Вильгельм Генацино - Женщина, квартира, роман

• Название: Женщина, квартира, роман
• Автор: Вильгельм Генацино
• Издательство: АСТ-ПРЕСС КНИГА
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 3-446-20269-2, 5-462-00275-0

Писатель Вильгельм Генацино родился в 1943 году в Мангейме, работал в различных газетах и журналах, много путешествовал, в настоящее время живет в Гейдельберге. Вильгельм Генацино является лауреатом нескольких премий, в том числе Большой литературной премии Баварской академии изящных искусств (1998), а в 2004 году писателю присуждена премия им. Георга Бюхнера – самая престижная литературная премия Германии.

Повесть «Женщина, квартира, роман» носит автобиографический характер и погружает читателя в атмосферу шестидесятых годов. Это история молодого человека, который днем работает в небольшой экспедиторской фирме, а по ночам пишет репортажи в местную газету. Его истинное увлечение – литература. У юноши три мечты: написать роман, купить квартиру и встретить любимую женщину. Повесть Генацино о взрослении, становлении личности и о том, куда приводят мечты.

---

– Ах, эти приключенческие истории про морские путешествия, – усмехнулся я.

– Морские путешествия – это всего лишь метафора, – сказала Линда.

– Как это? Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что все это – условность, – ответила Линда, – метафора служит формой выражения для чего-то совсем другого.

– Чего же?

– У Конрада море – это символ слияния чести и долга, – сказала Линда.

Я очень удивился и молча выпил.

– Герои Конрада – настоящие мужчины, долг для них – превыше всего, потому что их идеал – мужественная и честная жизнь, – рассказывала Линда, – но только никто не может объяснить этим мужчинам, что такое, собственно, честь и долг. Поэтому они и не знают, какую жизнь можно назвать порядочной и честной. Их только гложет потребность такой жизни, – уверяла Линда.

– Вы хотите сказать, – спросил я, – что честь и долг – это всего лишь абстрактные величины?

– Именно так, – ответила Линда, – и, поскольку они всего лишь абстрактные величины, их и нельзя познать разумом, а можно только прочувствовать, тем более что они, как и море, не имеют ни начала, ни конца.

– Ах, вот что вы понимаете под метафорой и морем! – воскликнул я.

– Но самое главное еще впереди, – продолжила свою мысль Линда, – это сама манера, с какою Конрад решает в литературном плане проблему невозможности ее отображения. Но сначала я схожу в туалет.

Линда поставила бокал с пивом и ушла. Я попеременно смотрел то на происходящее на сцене, то в зал поверх раскачивающегося моря голов, торчащих вихров и вздымающихся рук. До сих пор я так и не сделал ни одной записи. И не знал, что должен написать про эти скачущие тела, лес рук над головами и вывернутые колени. Я с нетерпением ждал возвращения Линды. Среди беснующейся молодежи я вдруг обнаружил одного из своих прежних школьных товарищей. С вытянутыми руками, растопыренными пальцами и с открытым ртом он бешено вращался вокруг своей девушки. Полминуты я обдумывал, а не пересечь ли мне зал и не поприветствовать ли его, но тут же отбросил эту мысль. Между ним и мною тоже было целое море. По правому краю зала протискивалась по стенке Линда. Я испугался, когда увидел, как робко она продвигается. Неумело, почти беспомощно она следила только за тем, чтобы прыгающие пары не сбили ее с ног. Она покраснела, когда вернулась к нашему столу, потому что я глядел на нее в упор. Она взяла пиво и сказала:

– Место действия у Конрада – внутри самого понятия долг, но, поскольку долг не имеет конкретного обиталища, Конрад перенес действие на море, в его безграничные просторы, в абсолютную и пугающую необозримость.

Я кивнул.

– Это было очень умно со стороны Конрада, – рассуждала Линда, – растворить, так сказать, место действия, ибо только свободный в своих пределах долг может показать, что любой долг, в чем бы он ни выражался, не имеет конца и границ.

Мое восхищение Линдой перешло тем временем в безмолвное оцепенение.

– Долг нельзя пощупать руками, но от него нельзя и так просто отказаться, – сделала очередной вывод Линда.

Подростки вокруг нас пошатывались от счастья или от избытка чувств, а может, от изнеможения.

– И поскольку мужчины у Конрада не могут отказаться от исполнения долга, – продолжила Линда, – долг становится для них их возлюбленной. Они обращаются к морю как к женщине, которая никак не может поверить, что она стала их любимой.

Шум в зале настолько усилился, что продолжать разговор стало невозможно. Появилась кельнерша и поставила нам на стол еще два пива. Гитары и ударники гремели так, что вот-вот рухнет крыша. Молодежь перестала прыгать и плясать. Все только молча кружились вокруг себя и страшно кричали при этом. Иногда они сцеплялись руками, но тут же и теряли друг друга.

Я наклонился к Линде и спросил:

– Это не первый ваш рок-концерт?

Линда засмеялась и втянула губами пену с края бокала.

– Вы уже знаете, что напишете про этот вечер? – поинтересовался я.

– Так, приблизительно, – сказала Линда, – про сборища такого рода можно много чего выдумать.

