Александр Авдеенко - Черные колокола

• Название: Черные колокола
• Автор: Александр Авдеенко
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

В романе «Черные колокола» с исторической достоверностью раскрывается сущность венгерских событий 1956 года, изобличаются главные организаторы контрреволюционного заговора — американские империалисты и их вольные и невольные пособники. В острых драматических коллизиях предстает перед читателем вся сложность и поучительность событий. Своим произведением автор утверждает неизбежность торжества народного дела.

---

— Я не осмеливаюсь обсуждать решения ЦК в присутствии такого весьма и весьма приятного человека, как вы, мистер Рожа.

— Остроумно!..

Со своей половины вышел, хлопая по паркету шлепанцами, Шандор Хорват. Костюм его измят, в пуху. Лицо мрачное, заросшее щетиной. Глаза в болезненных отеках, злые. Увидев незнакомого человека, он кивнул ему головой.

— Добрый день.

— Здравствуйте, — приветливо откликнулся корреспондент. — Извините, с кем имею честь?

— Мой отец, Шандор Хорват, — представил Дьюла.

— Какой венгр не слыхал о Шандоре Хорвате! Ветеран венгерской рабочей гвардии. Добрый день, господин Хорват! А я американский корреспондент, изучаю новую Венгрию. Разумеется, с разрешения властей. Вот, пожалуйста!

Шандор прочитал поданную ему бумагу, вернул и спросил:

— Что вас интересует?

— Прежде всего эта квартира. Здесь жил, кажется, какой-то представитель старого мира?

— Миллионер. Граф. Министр в правительстве фашистского диктатора Хорти. Между прочим, сохранился его портрет, валяется в чулане. Желаете посмотреть?

— Нет, не желаю. Я вдоволь насмотрелся на живых миллионеров у себя дома, в Штатах…. Да, когда-то квартира была шикарная. Была!.. Почему теперь запущена? Городской совет не дает средств на ремонт? Кстати, почему и Будапешт стал таким серым, сумрачным? Не узнаю. В недалеком прошлом вашу столицу называли «царицей Дуная»? Извините за такой вопрос. Я задал его вам как рабочему человеку, хозяину города, страны.

— Положи мне в рот палец, получишь два.

— Простите, я не понял.

— Вы, кажется, венгр?

— Да, наполовину.

— Значит, должны знать, что Будапешт был не только «царицей Дуная», но и ночным кабаком Европы. Сюда слетались прожигать жизнь бездельники всех мастей и национальностей. Вот для этой братии и сиял Будапешт ресторанами и кафе, барами и отелями, домами терпимости и притонами. Один из них, между прочим, назвался «Аризона». Улицы старого Будапешта украшали не только статуи, но и семьдесят тысяч живых, раскрашенных, расфуфыренных и пронумерованных девиц. А сколько было непронумерованных! Не потому ли, мистер корреспондент, наш Будапешт кажется вам серым и сумрачным, что перестал быть ночным кабаком Европы?

Рожа с милой улыбкой наклонил голову.

— Ответ, достойный Шандора Хорвата! Благодарю! Что вы думаете о сегодняшнем событии? Я имею в виду желание студентов демонстрировать по улицам Будапешта.

— Я думаю… мы сами, без чьей-либо помощи разберемся в сегодняшнем событии.

— Вы очень негостеприимный хозяин! Еще один вопрос. Что вы думаете о Матиасе Ракоши?

— Вы знаете, пропала охота с вами разговаривать. Поговорите с профессором, он любит беседовать на душещипательные темы. До свидания. — Шандор быстро вышел.

Рожа заполнил стенографическими каракулями очередную страницу своей объемистой, в переплете из крокодильей кожи записной книжки, взглянул на Дьюлу Хорвата.

— Колючий у вас отец, господин профессор. Надеюсь, вы добрее и не прогоните меня еще три минуты. В Будапеште ходят слухи, что шестого октября вы попали в тюрьму АВХ. Верно это?

— К сожалению, неверно.

— Почему «к сожалению»?

— Сейчас такое время, что выгодно быть битым: за одного битого дают дюжину небитых.

— Остроумно. Подчеркну… Мировую прессу интересует каждый ваш шаг, каждое слово… Я видел на улицах Будапешта листовки с ультиматумом клуба Петефи. Вот! — Рожа достал из кармана оранжевый листок. — Прокомментируйте, пожалуйста!

— Какой же это ультиматум? Венгерский народ не может предъявлять никаких ультиматумов своему народному правительству. Мы только просим, предлагаем. — Он взял у корреспондента листовку, прочел — «Созвать внеочередной пленум ЦК, изгнать из его состава Ракоши и Герэ, вернуть к руководству Имре Надя… Судить открытым судом бывшего члена политбюро Фаркаша, нарушившего правосудие…» Ну, и так далее. Видите, никакого ультиматума.

Рожа улыбнулся.

— Конечно, конечно! Совет доброго сердца. А как он будет принят? Вы уверены, что вашу программу поддержит население?

