Майя Новик - Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки

• Название: Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки
• Автор: Майя Новик
• Жанр: Современная проза

Эти мотоциклы мы выстрадали, заслужили, заработали. Они стали нашими по праву. Мы заплатили за них кровными деньгами, мы горбатились на них целых два года. Почему же тогда все так странно на нас смотрят? Куда подевались радушные хозяева кафе, приветливые официантки, дружелюбные дальнобойщики и просто добряки-автомобилисты? Почему, ну почему за всю поездку, за тысячи километров я так и не увидела участливого лица? А ведь погодка-то явно не для прогулок на мотоцикле, вроде, пожалеть нас надо, так ведь нет — везде встречают равнодушные, иногда неприязненные, а то и откровенно злорадные взгляды. Неужели в этом виноваты именно наши мотоциклы?

---

…Что—то еще ждет нас впереди?…

По этому описанию вы, наверное, подумали, что он ни о чем не думает и ни о чем не волнуется. Иногда и я так думаю. Как—то я погрузилась в какие—то невеселые мысли и сидела, ничего не видя перед собой.

— Что с тобой? — спросил он, подойдя и погладив меня по голове, как малого ребенка. — Чего задумалась?

— Я просто несчастна, — я в первый раз ответила правду.

— Да?… — он рассеянно взъерошил мне волосы. — А почему?

— А разве ты иногда не думаешь обо всем? Ради чего все это? А? Ну, вообще, все? Мне иногда кажется — что нет, не думаешь. Ты такой довольный — отремонтируешь какую—нибудь штуковину, прибьешь доску, поставишь забор — и кажется, ничего больше тебе и не надо… Есть смысл в жизни…

Он промолчал.

— А меня тоска жрет, — сказала я еще. — Работа уже не занимает. И даже мотоциклы… Знаешь, даже мотоциклы иногда не так радуют. Что мне делать?

Он помолчал еще, а потом сказал:

— Лучше работать больше. Если начать думать… Так и повеситься можно.

Про повеситься он, конечно, загнул, потому что нет ни одного человека на свете, который любил бы жизнь больше чем Андрей, однако я поняла, что он хотел сказать.

Несколько лет назад мы познакомились с немцем Хубертом. Немец этот, на лицо ничем не примечательный, на мотоцикле за пять лет объехал вокруг земного шара. Уж чего он там за эти годы навидался, рассказать за пару вечеров у нас на кухне он не мог. Но, когда на грудь уже было принято достаточно, и язык перестал быть барьером между нами, он поведал о своих планах жениться на очаровательной худенькой австрийке Анне, которую встретил пару лет назад где—то в Лаосе. Я, конечно же, спросила его о детях, на что Хуберт вдруг упрямо замотал головой. Он говорил горячо и долго, но все, что я могла понять — это то, что он изъездил весь мир и видел, сколько народу живет на Земле. И совершенно точно решил, что ни он, ни его потомство погоды не сделают, а значит, и заморачиваться нечего. Нам бы его уверенность! Мы же, — я в силу своей дурацкой образованности, а Андрей, тот просто нутром чувствовал, — так вот, мы знали, что слова: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею…» сказаны не просто так. Это сытый европеец мог эгоистично заявлять, что ему безразличны дети, и вообще плевать на все, что происходит в мире — глобализацию, популяризацию и даже потепление — все безразлично. Нам же во всей своей извечной русской тоске хотелось избыть её, перелиться во что—то, отдать кому—то часть себя, найти в ком—то другом отклик. Нас ведь было так мало — только двое. Двое в этом чужом и таком негостеприимном мире. Отсутствие детей всегда считалось проклятием.

Ну что ж, мы были прокляты. Точка.

Довольно давно, когда я потеряла свой мотоцикл, своего «Голубого щенка» и страстно стремилась найти себе новый — часами листала каталоги, сравнивала, прикидывала, как можно заработать, работала, откладывая на покупку каждый рубль, мне приснился сон. Снилось мне, что подогнали ко мне мотоцикл, словно красивого, вороного, своевольного жеребца. И снилось мне, что оседлала я его и помчалась, не помня себя от радости, куда—то прочь, и ветер бил в лицо, и из груди рвался радостный крик, и рваные тучи неслись над головой, стараясь обогнать мотоцикл. И вдруг я увидела перед собой стальную черную ажурную лестницу, спиралью уходившую вдаль и ввысь, и снилось мне, что я поехала по ней. Виток за витком, виток за витком поднималась я все выше и выше, и казалось, не было конца этой нескончаемой дороге. И ликование наполняло сердце. И под колесами, кроме ажурных, похожих на спицы ступеней, не было уже ничего — только серое дождевое небо… И лестница сделала последний виток, и я оказалась на маленькой площадке с низкими перилами, и не было вокруг никого и ничего. Даже птиц, даже огней внизу. Я была одна. Абсолютно одна. Путь не заканчивался, нет. Он просто никуда не вел. Если это и было проклятием, то оно было изощренным. Но хватит об этом. Поехали дальше.

