Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ

• Название: ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
• Автор: Эустахий Чекальский
• Издательство: НАРОДНОЕ КООПЕРАТИВНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ВАРШАВА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1963

«Шопен скрипки», «Лист скрипки», «Второй Паганини» — как только не называли молодого Генрика Венявского. Действительно, польский музыкант был одарен изумительным талантом. Его виртуозные возможности, казалось, не имели границ. Вот мнение знаменитого скрипача Иозефа Иоахима: «Венявский всегда был самым страстным и самым смелым виртуозом, какого я когда-либо слышал. Кто не был свидетелем необычайно смелых, акробатических переходов, какие он проделывал на скрипке, когда мы вместе с Эрнстом и Платти выступали со струнным квартетом в лондонском «Обществе Бетховена», тот не может себе представить, на что способна левая рука Венявского».

---

— 367 ~

Пензы в Орел, Тулу, Новгород. Звание солиста его императорского величества действует как магнит, не меньший чем виртуозность скрипача, его азарт, вино и всем известная общительность. В богатых торговых и промышленных городах имя Венявского привлекает помещиков, купцов, чиновников и офицеров. Можно не только послушать великолепную музыку, но и распить со скрипачем бутылочку шампанского, поставить на орла или решку, посмеяться над анекдотами и остротами скрипача, друга и приятеля Рубинштейна! Балакирева, Чайковского, Римского-Корсакова. За столом вряд ли найдешь лучшего компаньона, чем Венявский.

— Устроить ему прием стоит. Он не подведет.

— Душа человек! — говорят русские.

Тоже самое в Берлине. Не так давно там появились стишки:

Wer einst ein Geiger weltbekannt,
Henri Wieniawski zubenannt,
Konnt spielen Kunst- und armiutvoll
Und wollt es tun im Saal bei Kroll.

Первый грозный сигнал болезни был связан как раз с этим четверостишием. Он приехал на концерт и с ним случился тяжелый припадок. У него остановилось дыхание. Смерть заглянула в глаза. Директор берлинской Высшей музыкальной школы Иозеф Иоахим привел с собой всю консерваторию, чтобы ученики могли услышать настоящую музыку. Сам будучи знаменитым скрипачем он испугался известия поступившего из-за кулис. Венявский приехал, но играть не может. Припадок астмы. Действительно, скрипач хрипит, ему душно, ему нечем дышать.

— Что можно сделать чтобы спасти положение? — спросил он Венявского.

Скрипач отдал ему свою скрипку и попросил сыграть первое отделение концерта.

Иоахим взял инструмент и вышел на сцену. По-видимому ему придется исполнить весь концерт. Это разочарование для публики. Но едва он исполнил «Чаконну» Баха, как на эстраде появился Венявский. Ему дали солидную порцию морфия, после которой он едва держится на ногах, но берет свою скрипку и исполняет номер за номером, превосходно и со стихийной силой.

Тяжело больной человек, преобразился в гипнотизера: публика была околдована его игрой.

Иоахим не мог прийти в себя от изумления. Этот эпизод позднее был описан в следующих стишках:

Trat vor — da lauschte alles stumm —
Und neigt sich vor das Publikum;
Doch bei dem ersten Geigenstrich
Was ist geschehen? — Entfärbt sich
Und bricht zusammen schwach und krank.
Doch jetzt herfuür ein Retter sprang,
Der schwingt zur Bühne sich behind,
Erfasst des Geigers Instrument, verneigt sich
Und beginnt dann fein:
— Ich tret für den Kollegen ein… [34]

В этих немецких стишках, дело представлено довольно спокойно. В действительности было гораздо хуже. На этот раз двадцать капель морфия прекратили припадок, но морфий не может продлить жизнь больному. Энтузиазм публики, аплодисменты, цветы не могут успокоить сердце, ужаснувшееся грозного призрака смерти.

Лучше всех это видел Володя. Он старался отвадить скрипача от приемов, выпивки и азартных игр.

Но это ему плохо удавалось. Виртуоз всегда умел найти повод, чтобы уйти из под надзора. Денег ему всегда не хватало. Не в силах отказаться от ядовитого очарования рулетки, скрипач отдавал в ломбард скрипку. Потом и этого не мог делать — скрипку взял под свою опеку Володя. Он ее выкупил из ломбарда за собственные деньги и теперь одалживал скрипачу во время концертов. В Москве под нажимом общественного мнения музыкантов он ее вернул Венявскому.

Володя на все махнул рукой. Перед ним лежал список новых концертов Генрика и он стремился к миру. На этот раз скрипач должен был выступать с Маргаритой Арто, бывшей примадонной Большой парижской оперы, и бывшей невестой Чайковского.

Харьков встретил их овацией. На концерты съехались окрестные помещики и богатые промышленники. Больше времени, чем концерты, занимали бесконечные приемы и пиршества. Венявский простудился, заболел воспалением легких и его привезли назад в Москву. Болезнь упорно не проходила. Стало худо с деньгами. Брат Юзеф, сообща с Николаем Рубинштейном кое-как покрыли важнейшие домашние расходы. Взносы в парижский страховой банк не были уплачены и полис стал обыкновенной бумажкой. И это важное дело закончил брат.

