Константин Тарасов - После сделанного

• Название: После сделанного
• Автор: Константин Тарасов
• Издательство: Маст. лит.
• Жанр: Детектив
• Год: 1989

Повести сборника посвящены анализу и расследованию таинственных криминальных дел. Динамичный сюжет, неизвестная до последней страницы личность преступника, неожиданная развязка, напряжение энергичного действия, заостренная моральная проблематика, увлекающая стилистика повествования — таковы особенности детективов Константина Тарасова.

---

— Кого домогаешься? — спросил Адам.

— Петра Петровича. Дело срочное есть.

— А-а! — словно понимая, в чем дело, кивнул Адам.

— Послушай, брат, — оживился Децкий, — объясни мне хоть раз в жизни, чем занимаешься. Я, по правде сказать, плохо соображаю. Знаю — кривичское язычество. А что это такое и зачем оно, если его нет?

— Это ритуала нет, а язычество есть, — ответил Адам. — Когда говоришь «телевизор», "самолет", «философия» — его нет, а когда видишь первую травку после зимы, рыбу в чистой воде, полет птицы в небе, когда говоришь «жито», "бог", «огнь», "смерть" — оно есть. Оно изначально, без него сейчас умирают, но с ним все еще рождаются.

— А бог зла есть?

— Сколько угодно.

— А бог смерти?

— Пожалуйста, Знич.

— Вот и расскажи.

— С удовольствием — но выпьем.

Выпили, Децкий откинулся на жесткую подушку и стал слушать. Слушал, дивился, кивал, а краем ума вел свою мысль, про Петра Петровича — где он, крыса откормленная? Почему с работы ушел? Почему домой не приходит? Кого избегает — его, Децкого, или следователя? Или обоих? Тек рассказ, текли мысли, одним краем про Петра Петровича, а другим — про себя, о своем. Вот и хорошо, что приехал, думалось Децкому, брата повидал, и успокоился, и убедился: можно так жить — в одержании, но приятнее жить по-своему — хоть и риск есть, зато к столу не прикован, не обязан терпеть. Терпение и труд все перетрут, это правильно. Но в первую очередь перетирают они здоровье и независимость.

Просидев еще час, Децкий поехал домой. Уже начинало темнеть, регулировщики все разошлись, никто его не остановил, преступного запаха не услышал, права не отнял. Децкому увиделся в этом добрый знак.

Наутро проснувшись в восьмом часу, Децкий тотчас позвонил Петру Петровичу. Квартира молчала, как и вчера. Значит, на даче, уверился Децкий; мелькнула даже мысль: не погиб ли Петька, не отправили ли его на тот свет? Но сволочь редко погибает, знал Децкий, это хорошие люди мало живут; и заманчивой догадке он не поддался. В нетерпении увидеть скрывающегося завскладом Децкий пораньше выехал на работу. Тот, конечно, на складе еще не появлялся; не пришел он и в восемь, и через полчаса. Децкий, не зная, что и думать, назначил крайним сроком ожидания девять, но и в девять Петр Петрович на заводе не обнаружился. Децкого взяло беспокойство, он не выдержал и понесся к завскладом домой.

В дверях торчала сложенная вдвое бумажка, половинка писчего листа, Децкий развернул ее и прочел размашистую запись: "Верочка, я на даче. Отпросись у мамы и приезжай. Возьми у А.Л. рыбу. Целую. П.". Децкому эти три фразы принесли полное освобождение: Петр Петрович хоть и бежал от свидания, но был жив и здоров, отдыхал в сосновом бору. Жена, по-видимому, эти дни жила при матери, Децкий знал, что та сильно болела; А.Л. означало Анну Леонидовну из рыбного магазина, и, верно, получила какие-то деликатесы, а сама записка означала, что Петька выехал на дачу срочно, если не заехал к теще лично сказать о своем отъезде. Словом, телефонное молчание объяснилось понятным и приятным образом. "Вот и побеседуем в тишине, без свидетелей", — обрадовался Децкий и, чтобы не принесло следом Верочку, скомкал записку и сунул в карман.

До дачи было тридцать пять верст от кольца, точнее, столько было до поворота на лесную дорогу, которая вела к даче. Дачей летнее жилище Петра Петровича называлось условно; это был хутор, бывшая усадьба лесника. Петр Петрович купил ее за две с половиной тысячи и нисколько не прогадал: ближайшая деревня располагалась за километр, он жил отшельником, барином, как в имении; уж как-то он уладил эту покупку с сельсоветом, и никто из леса его не выгонял. Чтобы оградиться от случайных наездов, Петр Петрович собственной властью поставил у съезда на свою дорогу знак "Проезд запрещен". И сработало — горожане сюда не заезжали, нарушали запрет только те, кто знал его происхождение. Не обращали, правда, внимания на этот внезапно выросший знак машины местного колхоза, для которых здесь лежал ближний путь на луга, но против них Петр Петрович ничего не мог поделать, это было зло, с которым приходилось мириться.

