Виктор Авдеев - Рассказы о наших современниках

• Название: Рассказы о наших современниках
• Автор: Виктор Авдеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Виктор Федорович Авдеев родился в 1909 году в станице Урюпинской Хоперского округа Донской области, в казачьей семье. Когда мальчик осиротел, родственники отдали его вместе со старшим братом в интернат имени рабочего Петра Алексеева в городе Новочеркасске. Отсюда его взял на воспитание некий Новиков. Вскоре «названый родитель» бросил ребенка.

Для мальчика начинаются годы беспризорничества и скитаний. В 1925 году в Харькове его из детприемника берет на патронирование ячейка Украинского Красного Креста и Друзей детей при правлении Южных железных дорог и определяет в семилетку. Поселяется Виктор у председателя ячейки Мельничука. Увлечение произведениями Максима Горького, особенно его ранними рассказами, наталкивает Авдеева на мысль стать писателем.

Однако путь в литературу был длинным: мешала малограмотность, отсутствие культуры. «Зайцем» Виктор приехал в Москву. В карманах пиджака вместе с полотенцем и зубной щеткой он привез два рассказа, написанных о пережитом. В столице Авдеев сошелся с группой бывших уголовников и беспризорных, ставших студентами, рабочими, членами трудкоммун и так же, как и он, «заболевшими» литературным творчеством. Свои незрелые стихи, рассказы и очерки они посылали Максиму Горькому. Первый пролетарский классик помог им издать альманах «Вчера и сегодня», написал к нему предисловие. Алексей Максимович дал Виктору Авдееву рекомендательное письмо на рабфак.

Первые рассказы Авдеева появились в 1931 году в альманахе «Вчера и сегодня». В 1938 году он закончил в Москве Литературный институт имени Горького при ССП. До Отечественной войны вышли в свет две его книги. В 1947 году в журнале «Новый мир» появилась повесть «Гурты на дорогах», за которую Виктору Авдееву была присуждена Сталинская премия третьей степени. В последние годы писатель опубликовал еще несколько книг. Наиболее значительные из них — «Ленька Охнарь» и «Конец Губана».

В книге «Моя Одиссея» автор правдиво рассказывает о некоторых эпизодах своей нелегкой жизни и в большинстве случаев называет подлинные имена и фамилии своих друзей и современников.

В настоящее время Виктор Авдеев живет в городе Липецке, поблизости от своих героев, и работает над новой книгой.

---

— Погостюйте у нас, — сказал Платон, принимая от Ларисы рукавички и шапку. — Раздевайтесь. Мама, это художник Кадаганов, что с меня портрет пишет, а это его дочка… студентка.

— Я так и подумала, — простодушно, нараспев сказала Клавдия Саввишна. — Нам, дорогой товарищ Аркадий Максимович, немало о вас Платоша рассказывал. Вы уж нас не обижайте, посидите, погрейтесь. Вот дочка ваша молодец: что на уме, то и на языке — по-русски. Я знаю, как и ее величать: Кларисса? Ай, ошиблась? Ну, пойду чайничек на газ поставлю.

И хозяйка вышла хлопотать на кухню.

Платон повесил одежду гостей: пальто и шубку на железную вешалку у двери. Аркадий Максимович остановился посреди комнаты — худой, несколько сутулый, в фетровых бурках, подвернутых ниже колен, потирая озябшие красные руки. И Платон заметил, что взгляд, каким художник окидывал обстановку, особенно конторский стол за ширмой и учебники на нем, был острый, углубленный: как в мастерской во время работы.

— Располагайтесь как в поезде, — весело сказал Платон. — Чего надо, спрашивайте у мамы, она будет за кондуктора. А я сейчас.

Он торопливо надел галстук и направился к двери.

— Вы куда? — схватил его за руку Кадаганов. — Не вздумайте чего-нибудь покупать. Имейте в виду, мы недавно пообедали и сыты… Вообще скоро поедем домой.

— Это вы сыты, Аркадий Максимович, — сказал Платон. — А Лариса, наверно, не откажется съесть за чаем бутерброд с копченой колбасой.

