Барбара Виктор - Новости любви

• Название: Новости любви
• Автор: Барбара Виктор
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-294-6

«Новости любви» – один из самых известных романов американки Барбары Виктор. Это откровенный и интригующий рассказ о любви молодой тележурналистки Мэгги Саммерс и сильного, уверенного в себе человека – генерала Ави Герцога.

Это история вполне современной независимой женщины, которая верит в собственную карьеру, но не верит мужчинам и предпочитает рисковать жизнью, снимая репортажи о террористах, чем довериться любимому человеку.

Впервые на американском телевидении женщине-репортеру доверяют вести не кулинарные конкурсы и прогноз погоды, а криминальную хронику. Мэгги Саммерс предстоит встречаться с боссами мафии и убийцами-насильниками. Посещать притоны наркоманов и полицейские участки. Рассказывать о кровавых ужасах мира – обо всем, до чего так охоч современный телезритель. Не менее крутыми зигзагами идет интимная жизнь Мэгги. Раннее несчастливое замужество, развод, сексуальные эксцессы, разочарования и наконец любовь. Ее избранник красив, умен и добр. У него один недостаток – он женат…

---

– Удивительно, что вы вообще смогли после этого что-то обсуждать, – печально говорит Куинси.

– Не то слово, – подтверждаю я, провожая ее до двери.

– Впрочем, может быть, это сделало тебя только крепче, – говорит она и обнимает меня. – Я должна идти, Мэгги. Увидимся вечером в Русской чайной, хорошо?

– Да. И знаешь, Куинси, я так…

– Знаю, знаю, – кивает она. Я снова обнимаю ее.

– Я так тебе благодарна за все.

Она немного отстраняет меня от себя и тихо говорит:

– Не позволяй сегодня никому себя огорчать. С тебя и так вполне достаточно.

Когда Куинси уходит, я завариваю свежий кофе и принимаюсь суетиться в ожидании родительницы. Звонок в дверь раздается в тот самый момент, когда я расставляю на подносе чашки и блюдца. Вот и родительница, собственной персоной. Вправленный нос, трижды подтягивавшееся лицо и стройная фигура. Последнее достигалось путем многолетних упражнений. Выглядит весьма прилично для своих шестидесяти четырех лет. Можно сказать, даже хорошо. Если, конечно, не присматриваться. При близком рассмотрении ее лицо выглядит потасканным, а губы кривит нервная судорога. Она сбрасывает норковое манто. Я обнимаю ее, а она стоит, словно не замечает моих чувств. Наконец она делает два шага вперед и напряженно улыбается.

– Ты выглядишь относительно ничего, Маргарита. Немного усталая. Но это от твоего неправильного образа жизни.

Она входит в гостиную и одергивает свой черный свитер. Кроме свитера, перехваченного в талии широким поясом, на ней еще черные слаксы. Она усаживается.

– Ты приехала насовсем или в отпуск?

– В отпуск. Но я еще не знаю, куда и когда мне нужно будет ехать. Это должно выясниться вечером. Я сегодня ужинаю с Грэйсоном.

Я угощаю ее кофе, и она молча принимается его цедить. Она отводит глаза и нервно покачивает ногой.

– Что тебя беспокоит? – наконец спрашиваю я. – Что-то не так? Я почувствовала это, еще когда мы говорили по телефону.

Она протяжно вздыхает.

– Просто жаль, что Клара уехала в отпуск…

– Об этом я уже слышала, мама, – говорю я устало. – Тебя беспокоит что-то другое.

– Ну, – говорит она, ставя чашечку из-под кофе, – в общем, то же, что и всегда. И тебе, и Кларе все это очень хорошо знакомо.

Она могла бы не утруждать себя дальнейшими объяснениями, потому что мне действительно все это слишком хорошо знакомо. Одно и то же на протяжении многих лет.

– Твой родитель спутался с другой женщиной Пора бы мне уже к этому привыкнуть. – Она снова вздыхает. – Однако теперь я уже слишком стара и слишком устала, чтобы притворяться, что ничего не замечаю, и… мне так не хочется доживать жизнь в одиночестве.

– С чего ты взяла, что он спутался с другой? Родительница окидывает меня недоуменным взглядом. Она, конечно, всегда знала, что я не очень умна, но чтобы до такой степени…

– С чего, спрашиваешь, я взяла? – повторяет она с отвращением. – С того, с чего и всегда. Он почти не ночует дома, а когда появляется, то непременно раздается один телефонный звонок. Это у них условный сигнал. После этого он пробирается к себе, чтобы тайком сделать ответный звонок.

Уже почти три часа дня, а родительница все еще сидит у меня в квартире. Ее доканывает бессердечное поведение супруга. С каждым годом боль все нарастает. С течением времени это подтачивает ее душу и поселяет в ней страх. Она сидит на краю диванчика и безуспешно пытается мне доказать, что страх остаться одной куда мучительнее, чем то, что ей приходится сносить от моего родителя.

– Я ведь уже совершенно не способна существовать одна. В этом смысле я не целый человек, а только половина.

– Вовсе нет. Все зависит от тебя самой.

– Увы, нет. Ты же видишь. Моя жизнь потрачена на него. Без него я ничто.