Хоть записка и подсказывала, что завскладом не собирается в город и на работу, но мало ли что могло стрельнуть этой крысе в голову, и Децкий зорко присматривался ко всем встречным «Жигулям», боясь пропустить Петькины. Шоссе было узкое, машины в обе стороны шли густо, простор для маневра, для обгона тяжеловозов и тихоходов случался редко; Децкого эта обязательность езды в колонне выводила из себя, хотелось побыстрее домчаться до знака, свернуть в лес, пройти полтора километра бором, и увидеть хату, изгородь, Петра Петровича у изгороди, и, сказав: "Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе", врезать в морду, чтобы с грохотом всего скелета и болью мозгов рухнул на каменные плитки дорожки.

Эта и подобные картинки приятно занимали воображение, и Децкий не удосужился присмотреться, кто едет позади. Непосредственно за ним все время тянул самосвал, а за самосвалом, когда Децкий иногда поглядывал в зеркало, виделся левый борт старой «Победы», а уже кто шел за «Победой», ему не было видно и не интересовало.

Но как раз за «Победой» следовала машина Сенькевича, она изредка выдвигалась влево, чтобы уточнить местонахождение Децкого, и опять пряталась. Сенькевич и Корбов ходили за ним с половины восьмого и сейчас испытывали удовлетворение. Правда, стоянка до девяти часов вблизи заводского паркинга была тягостной, полтора часа тянулись, как век, уже мнилось, что Децкий никуда не поедет, проведет день на работе, и вся затея с фиксацией разъездов обернется бессмысленной тратой времени. Но в девять из проходной появился Децкий, и не просто появился, а выбежал, как выбегает наряд по сигналу тревоги. Вскоре выяснилось, что мчит он на квартиру завскладом. Зачем? Что у них там случилось? — гадал Сенькевич. Почему завскладом дома сидит? Безответные были вопросы, оставалось наблюдать и томиться. Оставив машину на улице, Децкий кинулся во двор. Он вернулся ровно через две минуты, но уже был весел, по крайней мере, спокоен. Подойдя к своим «Жигулям», он не сразу сел за руль, а достал из кармана какую-то бумажку, развернул ее, глянул, и это действие вызвало у него довольную улыбку. Бумажка издали не различалась, и было неизвестно, что это: письмо или документ? И было неизвестно: виделся ли он с завскладом или взял бумажку в условленном месте — в почтовом ящике, под придверным половичком. Но если не виделся, а скорее всего, что не виделся — лишь две минуты заняла отлучка, то зачем приезжал? Нужную бумагу было бы проще получить или отдать прямо в руки на работе. Все это было крайне непонятно.

Отсюда Децкий поехал на кольцевую дорогу и выбрался за город на стародворский тракт. Зачем? Куда? За пять километров? За двести? Но память подсказала Сенькевичу, что где-то по стародворскому шоссе расположена дача Смирнова. Значит, не за двести километров, пусть самое дальнее шестьдесят. Оставалось пожалеть, что раньше не уточнил адреса всех дач; теперь приходилось двигаться в пределах видимости Децкого.

Тут всплыло в уме и начало тяготить Сенькевича еще одно подозрение, родившееся вчера. Вечером, перед сном, обдумывая встречи минувшего дня, он связал, а лучше сказать, сами собой соединились, как болтик с гайкой, синяк завсекцией и разбитая губа Децкого. Если посек на губе еще допускалось отнести на счет, скажем, резкого торможения машины, то уж огромнейший фонарь на правом глазу явно был делом человеческих рук, и не каких-то там безвестных хулиганов, напавших на аккуратненького добропорядочного гражданина, а именно Децкого, частного детектива, который, вопреки утреннему разговору, свое следствие продолжал. Но если применил силу, если завсекцией оборонялся, если была драка, то не зря, не зря. Что же Децкий выбивал из завсекцией? Какие сведения? Ведь не деньги выбивал, это было ясно. И не с тою же целью ехал он сейчас на дачу к завскладом. Выпытывать силой, то есть пытать, бить, а в дурном случае — прибить? И это подозрение уже не разрешало повернуть назад. Частный детектив — это еще можно было стерпеть, но самодеятельный мститель, но зубодробление — никак, никак…

На девятнадцатом километре самосвал показал левый поворот, и пришлось отстать, пропустив вперед несколько легковушек. На тридцать шестом километре Децкий неожиданно свернул вправо, в лес, на дорогу, закрытую для проезда. Сенькевич и Корбов задумались, как поступить. Последовать за Децким на машине означало раскрыть себя. Но и стоять тут, дожидаясь его возвращения, не имело смысла. И куда он поехал? Дача ли там в лесу? Или встреча? Или заметил их машину и нарочно ушел под знак, выбирается лесом на другую дорогу? Не солоно хлебавши возвращаться в город не хотелось, затраченного бензина и времени было жаль. Сенькевич и Корбов решились и пошли по лесной дороге пешком.