— За нее уже проголосовали на своих собраниях студенты. Сегодня в три часа по нашему призыву тысячи и тысячи молодых людей выйдут на улицы Будапешта и понесут над своими колоннами нашу программу обновления страны.

Музыка в радиоприемнике опять оборвалась, и диктор объявил:

— Внимание, граждане! Внимание! Министерство внутренних дел Венгерской Народной Республики доводит до сведения жителей Будапешта о том, что студенческая демонстрация, назначенная на сегодня, на три часа дня, запрещена.

— Чему я должен верить, профессор, — вашему оптимизму или приказу полиции? — Рожа и теперь улыбался, но уже лукаво.

— Это чудовищная ошибка. Если наше правительство этого не осознает, оно перестанет быть народным правительством. Есть еще время. Надеюсь, что Герэ не окончательно потерял голову.

— Разве он вернулся из-за границы?

— Сегодня утром.

— Вот как! Значит, с корабля на бал. Господин профессор, не откажите — стакан воды. Если же найдете чашку кофе…

— Кофе? Я, право…

— Найдется, найдется, господин корреспондент! Дьюла, распорядись! — Киш почти вытолкал своего друга на кухню и вернулся к шахматной доске, у которой стоял корреспондент.

— Сэрвус!

— Сэрвус, — откликнулся Карой Рожа. — Как некстати это возвращение Герэ! Но это ничего не изменит. Машина на полном ходу. Самочувствие?

— Боевое. Ждем сигнала. Мои люди пойдут куда угодно, хоть в пекло.

— Зачем так далеко ходить? У вас же есть плановая цель, более близкая и реальная, чем пекло, — Дом радио. Штурмуйте по своему усмотрению. Овладеть вещательной студией и немедленно объявить на весь мир: Будапешт в руках восставших. Вот текст первой радиопередачи. Спрячьте!

— Овладеем, только бы вы не запоздали.

— Все будет вовремя. Настроение профессора?

— Чувствует себя двигателем событий, ни о чем не подозревает.

— Это мне не нравится, Ласло. Вы несправедливы к профессору, соратнику Надя. Если бы не Имре Надь и его окружение, нам бы никогда не найти дороги ни к сердцам студентов, ни к интеллигенции. Благословляйте, мой друг, национальных коммунистов, уважайте, цените, а не презирайте, как завербованных платных агентов. Национальный коммунизм — наш серьезный, полноправный, долговременный союзник. Только с его помощью мы можем нанести сокрушительный удар по интернациональному коммунизму. В этой связи должен сказать, что мы рассчитываем на большее, чем беспорядки в Будапеште. Мы ждем настоящей революции.

— Извините, но до сих пор я действовал…

— Успокойтесь. Я не осуждаю вашу работу. Вчера были одни указания, а сегодня… с сегодняшнего дня рядовой агент Мальчик закончил свое существование. Теперь мы рассматриваем вас как одного из вожаков революции, политического друга Америки.

Услышав шаги профессора, Карой Рожа посмотрел на шахматную доску.

— Положение вашего противника совершенно безнадежно: через три хода его ждет неотразимый мат.

Дьюла вошел с чашкой кофе на подносе. Поставил ее перед американцем. Тот поблагодарил.

— Слыхал, профессор? — спросил Киш. — Сдаешься?

— Нет, я намерен драться до последнего дыхания.

Пока венгры заканчивали партию, Рожа подошел к окну и, прихлебывая кофе, смотрел на Буду, высветленную ярким, теплым, совсем весенним солнцем. И Дунай был не осенним — тихий, чистый, голубой. Странно выглядели в блеске жаркого солнца деревья с покрытой ржавчиной листвой.

— Красавец город! — Карой Рожа вернулся к шахматистам. — Нет равных в мире. Лучше есть, а таких не сыщешь. Между прочим, отсюда хорошо обозреваются набережные Дуная, мост, парламент. Если бы я был командующим войсками осажденного города, я бы расположил командный пункт именно здесь.

— Вы воевали, господин корреспондент? — спросил Киш.

— Приходилось. А почему вы спросили?

— Умеете выбирать командные пункты. Здесь в дни войны, зимой тысяча девятьсот сорок четвертого года, был командный пункт.

Дьюла уже не принимал участия в разговоре. Он нервно барабанил пальцами по доске, откровенно поглядывая на часы. Корреспондент заметил раздраженное нетерпение хозяина и поставил пустую чашку на стол.

— Я вас задержал. Извините. Спасибо за внимание. Честь имею кланяться. Если вам захочется поставить меня в известность о каком-нибудь чрезвычайном событии, я живу на острове Маргит, в Гранд-отеле. До свидания.

Уходя, он столкнулся в дверях с Арпадом. Несколько секунд они молча стояли на площадке, оба настороженные. Они явно не понравились друг другу.

Впоследствии Арпад не раз вспоминал эту случайную встречу.

Дьюла встретил Арпада откровенно враждебно. Ничего не забыл, не простил. Руки его сжались в кулаки.