Сергей Есенин - Я, Есенин Сергей…

• Название: Я, Есенин Сергей…
• Автор: Сергей Есенин
• Издательство: 978-5-699-08349-7
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-08349-7

Прошло почти сто пятнадцать лет со дня рождения Есенина, а он по-прежнему самый читаемый, самый популярный, воистину народный поэт. В настоящий однотомник – «Я, Есенин Сергей», кроме лирики, поэм, прозы и иллюстрированной хроники жизни и творчества поэта, включены воспоминания и статьи из легендарного, ставшего раритетом сборника «Памяти Есенина», изданного Всероссийским союзом поэтов в 1926 году. В полном составе эти материалы никогда не переиздавались.

---

Есенин на всем протяжении своего творческого пути то удалялся от Гебеля, то снова возвращался к нему.

В особенности близок Есенин к Гебелю в «Пантократоре»: по теме, по мысли, вложенной в это произведение. «Пантократор» – это «Тленность» Гебеля. В «Тленности» Гебеля дед и внук ведут разговор о судьбах мира, о назначении людей, о гибели земли, о жизни за гробом после исчезновения жизни на земле. Причем у Гебеля дед поучает внука, дед повествует о судьбе мира и людей. В «Пантократоре» внук обращается к умершему деду с теми же самыми речами, которые Гебель вкладывает в уста деда.

Встреча живых и умерших дана у Есенина точно так же, как и у Гебеля.

В доказательство несколько цитат из обоих поэтов. Цитирую Гебеля в переводе В. А. Жуковского:

Гебель:

Все, наконец,
Зажглось, горит, горит и прогорает
До дна, и некому тушить, и само
Потухнет…

Есенин:

С земли на незримую сушу
Отчалить и мне суждено.
Я сам положу свою душу
На это горящее дно.

Гебель:

…но будешь добр и будешь
В одной из звезд, и будет мир с тобою;
А если Бог посудит, то найдешь
Там и своих: отца и мать и… деда.

Есенин:

О, пусть они, те, кто во мгле
Нас пьют лампадой в небе,
Увидят со своих полей,
Что мы к ним в гости едем.

Предсмертное стихотворение Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья» звучит по-гебелевски. Умирая, Есенин вернулся к Гебелю: «встреча впереди», встреча в загробной жизни, встреча в ином мире: это мотив Гебеля и романтиков.

У Есенина есть изумительное стихотворение по скрытой в нем трагической сущности; написано оно в последний год жизни поэта. В этом стихотворении Есенин, между прочим, говорит:

Ставил я на пиковую даму,
А сыграл бубнового туза.

Играть на пиковую даму плохо: эпиграфом к «Пиковой даме», взятым Пушкиным из «новейшей гадательной книги», является следующая цитата: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». Пушкинский Германн сыграл на пиковую даму и плохо, очень плохо окончил игру.

Сыграть бубнового туза еще хуже, хуже этого ничего не может быть на свете.

Символика есенинского бубнового туза раскрывается в полной мере только при одном условии: если мы знаем о влиянии Гебеля на нашего поэта.

Смотритесь в сказку Гебеля: «Красный карбункул».

Всем был хорош, и умен, и проворен герой сказки – Вальтер. Но рано он стал трактиры любить. Карты брал он по праздникам в руки. Однажды в трактире, заметив бешеную игру Вальтера, некто Зеленый, слывущий в народе Букой, проворчал, покосившись:

«Ты не уйдешь от меня!»

Мина, невеста Вальтера, видит вещий сон: чернец дает ей три карты: одна из этих карт – туз бубновый, не так ли? Плохо; ведь красный карбункул, значит он… доля недобрая.

Женившись, Вальтер дает обещание Мине:

Я от игры откажусь и карты проклятые брошу;
Душу возьми сатана, как скоро хоть пальцем их трону.
Но отстать от вина – и во сне не проси; не отстану.

Вальтер не сдержал обещания. Вот пришел он в трактир, а Зеленый уж там и тасует. Снова Зеленый втягивает его в игру. Зеленый проигрывается и в уплату проигрыша дает Вальтеру чудесный перстень:

Камень редкий, карбункул; в нем же есть тайная сила…
Знай: как скоро нет денег, ты перстень – на палец, да смело
Руку в карман, и вынется звонкий, серебряный талер.

Чем дальше, тем хуже. Кто заглянет в полночь в трактир, в полдень иль в три часа пополудни – Вальтер сидит за столом и тасует…

Вальтер разрушил семейный очаг. Его, как холод, охватывает ужас. Он бежит. Ночь. Поле. Кличет Зеленого. Тот является.

– Послушай, здесь оставаться теперь не годится, – говорит Зеленый: – будет плохо.

И советует Вальтеру скрыться.

Вместе они совершают побег. Снова трактир. В трактире светится свечка.

– Зайдем на минутку, – предлагает Зеленый: – тут есть добрые люди; помогут тебе разгуляться.

Входят. В трактире сидят запоздалые, пьют и играют. Вальтер с Зеленым подвинулись к ним, и война закипела.

В «Красном карбункуле» Гебеля, точно так же как и у Пушкина в его «Пиковой даме», значение слов, условно употребляемых в картежной игре, переносится в расстроенном воображении героя на действительность, принимается как реальный факт, как сама реальная жизнь.