Мы засмеялись.

– Может, нам уйти? – предложила Линда.

Вскоре мы покинули стадион. Не было еще и десяти, и мы решили пойти в одно местечко, куда захаживали коллеги Линды. Проходя мимо городского управления школьного образования, Линда призналась, что работает над романом. То есть, сказала она, я не написала еще ни строчки. Я только каждый день думаю о том, как мне лучше всего начать.

– А вы знаете, о чем будете писать?

– Слава богу, да, – сказала Линда. – Материал – мое плавание на фрахтовом судне из Бремерхафена до Нью-Йорка, я проделала это два года назад. В течение всего перехода через океан, двенадцать дней и ночей, меня преследовал один матрос. Он непременно хотел со мной переспать, а у меня не было на то ни малейшего желания. Я пустилась в это плавание только ради того, чтобы пробыть двенадцать дней на корабле и увидеть потом Нью-Йорк.

– Вы были предоставлены сами себе или должны были работать?

– Я работала стюардом, другим способом мне в Нью-Йорк было не попасть – нет у меня таких денег.

– А что такое стюард?

– Обслуживающий персонал, подавальщик на судне, – сказала Линда. – Я обслуживала команду, утром и вечером. А этот матрос думал, если я утром подаю ему кофе, а вечером ставлю перед ним тарелку с супом, он может запросто затащить меня ночью в свою койку.

– А потом? В Нью-Йорке?

– В Нью-Йорке было самое ужасное, – сказала Линда. – Я никак не могла от него отвязаться. На Нью-Йорк было всего три дня, после чего судно возвращалось назад. Но и эти три дня он неотступно ходил за мной по пятам. И все хотел пойти со мной в какой-нибудь отель. А я никак не могла решиться убежать от него, мне ведь в Нью-Йорке все чужое, и я там совсем не ориентируюсь. Отчасти я даже была рада, что рядом со мной мужчина, потому что я боялась ходить одна по городу. На мою беду, он это быстро понял, только совершенно неправильно истолковал.

– А как же обратный путь, он как прошел?

– Невыносимо, – сказала Линда. – Чем дольше длилась эта охота на меня, тем меньше он понимал, что это закончится ничем. Под конец он просто применил силу, схватил меня прямо на кухне. А у меня в руках была в этот момент сковорода, я его и стукнула ею по голове.

– Вам надо немедленно засесть за роман, – сказал я.

– А с чего начать?

– Со сковородки, – засмеялся я. – Нет, наверное, с работы помощником кока, нет, пожалуй, с Нью-Йорка, а может, лучше с этого матроса и с того, что вы его не любили, нет, знаете, начните лучше с вашей матери.

– С моей матери?

– Она ведь наверняка была против вашей затеи отправиться на фрахтовом судне через океан.

– Да, это правда, – сказала Линда.

Остаток пути мы молчали. Заведение называлось «Под зеленым деревом» и находилось в северной части старого города. Эта была обыкновенная пивная с высокими потолками и прокуренными стенами. Зал был набит битком. Даже в самых темных углах сидели за маленькими столиками люди и беспрерывно говорили. У стойки слева практически не было ни одного свободного места. Линда направилась к какому-то мужчине (я, не отставая, за ней). Мужчине на вид было между сорока и пятьюдесятью, я уже однажды видел его при выполнении редакционного задания. На нем был однобортный темно-коричневый костюм, удивительно гармонировавший с цветом стен. У него была маленькая узкая голова, и он курил дорогие сигареты марки «Ориент». Его звали Кальтенмайер, Вольфганг Кальтенмайер. Линда представила меня, Кальтенмайер повернулся ко мне и заказал для меня пиво.

– Господин Кальтенмайер пишет плутовской роман,[4] – сказала мне Линда.

– Тебе обязательно надо сразу все выболтать, – сказал Кальтенмайер в шутливом тоне и поднял бокал.

Я тогда понятия не имел, что такое плутовской роман, но в тот момент это было совсем не важно. Второй раз за вечер я встретил человека, который пишет роман. Невольно возникло чувство причастности к чему-то очень значительному. Кальтенмайер опирался локтями на стойку и говорил хорошо поставленным голосом опытного в литературных делах человека. Он говорил, уставившись взглядом на бутылки и бокалы позади стойки, и ему нравилось, что по обеим сторонам от него были люди, которые его внимательно слушали. Я заметил, что для Линды Кальтенмайер был непререкаемым авторитетом, очень важной для нее персоной. Он говорил теперь о перипетиях сюжета, по которым развивался его роман. Я отметил про себя незнакомое слово и решил завтра утром обязательно посмотреть, что это такое. Через двадцать минут Кальтенмайер ушел в туалет. Линда сказала, что он ее коллега и работает в экономическом отделе. При этом она добавила, что я ни в коем случае не должен расспрашивать его об этой стороне его деятельности. Я спросил – почему? Но в этот момент Кальтенмайер вернулся. Он сделал затяжной глоток и сказал, что видит свое место где-то посредине между Жан-Полем[5] и Арно Шмидтом,[6] в тех традициях. Имя Жан-Поля я уж как-то слышал, а вот Арно Шмидта еще нет.