Семен Бабаевский - Сыновний бунт

• Название: Сыновний бунт
• Автор: Семен Бабаевский
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1961

Мыслями о зажиточной, культурной жизни колхозников, о путях, которыми достигается счастье человека, проникнут весь роман С. Бабаевского. В борьбе за осуществление проекта раскрываются характеры и выясняются различные точки зрения на человеческое счастье в условиях нашего общества. В этом — основной конфликт романа.

Так, старший сын Ивана Лукича Григорий и бригадир Лысаков находят счастье в обогащении и индивидуальном строительстве. Вот почему Иван-младший выступает против отца, брата и тех колхозников, которые заражены собственническими интересами. Он хочет счастливой жизни для всех колхозников. Выступления молодого архитектора против отца и дали писателю основание назвать роман «Сыновний бунт».

---

Взору открылась степь, изломанная холмами и ложбинами. Солнце ещё не взошло, и бледный восток только-только умылся заревым светом. Куда ни глянь, серебро росы горело на влажной траве. Небо было высокое, синее и чистое, как отлично промытое и протертое стекло. В низине дремал туман — протянулась в метре от земли сизая, прозрачная стежечка шелка.

Утреннюю тишину старательно будили невидимые птицы. И в траве и в небесах на все лады заливались тысячи голосов, а где-то совсем близко тягуче и тревожно, как бы силясь поглотить птичий гомон, шумел водопад. Иван прислушался и невольно улыбнулся. Странно и непривычно: на Недреманной — и водопад! Да тут, бывало, и паршивого родничка не сыщешь. Иван присел на влажную траву, прислушался. Да, точно, вода спорила с птичьими голосами. Шум её был тягучий, какой бывает вблизи гидротурбины или на водяной мельнице. И снова улыбнулся Иван, а улыбнулся оттого, что он-то хорошо знал: и что это за шум и откуда он здесь возник. Знал, что там, за Недреманной, в каменных кручах, бурлила Кубань, а тут, на степной стороне Недреманной, вдруг образовались истоки Егорлыка, и в отвесных берегах шапкой пены белела и бурлила чаша кубанской воды…

II

«Истоки Егорлыка…», «чаша кубанской воды…». Сказать так, не поясняя, какой смысл таили в себе эти слова, — значит, ничего не сказать. Людям, никогда здесь не бывавшим и ничего не ведающим о том, как и когда бедная водой речонка Егорлык породнилась с водообильной Кубанью, — им, разумеется, никогда не понять, что означают слова «чаша кубанской воды» и «истоки Егорлыка». Так что пусть наш Иван покамест посидит на холме Недреманной, отдохнет и послушает новорожденную песню; или пусть подойдет к самой чаше кубанской воды и ощутит прохладу, какая бывает твлько в ущелье. Мы же тем временем хоть вкратце поясним, что оно такое — «истоки Егорлыка» и «чаша кубанской воды».

По совести говоря, до недавнего времени истоков у Егорлыка вообще не было, как у всякого бедняка не бывает источников дохода. Буерачное, сморщенное дно этой речонки, петляя и выписывая восьмерки и кренделя, испокон веков бороздило ставропольскую равнину, и где было ему начало и где конец, никто толком не знал. Не знали люди об этом только потому, что Егорлык — степная речка-времянка, и какой же смысл интересоваться её истоками? Жителям окрестных сел было известно лишь то, что по весне, в пору таяния снега, когда мутная, согнанная солнцем с гор и пригорков вода тысячами ручейков устремлялась в низину, Егорлык жадно подхватывал эту шальную воду, быстро наполнял ею свои иссохшие, потрескавшиеся берега, ненасытно впитывал влагу и оживал: блестел на солнце и молодо шумел на заре, по-речному грозно и протяжно. А в иной день расходился не на шутку, как настоящий забияка: там затапливал низину, поднимал прошлогодние копенки сена, и они шапками покачивались на волне; там срывал мосток, и доски, бревна неслись по реке, на повороте бились о кручу, пугая щуров и сусликов; там заливал кошару или подмывал берег, и огромный кусок земли падал в воду, тяжким вздохом отзываясь в степи. И вся эта широкая панорама разлива, и сорванные мостки, и сам вздох свалившейся кручи как бы говорили: «Ой, ой, могучая река, Егорлык!»

Такая веселая, разгульная жизнь длилась с месяц или два, не больше. Когда же наступал зной и под палящим солнцем ложились на землю каспийские суховеи, Егорлык умирал тихо и безропотно: вода в нем высыхала, дно покрывалось желтой плесенью, выступала на нем горькая соль, открывались пастями трещины, наскоро затканные свежей паутиной, — все живое, что успевало родиться, погибало, и Егорлык умолкал до следующего таяния снега.

Таким было безрадостное прошлое. Теперь же Егорлык — герой! Красивый и полноводный, проносится он по степи, мимо сел и хуторов, извилистой дорогой на Маныч; кое-где даже выходил из берегов, заливал низины, как бы говоря: «Эге-ге! Да вы поглядите на меня, какой я теперь богатый и сильный! Мне нынче все нипочем, — и полью огороды, и напою стада, и могу турбину вращать». И там, где разлились его воды, в тихих и теплых заводях буйно разрослись камыши, встав темно-зелеными гривами. Сюда, в эти камышовые заросли, прилетели на новое жительство дикие утки, нырки, цапли, а однажды явились (видимо, на разведку: нет ли тут, возле Егорлыка, какого-либо моря) две шустрые острокрылые чайки; не нашли моря — и улетели. Ковыль-трава чуяла и близость влаги и прохладу, любовалась плескавшей о берег волной и удивлялась: и что такое приключилось с Егорлыком, и откуда у него столько воды?