— Не откажусь, — сказала девушка и засмеялась. — Я просто проголодалась и хочу есть. Папа, не смотри на меня такими страшными глазами.

Кадаганов только повел бровью. Платон весело схватил черное кожаное пальто и выскочил, одеваясь в коридоре.

Полчаса спустя все сидели за столом, покрытым новой розовой скатертью. На проволочной подставке стоял зеленый пузатый чайник; между открытой банкой паштета и тарелками с нарезанной колбасой, исландской сельдью блестели бутылки с водкой, портвейном. Все чувствовали себя свободно, а Платон и Лариса ели, точно заключили соревнование, и оба без удержу хохотали.

— Получаем ордер на новую квартиру, — неторопливо, певуче рассказывала Клавдия Саввишна, держа вилку за кончик ручки. — Видите, какие обои? Под Октябрьскую хотела переклеивать, да чего уж тут? Вот пожалуйте тогда к нам на новоселье. Шестнадцать лет жались в этой комнате. Вселились сюда, когда Платоша только в школу пошел. А теперь дают отдельную в новом доме.

— Хорошая? — вежливо осведомился Кадаганов.

— Хорошая. Две комнаты, кухня, ванная своя, и все кафелем отделанные. Горячая и холодная вода есть. Платоше теперь будет где заниматься, он ведь у нас на инженера собирается. А то все сестра мешала. Только вот беда: стены какие-то чудные. В соседней квартире заговорят, а у нас как в телефон слышно. И нельзя гвоздя забить: кирпич.

Слушая хозяйку, Аркадий Максимович без всякого вкуса прожевывал кусочек колбасы и нет-нет да и поглядывал на Платона, прикидывая, как его лучше нарисовать. Дома за последние дни у него возник новый план, как исправить положение с неудавшимся портретом: этот план и привел его на квартиру к сталевару.

— Знаете, Платон Алексеевич, что я вас попрошу, поскольку мы уж заехали сюда? — сказал он. — Вы перед нашим приходом занимались? Давайте сделаем так, будто нас здесь и нет. Сядьте опять за стол, придвиньте учебник. Выходной костюм ваш далеко? Повесьте пиджак так, чтобы видно было лауреатский значок.

— Зачем это вам? — с недоумением спросила Клавдия Саввишна и поставила блюдце на стол. Чай она пила по-старинному, из блюдца и вприкуску.

Платон, как бы спрашивая, взглянул на Ларису, нерешительно поднялся со стула.

— О, — сказала девушка, с удовольствием прихлебывая с блюдца, хотя дома всегда пила из стакана. — То ли вы еще узнаете, если и дальше будете поддерживать знакомство с папой. Мне, например, приходилось наряжаться и в резиновые сапоги метростроевки, и надевать украинскую сорочку, монисты, и позировать в мордовском сарафане.

— Срисовать хотите? — догадалась Клавдия Саввишна.

— Я готов, — произнес Платон, включая настольную лампу, и придвинул учебник химии. Он чувствовал себя не совсем естественно и старался насмешливо улыбаться.

— Нет, уж вы будьте серьезны, Платон Алексеевич, — сказал Кадаганов, достав альбом и надевая очки. — Не бойтесь, я недолго, только в карандаше.

Он стал делать набросок.

Посидев немного, Платон действительно стал читать учебник. Лариса ела бутерброды, пила третью чашку и, невольно перенимая манеры хозяйки, откусывала от кусочка сахара. Видно, девушка понравилась Клавдии Саввишне, она охотно сидела с ней за столом.

— В молодости-то я была кровь с молоком, заметная, — словоохотливо рассказывала хозяйка; чтобы не мешать художнику, она понизила свой звучный голос. — А муж мне достался по плечо: правда, широкий, будто шкаф. На этом же заводе сталь прокатывал, а жил у Рогожской заставы. Женился, сказал мне: «Беру тебя, Клавдя, для породы. Пошли бог, чтобы дети в тебя родились». И правда: первенькие-то были рослые, в мою стать. Старшему сейчас под сорок, в Иркутске живет, автобазой заведует. Платоша уж предпоследний… ну, этот весь в тятю. Покойник был знаменитый мастер. Но — гордый. Бывало, в праздник нарядимся и идем гулять. Одни. Алексей Прокофьич впереди, чтобы видели, кто хозяин в дому. Я — сзади. А вернулся с гражданской — обмяк. Как собрание, под ручку меня — и ведет…

— А где ваша дочка?