О нет, мы не были похожи на двух скорбящих. Мы ездили на мотоциклах с апреля по октябрь, мы покупали гараж и строили дом на даче, мы с увлечением копались в двигателях и ездили на все тусовки — уже не для удовольствия, а просто, чтобы знакомые знали, что мы живы—здоровы и еще не забросили мотоциклы. А мотоциклы, тем временем, бросили очень многие: кто—то женился, и жена оказалась категорически против, у кого—то родились дети, кто—то вдруг разорился, и уже не мог себе позволить выбрасывать десятки тысяч рублей на бензин для аппарата, на котором даже инструменты на дачу не увезешь, а кто—то вдруг понял, что ездить уже совсем не хватает здоровья — у нас все же Сибирь. Ездили, а внутри все время что—то гложило, не давало покоя. Тоска? Может быть и тоска. Есть очень хорошая поговорка: «Сделаешь — пожалеешь, и не сделаешь — тоже пожалеешь». Мы жалели о том, чего нет. И нам казалось, что это хуже, чем жалеть о том, что уже сделано — ведь в последнем случае была хотя бы попытка. Нам попытки не дали. Ни первой, ни второй, никакой. Наверняка, мы были сами виноваты: сперва думали, что еще рано, и наши отношения были не настолько постоянны, и лично мне казалось, что все еще может измениться, просто потому что я не привыкла к верности и к твердости мужского плеча. А потом, наверное, стало казаться, что все еще успеется, а когда стало ясно, что мотоциклы — это еще не все в жизни, и что на самом деле каждый человек должен сделать нечто большее, чем просто наслаждаться собственным существованием, стало поздно. А может, поздно было всегда?

Ладно, не останавливаться, снова поехали дальше.

А потом началась подготовка к дальнобою. Подготовка — это приятные хлопоты. Они начинаются в тот самый момент, когда твой мотоцикл останавливается у гаража, и ты, заглушив двигатель, уставший, запыленный, еле—еле перекидываешь затекшую ногу через бак, и под подошвой мотобота чувствуешь привычный твердый песок. Когда ты с трудом открываешь замок тяжелых гаражных ворот, и, навалившись всем телом, сдвигаешь в сторону забывший движение металл. Подготовка начинается в тот момент, когда ты, разгрузив вещи, устало сортируешь их в полумраке гаража, и, набив полный рюкзак грязной одеждой, закидываешь его за спину, и, встав у порога с ключами в руке, вдруг оглядываешься назад, на замерший, чуть потрескивающий остывающим движком мотоцикл. А он, заляпанный грязью по самый бак, не отсвечивает ни одним патрубком, ни одним хромированным болтом, — он, так же как ты, смертельно устал с дороги. И вот тут—то и приходит та самая мысль, которая дает толчок к новому движению: «Неужели дороге конец?». А потом, когда ты уже твердо шагаешь мимо черных квадратов гаражных ворот к выезду, появляется уверенность: «Нет. Еще нет. Это — не конец, это — только начало. На следующей неделе мы поедем в Тункинку[6]. Потом — на Байкал на фестиваль. А потом, — а потом надо еще много куда съездить. Например, к Черному морю. Или к Тихому океану. Или в Монголию. Мы много где еще не были».

И ты отсыпаешься, отъедаешься, отмываешь и ремонтируешь мотоцикл, и ты еще думаешь о сиюминутных нуждах, о том, что надо бы заменить замок на цепи, он ненадежен, что надо поменять масло и воздушный фильтр, и что неплохо было бы выкинуть дорожную сумку и сшить себе новую, потому что эта маловата. А мысль о дальней дороге уже начинает есть тебя изнутри. И она долго будет не больно, но чувствительно откусывать от тебя по кусочку, тревожить, и ты будешь беспокойно перебирать дорожные карты, и будешь не спать по ночам, и испытывать то чувство голода, то чувство досады, и будешь мучиться, и жизнь начнет казаться тебе тоскливой и ненужной, пока в один из зимних вечеров ты не скажешь вдруг вслух о том, куда же ты едешь летом. Это произойдет внезапно, и твой собеседник вряд ли в первое мгновение поймет, о чем речь. Но это и неважно. А еще в этот момент неважно, что у тебя нет денег — потому что ты знаешь, когда подойдет время, деньги будут. И неважно, что тебе не дают отпуск на работе — ведь ты всегда можешь уволиться. И много еще чего становиться неважным. Важно одно — конечная цель путешествия. Магадан или Мурманск, Владивосток или Барнаул. Ты должен там быть. Должен.

В последний раз мы чувствовали эту радостную дрожь, это предвкушение давно — прошлым летом. Почему—то было совсем мало денег, и почти не было времени, и мы решили поехать недалеко — в Хакасию. Вы только послушайте: Ха—ка—с–сия. Словно котенок розовым язычком лижет. Поездка оказалась короткой — всего на две недели, по—своему яркой, но оставила ощущение какой—то недоговоренности. Ведь всего — две недели. А нам, чтобы просто соскучиться по белым простыням, надо было дней двадцать пять. Но Андрей начал строить дом на даче. С чего он вообще начал строительство, ни он, ни я так и не поняли. Он говорил, что дом захотела я, а я ему в сотый раз объясняла, что дом—то я, конечно же, хотела, но только не дачный. В общем, это был классический пример того, как, по словам Бернарда Шоу: «Один из супругов тянет на север, второй — на юг, и в результате оба сворачивают на восток, хотя на дух не переносят восточного ветра». В результате прошлым летом мы ездили только в Хакасию, этим — смогли лишь перегнать «Тенере» из Новосибирска, значит, следующим летом нужно было придумать что—нибудь эдакое, иначе мы могли окончательно закиснуть и превратиться в дачников. Мне такая перспектива не льстила. Я было начала задумываться о чем—то грандиозном, но тут перед моим носом оказался натруженный, крепкий кулак Андрея.