Да, ни камышам, ни ковыль-траве, ни даже чайкам-разведчицам никогда не понять, что причиной всему была Кубань. Многие тысячи лет убегала Кубань мимо горы Недреманной, держа путь на Краснодар, хотя все эти годы она чутьем улавливала, что где-то рядом, в каких-нибудь десяти верстах от нее, за горой Недреманной, томился, изнывал от безводья Егорлык — река слабая, удивительно бедная водой, но очень нужная людям. И хотелось Кубани прийти на помощь своему попавшему в беду ставропольскому брату. Но как? Как взобраться на такую высоченную гору? Где взять сил?

Помогли люди. Пришли сюда тысячи. — с ломами и лопатами, с грабарками и кирками. Поднялись над Недреманной красочные, высотой в шесть метров буквы: «Пойдет вода Кубань-реки, куда велят большевики». И ещё люди сказали: не надо воде взбираться на гору, это не её дело. Люди нашли ей удобную дорогу — прорыли новое русло и подвели его до самой Недреманной, Потом начали долбить гору. Получились великолепные ворота. И когда эту темную и сырую дыру одели в бетон, она стала напоминать тоннель метро. Так и казалось, что вот-вот со свистом и ветром ворвутся сюда ярко-голубые вагоны… Однако не вагоны пошли в тоннель, а вода. Она не пошла, а хлынула. Шагнула, и каким шагом: торопливо, охотно, точно давно поджидала этого часа; видно, Кубань волновалась с непривычки, даже побаивалась, как бы вдруг снова не закрыли для нее эти просторные ворота через Недреманную… Но ворота остались открытыми навсегда, дорога к горе протянулась на семь километров. У входного портала вскипал вспененный гребень, вода теплая, согретая солнцем, с клекотом вливалась в тоннель, а выходила из него студеной, как из ледника.

И вот тут-то, на степной стороне Недреманной, и открылось настоящее чудо! На отлогом склоне, там, где веками лежали исписанные сусличьими норками, выжженные солнцем камни, не какой-то там фонтанчик или ручеек сочился из земли, а неслась из тоннеля полноводная, как будто выхваченная из гор, бурная река. Древняя соседка Егорлыка щедро напоила его водой и спасла от смерти. Один врач, проезжая в этих местах и любуясь полноводным Егорлыком, сравнил происшедшее с переливанием крови больному.

Мощный клокочущий поток, вырвавшись из горы, рассекал надвое старое русло Егорлыка. Левая его часть, та, что тянулась к Ново-Троицкой, и дальше на Журавли, и на Птичье, и затем к Манычу, бурлила половодьем, полная сил и жизни; Правая же сторона, та, что поднималась к Татарке, по-прежнему была мертва и своими кочками и морщинами напоминала сухожилие —. потянулось по полю, среди полыни и будяков, сизое солончаковое дно, даже самая неприхотливая травка не кустилась на нем. А ведь вода вот она, рукой подать! Перед тем как влиться в Егорлык, она последние сотни метров катилась по бетонному, наподобие совка, концевому сбросу. Совок поставлен уклоном, и поток, думая, что снова летит со скалы, устремлялся вниз так, что на метр взлетала водяная пыль. Прикоснувшись к Егорлыку, вода с яростью разрыла глинистую почву, раздвинула, точно ножом, срезанные берега и образовала просторный котлован, похожий на огромную чашу. Если смотреть на эту чашу кубанской воды с горы, то невольно кажется, будто какой-то невидимый великан пришел сюда с опаленной зноем степи и подставил ковшом сложенную пригоршню, боясь, как бы не разбрызгалась, не расплескалась дорогая и долгожданная влага.

III

Знаю, знаю, не перевелись и никогда не переведутся нетерпеливые читатели. Зачем же, говорят они, так подробно описывать какую-то мало кому известную речку и то, как родились в степи слова «чаша кубанской воды» и «истоки Егорлыка»? То, что безводная в прошлом речка так удачно породнилась с Кубанью, — это хорошо, и пусть кубанская вода и течет себе по степи и приносит людям радость. Нам же подавай главное: что случилось с тем парнем по имени Иван Книга, с которым мы познакомились на горе Недреманной. По всему видно, молодой Иван Книга и есть главный герой романа, а раз это так, то нужно сразу же пояснить, положительный это герой или отрицательный. Значит, необходимо неотступно следовать за ним и как можно обстоятельнее поведать: и чем он занимается, этот Иван Книга, и давно ли он не был в родном селе, а если давно, то почему, по какой причине — служил ли в армии или учился? Если же он в самом деле сын прославленного Ивана Лукича Книги, то для какой цели везет с собой и бумагу и чертежные рейки, почему шоферу сказал, что едет в Журавли «и в гости и по делу», и при этом на лице у него не было и тени радости. Можно предположить, что в Журавлях у него есть какие-то дела, но тогда надо сказать, какие именно дела, и какая у него профессия, и почему он сказал: «Умею и чертить и рисовать». Необходимо сказать также и о том, не доводится ли Иван, случаем, родственником знаменитому Василию Ивановичу Книге, генералу-ставропольцу, уроженцу села Митрофановки.