— В кино с соседкой ушла. Прошло минут сорок.

— Спасибо, — сказал Кадаганов сталевару, продолжая наносить последние штрихи. — Больше не буду вас мучить.

— Взглянуть можно? — спросила Клавдия Саввишна, осторожно подходя и заглядывая через плечо. — В самом деле, Платоша! — воскликнула она изумленно. — Так скоро? Прямо будто в фотографии… да там еще часа два ждать нужно, пока снимок изготовят. Право слово, не знала, что художники такие проворные. Что ж, Аркадий Максимович, теперь раскрашивать станете?

К живописцу она стала обращаться с заметным почтением.

— Здесь совсем другое, мама, — сказал Платон тоном извинения перед гостями. — Масляными красками пишут на холсте.

— На материи? — не поверила Клавдия Саввишна и повернулась к художнику, к его дочери. Никто над ней и не думал смеяться, тогда она простодушно заключила: — Я-то думала, на бумаге, как детишки рисуют. Да и откуда знать старому человеку? Разве нас учили путному? Мы ведь возле стали живем.

Все поочередно осмотрели рисунок, живо, естественно передававший Платона за учебой.

Куранты в репродукторе стали отбивать полночь. Все удивились, что так поздно.

— Видите, — сказала Клавдия Саввишна. — Сродственность у нас какая-то вышла, как интересно побеседовали.

Прямо из-за стола, не надев и кепи, Платон вышел на улицу проводить гостей. У подъезда под фонарем стояла знакомая ему легковая машина кофейного цвета. Небо над городом поднималось мутное, озаренное снизу миллионами огней, и среди облаков не сразу можно было разглядеть звезды. Шумно дышал гигантский завод, труба густо дымила, закопченный прибитый снег почти не отделялся по цвету от домов, голых деревьев. Вот взметнулось оранжевое режущее пламя: это в мартеновском цехе сталевар приподнял заслонку печи и взял в ложку пробу.

Сев в кабину, Кадаганов стал разогревать мотор. Лариса наклонилась к окошку.

— Сам попробуешь вести, папа? Платон открыл ей с другой стороны дверку автомобиля, негромко сказал:

— В эту субботу я работаю в утренней смене. Может, проедемся вечерком на каток… или куда-нибудь в театр?

— Едва ли я буду свободна, — вдруг прищурилась Лариса и высокомерно вскинула подбородок. — Ко мне хотели приехать наши студентки… А в общем позвоните.

Но Платону показалось, что глаза девушки из мехового воротника блеснули жарко, лукаво, и руку ему она пожала по-обычному крепко.

V

Всю следующую неделю Платон ходил сам не свой, а в пятницу купил два билета в ложу театра Пушкина на «Даму-невидимку» и позвонил Кадагановым. Идти Лариса все-таки отказалась: едет к тетке на дачу. Зато она пригласила его на воскресенье осмотреть всесоюзную выставку художников, а в четверг они пошли в Большой оперный. В антракте, когда, весело очищая крупные китайские апельсины, они чинно гуляли по фойе, Платон спросил:

— Как Аркадий Максимович насчет нового портрета? Скоро мне опять ходить на сеансы? Лариса отрицательно кивнула головой.

— Боюсь, что пыл у отца остыл. Он уже было и холст приготовил, обдумывал новый вариант портрета — и забросил. Опять его что-то не устраивает. Я понимаю папу. Ему вот скоро пятьдесят, а он все еще чего-то ищет, всегда хочет как можно полнее выразить свой замысел.

Из сжатого апельсина брызнул сок и попал на Ларисино платье. Платон забормотал извинения, сунул полуочищенный апельсин в карман.