вниз головой, и только сейчас я понимаю, с какой силой столкнулся. Меня тянет вниз с такой же легкостью, с какой умелый рыбак выдергивает из воды бычка или окунька. Я крепко зажмурился, но чувствую, как подо мной отчаянно бьется Венька, и его свободная рука несколько раз задевает меня по плечу. А потом его пальцы начинают выскальзывать из моих. Я пытаюсь перехватить его руку за запястье… но тут же понимаю, что мне не удержать его. Я хотел бы его удержать, я очень бы этого хотел, я хотел бы этого больше всего на свете… но он тяжелый, он такой тяжелый… И я разжимаю пальцы… Я не хочу этого делать, но я разжимаю пальцы…

Я легко, как поплавок, выскакиваю на поверхность и, кашляя, осматриваюсь, но ни чудовища, ни Веньки уже не видно под водой, и только тонкая цепочка пузырьков отмечает их след.

Я не помню, как я доплыл до острова. Но хорошо помню, что когда, наконец, почувствовал под ногами долгожданную твердую почву, то не ощутил никакой радости. Как-то тупо, краем сознания я отметил, что спасен, и все. Выйдя на берег, я просто повалился на мокрый песок, неподалеку от Антохи, и лежал так долго-долго, наверное, несколько лет, и плакал отчаянно, потому что я разжал пальцы.

Спустя какое-то время среди ленивого плеска реки, хриплых криков мартынов и далеких гудков я слышу удивительный, волшебный звук — тарахтенье лодочного мотора. Вначале я думаю, что мне это мерещится, но звук не исчезает. Я поднимаюсь с песка и в самом деле вижу моторку — она идет за остров, весело и безжалостно полосуя мутную воду. Сидящий в ней человек небрежно машет мне рукой, и я на мгновение оцепеневаю, а потом принимаюсь вопить изо всех сил. Вначале лодка преспокойно плывет мимо — сидящий в ней решил, что я попросту валяю дурака. Но потом, видя, что я не умолкаю, и слегка засомневавшись, все же направляет лодку к западной оконечности острова, откуда я уже могу продемонстрировать ему свою окровавленную руку, которой все это время вытирал разбитый нос и внятно прокричать, что трое моих друзей утонули. Он слышит, видит Антоху, который неподвижно лежит на песке, наконец понимает, что это не шутки, и причаливает. Я узнаю его — это тот самый рыбак из девятиэтажки, которому я вчера помогал, — владелец замечательной цветной японской лески.

Наш вид повергает рыбака в шоковое состояние. У меня расквашен нос и я расстроен и перепуган до смерти, и слова у меня изо рта выскакивают ломаные, невнятные, потому что меня до сих пор трясет. Покрасневшие глаза Антохи совсем заплыли, его сильно тошнит, но желудок пуст, и Антоха почти непрерывно содрогается в бесполезных рвотных спазмах. У него по-прежнему идет кровь, и сейчас, глядя на него, я не могу понять, как он умудрился доплыть до острова.

Рыбак переносит Антоху в лодку, я же, ковыляя кое-как, забираюсь в нее сам, не отрывая глаз от реки, уже окрашивающейся в красно-золотистый цвет — всходит солнце. Теперь она уже не кажется неприветливой и угрюмой, но я-то знаю, кто там прячется. Я-то знаю…

Оказавшись в лодке, Антоха неожиданно оживает. Пока рыбак отводит лодку с мелкого места, Антоха приподнимается, держась за борт, смотрит вокруг, и у него начинается истерика:

— Я не поплыву! Не поплыву! Выпустите меня! Я хочу на остров! Я не поплыву больше!!!

Тряся рыжей головой, он пытается выпрыгнуть из лодки, и рыбак, как-то вяло ругаясь, с трудом удерживает его и пытается успокоить, но Антоха продолжает орать:

— Не поплыву! Пустите! Не поплыву!

Я молчу, но сижу на дне лодки, сжавшись в комок и закусив губу, и смотрю на свою ногу, на которой отчетливо видны красные полукружья от Венькиных зубов. Я стараюсь не смотреть за борт лодки — мне страшно. Я тоже не хочу плыть через реку. Но мотор тарахтит, лодка несется вперед, и я закрываю глаза.

— Нам хана… — бормочет Антоха, постепенно выдыхаясь, и хлюпает носом. — Там же сорок метров… сорок метров…

Теряя сознание, он сползает на дно лодки, свесив руку за борт, и, заметив это, я вскакиваю так поспешно, что чуть не вываливаюсь в воду.

— Сдурел?! — восклицает рыбак, изумленно наблюдая, как я закидываю руку Антохи обратно и снова шлепаюсь на дно лодки, и съеживаюсь, стараясь казаться как можно меньше. — Слушай, пацан, что у вас стряслось там?! Говори, пока едем! Кто утоп?! Почему?!

Я едва слышным голосом называю ему имена, и после Венькиного у меня начинается полуплач-полуикотка. Рыбак тупо смотрит на меня — до него никак не дойдет смысл сказанного.

— Трое?! — переспрашивает он. — Да ты что, пацан?! Как же это… Рафик — это толстый такой, да? Татарин? Гарька — это не Лексея Антипова сынок? А Венька — это шебутной такой с вашего двора, хулиганистый, да? Наши его Пиратом прозвали… Да как же такой лоб утонуть-то мог?! А ну выкладывай все! Ты ведь вчерашний, да? Ты ведь Константина Григорьевича сын?

Я киваю и пытаюсь рассказать, но не могу — меня трясет, и я с ужасом смотрю на широкое водное пространство вокруг, ищу — не потемнеет ли где вода, не поднимется ли ОН, чтобы довершить начатое…

— С-ск-колько в-врем-мени?

— Почти полшестого, — отвечает рыбак и глядит на меня с опасливой тревогой. — Ну, успокойся… ну…

Но я уже не могу успокоиться. Сознание того, что прошло всего лишь чуть больше часа, что все это случилось за такой до смешного короткий отрезок времени, добивает меня. Я видел ужасные вещи, я лишился троих друзей, я многое узнал и многое понял, я испугался до смерти, я стал другим человеком, я прожил целую жизнь, я разжал пальцы… и все это за какой-то жалкий час! У меня вырывается какой-то низкий вой, я переворачиваюсь, прижимаясь лицом к лодочному борту. Рыбак пугается, что я сошел с ума, и пытается ободрить меня, говоря что-то и оглаживая загрубевшей ладонью по голове.