Привожу выдержки из Пушкина и Гебеля в качестве иллюстрации этого редкого литературно-психологического приема:

Пушкин:

– Дама ваша убита, – сказал ласково Чекалинский.
Германн вздрогнул… В эту минуту ему показалось,
что пиковая дама прищурилась и усмехнулась.
Необыкновенное сходство поразило его…
– Старуха! – закричал он в ужасе.

Гебель:

– Бей! – кричат. – «Подходи!» – Я лопнул! —
«Козырь!» – Зарезал!..
Зарезал!.. глубоко, глубоко.

В сердце к нему заронилось тяжелое слово; а Бука,
Только что взятку возьмут, повторит да на Вальтера взглянет.

Вальтер играет в ночном трактире, имея с собою чудесный перстень. Масть, как на выбор, негодная сыплет. Проигрывается. Он обманут: перстень теряет чудесную силу.

Вот… и первого четверть. С перстнем на пальце он руку
Всунул в карман: «Разменяйте мне талер». Плохая монета.
Вальтер, плохая монета: в кармане битые стекла!..
Поздно, поздно, ничто не поможет…

Ночь. Зеленый идет впереди, а за ним бредет Вальтер, как покорный ягненок, бредет к кровавой колоде. Звезды на небе смеркли. Воздух душен. Ветка не тронется. Листик не дрогнет. В ночной тишине и тьме слышит он голос Зеленого:

– Вальтер, что же ты так замолчал?.. Уже не молишься ль,
Вальтер?
Или считаешь свой проигрыш? Все проиграл невозвратно.
Как быть? А выбор остался плохой, я сам признаюся.

Зеленый дает Вальтеру оружие и уговаривает покончить с собой. Несчастный Вальтер-Сережа накладывает на себя руки.

24/III 1926Иван Грузинов

Из встреч с Есениным

Одним весенним утром я шел с Есениным по московским улицам. Мы опаздывали и должны были торопиться. После бессонной ночи, когда было о многом с жаром переговорено, у нас в распоряжении были только обычные утренние слова.

Вдруг Есенин остановился. Улыбка осветила его лицо. Он взял меня под руку и сказал весело:

– Свернем немного в сторону. Я тебе покажу кое-что забавное.

Я сначала не соглашался: и так мы опоздали.

– Ничего – это недалеко, – он стал уверять так весело и горячо, что я согласился. Мы прошли одну улицу, вторую, переулок, второй переулок и все в сторону от нашего маршрута, потом мы окончательно бросили старую дорогу.

– Ничего, – говорил Сергей, – зато ты увидишь очень забавное.

Наконец, пройдя два квартала, он подвел меня к витрине фотографа. Посередине витрины красовался очень похожий портрет Есенина.

– Разве это не забавно! – сказал он.

– Ты прав, – ответил я. – Пусть мы опоздали и пусть дело подождет или провалится, но это действительно забавно. Ты очень похож и чтобы посмотреть на Есенина, можно пройти побольше, чем несколько улиц.

Он засмеялся очень молодым смехом и снял шляпу. В эту минуту я увидал всего Есенина. Его наполняла гордость, какой-то легкий и свободный восторг, светлые кудри его развевались, его глаза странника, ни к чему не прикованного, проходящего по весенней земле с песней, лукаво усмехнулись. Мне казалось, что он сейчас заговорит стихами, нараспев. Но он снова взял меня под руку и сказал:

– Я бы тебе показал и портрет сына, но это очень далеко отсюда. Сегодня не стоит…

…Нас разделял только маленький столик тифлисского духана. Белое напареули кипело в стаканах. Мы сидели за столиком один на один и разговаривали стихами. Рядом торговцы баранов пропивали стадо, и юная грузинка целовалась с духанщиком. Воздух был пропитан теплотой вина и лета.

Я был очень рад, что линии наших странствий пересеклись в этом благословенном городе юга. Я любил этого вечного странника, пьяного от песен и жизни, этого кудрявого путаника и мятежника.

Он говорил стихи так, точно кроме этих связанных голосом слов ничего нет в мире. Мой язык не повернулся бы сказать о графическом рисунке стиха. И он не повернулся, я не обидел искренней и простой дружбы теоретической льдинкой.

Гуртовщики за соседним столом чокнулись и разбили стаканы. Осколки стекла, зазвенев, упали к ногам Сергея. И вдруг лицо его переменилось. На юношеский лоб легла тень усталости, огонек тревоги пробежал в его глазах. Он прервал стихи и замолчал. Потом сказал как бы нехотя и подавив волнение напускной веселостью:

– Ты не знаешь, я не могу спать по ночам. Паршивая гостиница, клопы, духота. Раскроешь окно на ночь – влетают какие-то птицы. Я сначала испугался. Просыпаюсь – сидит на спинке кровати и качается. Большая, серая. Я ударил рукой, закричал. Взлетела и села на шкап. Зажег свет – нетопырь. Взял палку – выгнал одного, другой висит у окна. Спать не дают. Черт знает – окон раскрыть нельзя. Противно – серые они какие-то…