Два концерта в Москве и два концерта в Петербурге с участием Антона Рубинштейна и друзей Генрика принесли несколько тысяч рублей. В конце февраля 1880 года скрипач начал поправляться, что вновь пробудило надежды. Воспаление легких прошло, но сердце было уже изношено.

Последнее пристанище в земной жизни великого виртуоза, волшебника скрипки — дом мадам фон Мек на Рождественском бульваре в Москве.

Сколько бессонных ночей колебалась температура! Сколько часов пролежал больной в бреду. Перед Венявским одна за другой проходили картины его жизни. Во время кратких минут улучшения, он мучительно искал ответ на вопрос:

— Что останется после меня? Захочет ли кто-нибудь играть мои произведения, и так немного… так немного… — сокрушался виртуоз, мучил свое бедное сердце.

Врачи поддерживали надежду.

Ему же всего сорок пять лет, должен выдержать, — успокаивали они Изу.

Но виртуоз задыхаясь и ловя устами воздух, знал! Тихо, чтобы не услышала жена, шептал в моменты когда проходил припадок астмы:

— Мама, спаси меня! Дай мне умереть. Уж ничего из меня не будет. Я как старое сухое дерево.

Иногда он срывался с постели, хотел куда то бежать, падал на ковер и не мог подняться.

— Мама, спаси меня! Ведь уже все пропало. Зачем они нас обманывают!

Сестра милосердия, фельдшер и жена с трудом поднимали его с пола.

Утром приходил врач и выслушивал отчет о проведенной ночи. Он — добрый, внимательный и заботливый человек. Ничто не может нарушить его официальный оптимизм.

— Ничего страшного. Во время болезни бывают вещи похуже.

— Доктор, организм уже мне не принадлежит. Все происходит помимо моего желания, часто вопреки мне. Я стал обузой себе и окружающим.

— Но вы же спали? — перебивает врач.

— Как заяц под кустом.

— Надо чтобы вы спали. Я вам пропишу снотворное.

— Пожалуйста. Только пропишите уж такую дозу, чтобы я больше не проснулся. Я хочу такого сна, — мягко сказал больной.

— Подавать лекарство вам будет сестра. Предупреждаю.

— Что нового в мире? — спрашивает больной. — Дайте я подумаю о чем то другом. Говорят о замыслах Вагнера, о «Норе» Ибсена. Еще услышим и «Евгения Онегина» Чайковского.

— Доктор, пришлите ко мне брата, я хочу послушать Чайковского.

После ухода врача, Венявский засыпает, его мучают кошмары. В конце сон начинает принимать реальные формы… Ему снится, что у зеркала стоит брат Юзеф. Он хочет позвать его.

— Иди ко мне дорогой, сядь около меня. Ведь ты уже не сердишься на меня за познанскую девушку? Это не я распространял о тебе нехорошие слухи. Мы же могли всю жизнь выступать вместе. Это виновата пресса, а может быть импрессарио. Я не брал твоих денег, спроси у мамы. Я часто выигрывал в карты. Проигрывать я начал только после разрыва с Ольгой. Может быть, я плохо сделал, что не остался в Америке, но я никому уже не нужен и самому себе — чужой. Очень прошу тебя, Юзеф, прости меня.

Сонное видение исчезает, лицо Юзефа расплывается в каком-то тумане. После пробуждения больной чувствовал себя усталым, ничего не хотел есть.

— Спасибо, я не хочу есть.

— Надо есть, ты лишишься сил, — просила Иза.

— Да, я знаю… потом буду лежать в берлоге, как грязный скел. Нет! Дай мне, пожалуйста, роман Крашевского. Где-то должна быть «Старая повесть».

Но прочитав несколько страниц, он оставляет книгу и говорит Изе:

— Я хочу приготовиться к смерти. Я уже не выздоровею.

— Доктор думает иначе, — перебивает Иза.

— Ты получишь деньги по страховому полису. Это даст 200 до 300 тысяч франков. В Люблине за эти деньги можно скромно прожить.

— Моя родина — Англия. Без тебя я здесь жить не буду, — почти шепотом отвечает Иза.

— Как хочешь, дорогая. Я думал, что тебе будет лучше с моей матерью.

— Твоя мать, Генрик, — ангел, но я предпочитаю свою. Впрочем, — спохватила Иза — мы ведем совершенно лишний разговор. Ты не умрешь, не можешь умереть. У тебя дети… Увидишь, ты создашь еще произведения не хуже Вагнера.

Венявский закрыл глаза, у него не было сил продолжать разговор, который и ему показался излишним. Все же он хочет еще что-то сказать.

— Прости меня Иза, если я не всегда следовал твоим желаниям, как муж… Но… я любил тебя моим молодым сердцем.

* * *

Следующие за тем дни стали для всего дома кошмарным сном. Больной постоянно впадал в безпамятство. Он разбрасывает постель, сбрасывает со столика фрукты и лекарства, и несмотря на бессилие, срывается бежать. Когда приходит в себя, извиняется перед женой и сестрой милосердия, но не хочет, чтобы его кормили. Он хочет все делать сам, и через минуту выливает себе на грудь стакан кофе. В беспамятстве и в бреду зовет мать, впрочем не только ее. Ему все кажется, что Юзеф или Юльян стоят в темном углу комнаты. Он рвет свою черную бороду, большие глаза тревожно рассматривают стены комнаты, обитые голубым шелком. Раскрытые уста с трудом ловят воздух.