Тэд Уильямс - Дорога ветров

• Название: Дорога ветров
• Автор: Тэд Уильямс
• Жанр: Фэнтези

Роман "Дорога ветров" продолжает культовую эпопею Тэда Уильямса "Орден Манускрипта", имевшую грандиозный успех и вызвавшую массу подражаний. Ее по праву ставят в один ряд с "Властелином колец" Дж.Р. Толкина и называют "Войной и миром" в жанре фэнтези. Новые испытания выпали на долю Саймона. Верный данному слову, он снова отправляется в путь, сопровождая принцессу в полном опасностей путешествии через разоренный войной Светлый Ард. Судьба не балует героев, но их спасает вера в то, что уже совсем скоро счастье переменится и совершится новый поворот колеса, ведь они встали на загадочную Дорогу ветров. Перевод с английского М. Юнгер.

---

— Подожди! — он потянулся, чтобы коснуться лица молодой женщины. Ее глаза расширились. Она стояла, прижавшись спиной к шатру; теперь она подняла перед собой руки, как бы защищаясь. — Прости меня, — сказал он. — Это было нехорошо с моей стороны. Ты была добра к моей леди, и ты ей нравишься. Пожалуйста, прости меня.

— Про… простить вас, лорд? — она фыркнула. — Мне? Я же никто!

Джошуа поморщился.

— Для Бога все души равны. Теперь, пожалуйста, иди в шатер отца Стренгьярда, вон там. Вон, видишь тот огонек? Там будет тепло, и, я уверен, он даст тебе что-нибудь поесть и попить. Я приду за тобой, когда поговорю с женой. — Грустная усталая улыбка озарила его худое лицо. — Иногда мужчина и женщина должны побыть вдвоем, даже если это принц и его леди.

Она снова фыркнула, потом попыталась сделать реверанс, но была так плотно прижата к ткани шатра, что это ей не вполне удалось.

— Да, принц Джошуа.

— Тогда ступай. — Джошуа проследил, как она спешит по заснеженной земле к палатке Стренгьярда. Он посмотрел, как архивариус и кто-то еще встали, приветствуя ее, потом повернулся и пошел назад к шатру.

Когда он входил, Воршева смотрела на него. Любопытство на ее лице явственно смешивалось с раздражением. Он рассказал ей, зачем выходил.

— Ты самый странный человек из всех, каких я когда-либо знала. — Она глубоко, прерывисто вздохнула и опустила глаза, прищурившись на свое рукоделие.

— Если сильный может без всякого стыда запугивать слабого, то в чем же наше отличие от лесных и полевых зверей?

— Отличие? — Она все еще избегала его взгляда. — Отличие? В чем отличие? Твой брат преследует нас со своими солдатами, люди умирают — женщины умирают, дети умирают — и все это ради пастбищ, званий и знамен. Мы действительно только животные, Джошуа, разве ты не видишь этого? — Она снова взглянула на него, на этот раз более снисходительно, как мать смотрит на ребенка, который еще не усвоил суровых уроков жизни. Она покачала головой и вернулась к своей работе.

Принц подошел к матрасу и сел среди груды подушек и одеял.

— Иди сюда, — он похлопал по постели рядом с собой.

— Здесь теплее, ближе к огню. — Воршева казалась погруженной в свое шитье.

— Будет так же тепло, если мы немного посидим рядом.

Воршева вздохнула, отложила свое рукоделие, встала и подошла к постели. Она села подле него и прислонилась к подушкам. Вместе они глядели в потолок, на провисшую под грузом снега крышу шатра.

— Прости меня, — сказал Джошуа. — Я не хотел быть грубым, но я беспокоюсь. Я боюсь за твое здоровье и за здоровье ребенка.

— С чего это мужчины взяли, что они храбрые, а женщины слабые? Мужчинам, конечно, если только они не сражаются, никогда и не снилось столько крови и боли, сколько переносят женщины. — Воршева поморщилась. — Женщины ухаживают за неизлечимыми ранами.

Джошуа не ответил. Он обнял ее за плечи и рассеянно перебирал пальцами темные завитки ее волос.

— Ты не должен бояться за меня, — сказала она. — Женщины клана сильные. Я выношу нашего ребенка, и он будет здоровым и крепким.

Джошуа некоторое время молчал, потом глубоко вздохнул.

— Я виню во всем себя, — сказал он. — Я не дал тебе возможности понять, что ты делаешь.

Она внезапно повернулась, чтобы посмотреть на него. Лицо ее перекосилось от страха. Она потянулась и схватила его руку, крепко сжав ее.

— О чем ты говоришь? — спросила она. — Скажи мне!

Он медлил, подыскивая слова.

— Разные вещи — быть женой принца или женщиной принца.

Она подвинулась и посмотрела ему в лицо.

— Что ты говоришь? Ты что, хочешь привести какую-нибудь другую женщину на мое место? Я убью тебя и ее, Джошуа, клянусь моим кланом.

Он мягко засмеялся, хотя в это мгновение она выглядела вполне способной осуществить свою угрозу.

— Нет, я не это имел в виду, вовсе нет. — Он посмотрел на нее, и улыбка его погасла. — Пожалуйста, никогда не думай ни о чем таком, моя леди. — Он снова взял ее за руку. — Я хотел только сказать, что, став женой принца, ты стала не такой, как другие женщины, и наш ребенок будет не таким, как другие дети.

— И что? — Она еще не успокоилась, страх еще не ушел.

— Я не могу допустить, чтобы что-нибудь случилось с тобой или с ребенком. Если я погибну, жизнь, которую ты носишь в себе, может стать единственным связующим звеном с прежним миром.