Невозможно убедить ее в обратном. Долгие годы она доказывала это себе и слышать не хотела ни о чем другом. Она страшится не потери, а пустоты.

– Он без тебя тоже не сможет, – говорю я.

– Что касается твоего отца, – отвечает она, – он только счастлив будет.

– Может, и ты была бы счастлива.

Но она даже не желает об этом слышать.

– Между прочим, – вдруг говорит она, – у твоего мужа родился второй ребенок. Тоже мальчик.

Эрик Орнстайн вот уже шесть лет вторично женат. Теперь он – отец. Причем не одного, а даже двух детей. Однако он все еще остается «мужем» Мэгги Саммерс. Нелепо даже надеяться на то, что родительница когда-нибудь перестанет называть его моим мужем.

– Откуда ты знаешь? – вежливо интересуюсь я.

– Он прислал нам приглашение на торжество. Нет ничего проще. До чего мило с его стороны, что он внес в число приглашенных родителя и родительницу и прислал им приглашение. Эрик всегда ощущал непреодолимую потребность доказать, что причина нашего неудачного супружества – только во мне. И любому, кто имеет хоть какое-то отношение ко мне, он стремится показать, какая у него теперь нормальная семейная жизнь.

– Мэгги, – однажды заявил он, – у тебя патологически отсутствует инстинкт материнства. Ты будешь виновата, если нашему союзу придет конец.

– Ты не дала Эрику никаких шансов, – говорит родительница, наполняя кофе наши чашки. У нее появилось второе дыхание. Она нащупала новое развитие темы, которое позволяет ей забыть о своих собственных бедах. – Ты сама подтолкнула его к тому, что он сделал.

– Почему я должна отвечать за то, что он сделал? – удивляюсь я.

– Потому что твоя супружеская неверность, – произносит она с отвращением, – совершенно возмутительна. Ты спуталась с недостойным мужчиной.

– А если бы он находился на более высокой ступени социальной лестницы, это было бы не так возмутительно?

– Для тебя, по крайней мере, это было бы куда лучше… Как ты не понимаешь, – продолжает она, – намерения Эрика были благородны. Он пытался наладить с тобой отношения, а когда увидел, что это невозможно, он просто нашел более достойную кандидатуру.

Нет никакого смысла спорить с родительницей. С ее точки зрения в любом любовном треугольнике вина мужчины рассматривается постольку поскольку. Все дело в том, какое он занимает положение на рынке недвижимости. Тогда как с женщиной все наоборот.

– А как насчет Роны, – интересуюсь я, – тебе не кажется, что она тоже виновата в том, что случилось?

Родительница удивленна.

– Конечно, нет. Ведь она вступила в связь с порядочным мужчиной!

– Однако она вступила в связь с человеком, который все-таки был еще моим мужем. Это не принимается в расчет?

– Нет, Маргарита, – терпеливо объясняет она таким тоном, словно говорит с умственно отсталой, – он женился на ней. Кроме того, когда женщина заводит роман с мужчиной в форме, то сама и накликает на себя беду.

– Но Брайн не носил формы, мама. Он был детективом, – устало говорю я в сто первый раз.

– Это еще хуже, – краснеет она.

Я понимаю ее логику. По таким правилам играют шулера. Любовная связь, в основе которой страсть, предосудительна. Если же она приводит к узам супружества, то она перестает быть таковой. Если, конечно, в этом не замешан мужчина в форме… Я понимаю, что об Ави Герцоге и заикаться нельзя.

– Однако мне было не очень-то приятно узнать о его измене.

– Еще бы тебе было приятно, – холодно говорит родительница. – Но ведь и тут ты сама виновата.

Я едва не выхожу из себя, но в последний момент сдерживаюсь и только глубоко вздыхаю.

– И в чем же моя вина?

– Тебе не следовало соваться на ту вечеринку в Валентинов день. У тебя должно было хватить ума, чтобы не заставать его с поличным. Это было просто глупо, Мэгги.

Наконец мое терпение лопнуло.

– Какого черта!.. – взрываюсь я. – Откуда мне было знать, что он… что они…

– Ну знаешь ли, – перебивает меня родительница, – у женщины должен быть нюх на эти дела. Однако ты слишком увлеклась своей игрой.

– Никакой игры не было. Ничего, кроме работы. Я так устала в тот день, что, поверь, меньше всего на свете желала узнать о чем-нибудь подобном…

День пролетел в обычном лихорадочном темпе. В конце рабочего дня я допечатывала на машинке сопроводительный текст к только что отснятому материалу о диких условиях жизни в трущобах Гарлема. Я уже успела переодеться для вечеринки по случаю Валентинова дня и теперь спешила разделаться с работой и бежать. У Ника были свои серьезные причины торопиться: сегодня он отмечал четырнадцатую годовщину своей супружеской жизни. Он притулился около моего письменного стола, прислонившись спиной к стене, и все торопил меня сдать материал в редакцию. Однако я еще не разобралась кое с какими вопросами. Тема, которой был посвящен мой материал, не так-то легко поддавалась изложению. Несмотря на то, что я вот уже два года вела криминальную хронику и успела насмотреться всякого, я все еще не могла привыкнуть к тем трагическим ситуациям, о которых мы рассказывали в наших сюжетах. Что касается того материала, который должен был пойти на Валентинов день, то он был особенно драматичен.