Александр Бушков - Нелетная погода (сборник)

• Название: Нелетная погода (сборник)
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-224-04917-2, 5-85197-241-6

При попытке входа в гиперпространство, космический корабль «Лебедь» потерпел крушение. Связь с ЦУПом и кораблями сопровождения оборвалась, запасы энергии иссякли, приборы сигнализировали о реальных, но неизвестных испытателям опасностях. За всю историю кораблей Дальнего прыжка ничего подобного не случалось. Назад, в обычное пространство экипаж выйти не смог. Командир корабля Панарин не знал, где они, но «Лебедь» должен вернуться домой…

Роман и четыре повести, вошедшие в сборник Александра Бушкова, написаны двадцать лет назад. Сам автор в послесловии называет их полузабытыми.

=====================

Содержание сборника:

Нелетная погода. Роман

Мы никогда не звали его Джо. Повесть

…И навсегда забыть Эдем. Повесть

Страна, о которой знали все. Повесть

Варяги без приглашения. Повесть

---

Панарин медленно поднялся, чувствуя противный зуд в сердце.

– Здорово, ребята, – сказал он, еще не веря. – Садитесь, что вы…

Как по команде, они развернули свои листки и почти синхронно положили на стол перед Панариным. Он взглянул на ближайший, станчевский, в глаза бросилось: «…прошу освободить…..по собственному желанию…» и размашистый росчерк Кедрина «Утверждаю». Так плохо ему еще никогда не было.

– Согласно уставу, требуется и твоя подпись, – сказал Станчев. Глаза у него смотрели строго в одну точку, куда-то над головой Панарина, словно любой взгляд куда-нибудь в сторону причинил бы физическую боль.

Марина встала. Краем глаза Панарин видел, что она выдвинула из камеры синий шарик на блестящем стержне, фасеточный, как глаз пчелы, панорамный объектив. Хотелось выбросить камеру в окно и выставить за дверь ее хозяйку – она не имела права это видеть и слышать, не то что снимать, потому что по строгим законам профессиональной этики это было чисто внутреннее дело. Но только по законам профессиональной этики – по всем остальным она имела право снимать, и тем не менее… Хотелось выругаться и заплакать – ведь это были Дракон, Барабан и Звездочет, столько лет вместе, а со Станчевым и три года на одном курсе, в одной группе. Хотелось трахнуть кулаком по столу и заорать: «Вы что, белены объелись?»

И все это было бы бессмыслицей, мальчишеской глупостью, не имеющей, правда, ничего общего со слабостью, но ничего бы не решившей – они ведь тысячу раз все обдумали. Выходит, Станчев шел на «Лебеде», заранее зная, что уйдет, – он не из тех, кто принимает рывком меняющие всю оставшуюся жизнь решения, наверное, он загадал на этот полет, оставил его как последнюю соломинку… Но что это меняет?

Панарин сел, расписался под росчерком Кедрина и отпихнул ладонью все три заявления. Поднял голову – Станчев смотрел на него.

«Сейчас он обязательно что-нибудь скажет, – подумал Панарин, – я его знаю…»

– Надоело быть шпагоглотателем в балагане, Тим… – сказал Станчев. – Делом надо заняться…

И все же это был еще не конец – случалось, все же возвращались с лестничной площадки, гораздо реже – с космодрома, и никто – с Земли, даже если все понял и осознал, что поступил неправильно. У них были свои неписаные законы. Можно было даже крикнуть «Стойте!», пока не закрылся внешний люк уходившего на Землю корабля, – по тем же неписаным законам капитан обязан, не выказывая неудовольствия, задержать старт на время, необходимое человеку, чтобы покинуть корабль. Захлопнувшийся люк означал – «обжалованию не подлежит».

– Стойте! – Панарин вновь поднялся.

Барабан быстро вышел, остальные двое остановились вполоборота к Панарину. С такими лицами ожидают своей очереди в приемной зубного врача – надоедливая боль и нетерпеливое желание поскорее все кончить.

– Я вас никак не обзову, – сказал Панарин, – но вы вот о чем подумайте: придет время, и мы обязательно выиграем, и будет Галактический Флот. И очень может быть, что тогда вы не вытерпите и придете, и вам ничего не напомнят, вас примут, но вы-то постоянно будете помнить, что вашей заслуги тут нет, а могла бы и быть… И вы ведь друг с другом встречаться не станете, сойдя с трапа на Земле, тут же в разные стороны разбежитесь…

Они ничего не ответили. Повернулись и вышли. Мягко стукнула дверь. Панарин заглянул в расписание – через двадцать восемь минут на землю уходил «Альмагест». Как они провели эту ночь? Великий Космос, сделай так, чтобы на мою долю никогда не выпало такой ночи и такого ухода…

Марина смотрела на него с изучающим интересом. Панарин подошел и задвинул в гнездо объектив – он знал, где нажимать кнопку, сам немного снимал на досуге.

– Ты был великолепен – Леонид у Фермопил…

– Замолчи!

– Ого, вот ты какой, – сказала Марина так, словно он оправдал какие-то ее ожидания. – Пожалуй, и ударить можешь. Тебе не кажется, что ты не имеешь права их упрекать? Они взрослые люди, как и ты, и вправе выбирать свою дорогу, отличающуюся от твоей.