— Что это значит?

— Это значит, что наш ребенок должен жить. Если мы проиграем, если Фенгбальд победит нас или если даже мы выиграем эту битву, но я умру, в один прекрасный день наш ребенок должен будет отомстить за нас. — Он потер подбородок. — Нет, я не это хотел сказать. Это гораздо важнее, чем отмщение. Наш ребенок может быть последним лучом света, противостоящим вековой тьме. Мы не знаем, вернется ли к нам Мириамель и даже жива ли она. Если она погибла, сын или дочь принца, внук Престера Джона, поднимет единственное знамя, которое может повести за собой сопротивление Элиасу и его дьявольскому союзнику.

Воршева облегченно вздохнула.

— Я сказала тебе, что мы, женщины тритингов, рожаем сильных детей. Тебе не о чем беспокоиться. Ты еще сможешь гордиться нашим ребенком. И мы победим здесь, Джошуа, ты сильнее, чем думаешь. — Она придвинулась к нему. — Ты напрасно терзаешь себя.

Он вздохнул.

— Я молюсь, чтобы ты оказалась права. Узирис и его милость, есть ли на свете что-нибудь хуже власти? Как бы я хотел просто встать и уйти.

— Ты не сделаешь этого. Мой муж не трус. — Она приподнялась, чтобы глядеться в него, как будто он мог оказаться самозванцем, и потом снова легла.

— Нет. Ты права. Таков мой жребий, мое испытание… и может быть мое древо, а каждый гвоздь тверд и холоден. Но даже приговоренному к смерти дозволено мечтать о свободе.

— Не говори так больше, — сказала она, уткнувшись ему в плечо. — Ты накличешь беду.

— Я могу перестать говорить, моя дорогая, но мне не так легко избавиться от этих мыслей.

Она потерлась лбом о его плечо.

— Теперь помолчи.

Худшая часть бури прошла, двигаясь на юго-восток. Луна, проглядывающая сквозь тучи, придавала снегу слабое сияние, как будто вся долина между Гадринсеттом и Сесуадрой была посыпана бриллиантовой пылью.

Саймон смотрел на фонтаны снега, летящие из-под копыт лошади Слудига, и раздумывал, доживет ли он до того, чтобы оглянуться на прошедший год. Кем он будет, если каким-то невероятным образом ему удастся выжить? Рыцарем, конечно — он уже рыцарь, что-то настолько величественное, о чем он не мог даже подумать в своих самых смелых детских мечтаниях, но что должен делать рыцарь? Конечно сражаться на войне за своих вассалов — но Саймону не хотелось думать о войнах. Если когда-нибудь наступит мир и если он доживет до этого времени — две вещи, в которые очень трудно было поверить — как он будет жить?

Что делают рыцари? Он может управлять своим поместьем — если у него будет земля. Это похоже на фермера, верно ведь? В этом не было особого великолепия, но внезапно ему показалась страшно привлекательной мысль о возвращении домой после мокрого дня, проведенного в поле. Он снял бы плащ и сапоги, влез бы в домашние туфли и согрелся бы перед огромным камином. Кто-нибудь принес бы ему вина, и помешал бы огонь раскаленной кочергой, но кто? Женщина, жена? Он попытался вызвать из тьмы подходящее лицо, но не смог. Даже Мириамель, если бы она не была принцессой, и согласилась бы выйти замуж за простого человека, и к тому же выбрала бы Саймона — иными словами, если бы реки побежали вспять, а рыбы научились летать — не была женщиной того сорта, которая может тихо ждать дома, пока муж не вернется с поля. Представить ее в такой роли было так же мучительно, как думать о прекрасной птице со связанными крыльями.

Но если он не женится и не обзаведется хозяйством, что будет тогда? Одна мысль о турнирах, этом обычном для рыцарей развлечении, которое так интересовало его в течение нескольких лет, делала его сейчас почти больным. Здоровые мужчины калечат друг друга, теряют глаза, руки, ноги и даже жизни ради пустой игры, когда мир и без того такое ужасное и полное опасностей место — это приводило Саймона в ярость. Игра в войну, как называли это некоторые, как будто это был простой спорт, хотя последствия этой игры, виденные Саймоном, были ужасны. Война похожа на чудовищный ветер или землетрясение, она так страшна, что этим нельзя шутить. Имитация войны казалась почти кощунством. Другое дело упражнения с копьем или мечом, помогающие вам выжить, если настоящая война захватит вас. Когда все это кончится — если все это кончится, — Саймон хотел бы как можно дальше держаться от всякой войны — и настоящей, и игрушечной.

Но человек не может все время жить в ожидании войны, боли или ужаса, смерть не нуждается в том, чтобы ее искали — а долг рыцаря быть все время готовым встать на защиту себя и других. Так говорил сир Деорнот, а он не казался Саймону человеком, который сражается с удовольствием и без крайней необходимости. А что некогда говорил Моргене о великом Камарисе? Он трубил в свой знаменитый рог Целиан не для того, чтобы вызвать подкрепление, а чтобы дать знать врагам о своем приближении и дать им возможность скрыться. Моргене несколько раз упоминал в своей книге, что Камарис не получал от битвы никакого удовольствия и что его искусство владения мечом было для него тяжким грузом, потому что привлекало к нему нападающих и вынуждало убивать помимо его воли. Вот в чем заключался парадокс. Как бы ты ни был ловок, всегда найдется кто-нибудь, кто захочет проверить тебя. Так что же лучше — готовиться к войне или избегать ее?