– Я их не упрекаю. Я их даже могу понять. Мне просто больно – я только что навсегда потерял трех друзей.

– И еще тебе страшно, – сказала Марина, подойдя вплотную и глядя ему в глаза. – Тебе страшно оттого, что однажды и ты можешь подумать: а не пора ли покинуть мастерскую по изготовлению вечных двигателей? Ведь правда? И оттого ты их сейчас ненавидишь. А меня тоже – за то, что я читаю твои мысли. Ну, я пошла, тут сейчас явно не до меня. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Панарина в щеку. – До сегодня… ежик!

Панарин сел работать. Для начала он вызвал дежурного Проекта и приказал на основании соответствующего разрешения включить в экипаж «Сокола» корреспондента Глобовидения Марину Банишевскую. «Сокол» должен был стартовать через час, эксперимент предстоял спокойный и рутинный – отработка взаимодействия корабля с излучателями энергетических волноводов.

Покончив с этим, написал Кедрину установленного образца заявку на трех пилотов-испытателей. Попутно прикинул, не удастся ли переманить сюда кого-нибудь подходящего из тех, кого он знал и на кого мог рассчитывать. Получалось, что надеяться особенно не на кого, но с Норвудом и Липатниковым связаться стоит.

Было еще четыре заявления от выпускников, свежеиспеченных пилотов, посланные, как порой случалось, вопреки всем правилам субординации, в обход распределительной комиссии. Три были выдержаны в стандартных возвышенных, нестерпимо мажорных тонах, авторы скромно и тонко намекали, что без их активного участия Проект неминуемо захиреет, а при их участии выйдет очень даже наоборот, сияющие вершины будут наконец-то достигнуты. Панарин с маху написал три стандартных же вежливо-огорчительных отказа, как раз на такие случаи и рассчитанных, приколол их к конвертам и сбросил все в ящик срочной почты, над четвертым заявлением он задумался – выпускник просто перечислил виды и количество выполненных им полетов, налет часов, полученные знаки классности, а ниже написал: «Когда я могу получить направление в Центр подготовки испытателей?»

Панарин хмыкнул, покрутил головой, пробормотал:

– Ну, салажонок…

Подумал и отложил конверт в папку «Текущие дела», никто, разумеется, не направил бы в Центр подготовки испытателей выпускника, но можно было найти средства помочь ему, подыскать место, где парень быстрее обычного заработал бы необходимый налет часов и соответствующую квалификацию.

Оставалось еще самое неприятное и потому оставленное напоследок – внести соответствующие записи в личные дела трех пилотов и запечатать в конверты для отправки на Землю. Можно было заняться и этим – «Альмагест» уже стартовал, и никто из трех не вернулся в кабинет…

Панарин запечатал конверты с личными делами, отправил в ящик следом за отказами, и заниматься стало абсолютно нечем.

Он подошел к окну, нажатием кнопки убрал стекло в стену, сел на широкий подоконник. Снаружи наплывали горячие запахи здешнего лета, улица была пуста. Вынужденное безделье в промежутках между полетами тяготило Панарина и раньше, но сейчас он бездельничал и как начальник. Мы знали, что наша работа будет состоять из нескольких часов предельного напряжения нервов дважды в неделю и битья баклуш в остальное время – заслуженного, запланированного. Мы давно растеряли курсантские иллюзии – многие еще до вручения пилотских дипломов – и понимали, что никакие дела не решаются с налета. Мы знали, что будет долгое ожидание. Но кто мог предвидеть, что оно будет таким долгим?

Он откинулся назад, уперся затылком в прохладную стену и тихонько запел:

– Мы по собственной охоте
были в каторжной работе
в северной тайге.
Там пески мы промывали,
людям золото искали —
себе не нашли…

Песня не получалась, и он замолчал, хотя никто не мог его слышать. По улице медленно, словно боясь оцарапать стены выпуклыми боками, прополз похожий на обрубок толстенной трубы фургон технического контроля космодромной службы. Решетчатый гребень блинк-антенны пришелся вровень с лицом Панарина – он невольно отодвинулся – пахнуло жаром, мощно мяукнул сигнал. Фургон свернул направо – водителям, как обычно, лень было давать километровый крюк, и они срезали дорогу.

В дверь постучали, и она сразу же распахнулась настежь.

– Сидишь? – Муромцев с порога окинул взглядом кабинет. – Красного сигнала ты не зажег, вот я и лезу без приглашения, бурбон этакий… Жара, черт… – он открыл холодильник, извлек подернутую нежной пленочкой инея бутылочку «Нектара». – На тебя доставать?

– Валяй, – сказал Панарин.

С Муромцевым ему всегда было легко – они были почти сверстниками, Панарин чувствовал к нему нечто вроде изумленного уважения – как-никак Муромцев был из тех, кто понимал и мог более-менее зримо представить себе гиперпространство и пути кораблей в нем. Правда, в робость это не переходило – Панарин никогда не робел перед чужим мастерством, он и сам был мастером своего дела. К тому же сейчас даже Муромцев не понимал, что происходит с гиперпространством….