>Юрий Николаевич Давыдов - Куда пришла Россия? Статья вторая.

• Название: Куда пришла Россия? Статья вторая.
• Автор: >Юрий Николаевич Давыдов
• Жанр: Философия

---

Заключение

Прогрессивный паралич и распад российской посттоталитарной экономики (худо-бедно, но все-таки обеспечивавшей равновесие и стабильность нашего общества в целом на протяжении более 30-ти лет, прошедших после смерти тоталитарного вождя и ликвидации ГУЛАГа) — таков основной результат самоутверждения на просторах радикально “суверенизированной” России именно архаического, а отнюдь не современного капиталистического типа. Однако на том основании, что некоторые из вытесняемых им “палеосоциалистических” структур еще не окончательно вытеснены из общественно-экономической жизни России, и что открывает возможность их амальгамирования с архаическими, было бы неправильно заключать, будто экономика (или “экономическая политика”) нашей страны все еще остается “социалистической”. Для того, чтобы как-то обосновать этот сомнительный тезис, его защитникам [3, с. 8] приходится слишком уж расширительно толковать и само понятие социализма, рискуя “подвести” под него и некоторые “моменты”, которые, между прочим, вовсе не исключаются и капиталистической архаикой. Например, все то, что побуждало М. Вебера говорить о фискально-политическом происхождении античного капитализма, изначально привязывавшем его к “государственной кормушке”. Тем не менее он все-таки определял его именно как капитализм, а не что-то другое.

Это все же капитализм, хотя и совсем не тот, о котором еще совсем недавно только и можно было прочитать в наших марксистских учебниках политэкономии, авторы которых не знали — и не хотели знать — о существовании другого капиталистического типа. А между тем “новый русский” капитализм близок и родствен по своим основным социально-экономическим и культурно-историческим характеристикам как раз этому типу капитализма, “прототип” которого М. Вебер зафиксировал в глубокой древности (что, по его мнению, не помешало соответствующему капиталистическому типу дожить до современности, приспособившись к ней, как на Западе, или, наоборот, приспособив ее к себе, как у нас). Особенностью этого капитализма является, как мы убедились, регрессивная направленность его эволюции, предполагающая (в тех случаях, когда он переживает свой очередной “ренессанс” в интермундиях более поздних общественно-экономических структур, включая и ту, что совсем недавно являл собой наш советский государственно-монополистический капитализм “с социалистическим лицом”) возврат ко все более и более примитивным, ибо непромышленным и непродуктивным, способам капиталистического хозяйствования. А вернее, — хозяйничания, преследующего одну-единственную цель: максимальную прибыль, достигаемую любыми средствами и во что бы то ни стало.

Отсюда и “дикость”, и “варварство” нашего “нового русского” капитализма, который в нынешней России играет роль основного фермента распада и разложения всего того, что было создано народами, ее населяющими, с таким невероятным трудом и воистину сверхчеловеческим напряжением нравственных и физических сил. Отсюда же и его, этого распада, неотвратимость, неумолимо ввергающая страну и ее граждан в совершенно новую ситуацию (столь же отличную не только от “застойного” предперестроечного прошлого, но и от пришедшей ему на смену перестройки, сколь и непохожую на постиндустриальное будущее, какое мерещилось нам в горбачевские времена “экономических мечтаний”). Ситуация, в какой мы оказались в период “нового русского” ренессанса капиталистической архаики, столкнула нас лицом к лицу с изнанкой, темной стороной необратимости, полностью обнажившей свой роковой “подтекст”, примеры какового мы уже приводили.

Под гнетом кошмарно неотвратимого (как в тяжком сне) распада и жестокой необратимости деградации мы заново открываем ту старую истину (которую успели подзабыть), что за все нужно платить. В том числе и за саму эту (поначалу такую вожделенную) необратимость “радикальных реформ”, обнаживших свой грабительский “подтекст”. И платить тем больше, чем меньше просчитано, сколько они будут стоить стране, во что обойдутся тем “многим, слишком многим”, кому у нас неизменно приходилось оплачивать по-интеллигентски нерасчетливое, лихорадочно-торопливое, самоуверенно-самовлюбленное реформаторство. Одновременно произошло и открытие неразрывной связи именно такой необратимости, обрушившейся на россиян как гром среди ясного неба, с тем — тотально регрессивным — направлением эволюционных изменений, в русло которого оказалась ввергнутой наша экономика именно в результате (рукотворной) “пертурбации”, произведенной в ней — и над нею — в ходе “радикальных реформ”. Наконец, выявилась и внутренняя сопряженность как раз этого, а не иного, направления наиболее существенных изменений нашей нынешней экономики, определяющих и ее “структуру” (если можно говорить о таковой применительно к разлагающемуся организму), и ее внешний облик (“физиономию”), с одной стороны, и того социально-экономического и культурно-исторического типа капитализма, который так стремительно укоренился на просторах России в лихорадке беспардонного радикал-реформаторства власть имущих “монетаристов” — с другой.

На каждом шагу мы оказываемся в одном и том же порочном кругу безысходности. Катастрофическое падение покупательной способности трудового населения сковало по рукам промышленность, возможности которой находятся в прямой зависимости от потребительского рынка страны. Мы производим все меньше прежде всего потому, что обнищали в ходе конфискационных реформ, а нищаем дальше потому, что вынуждены все меньше производить. В противоположность первым “буревестникам” грядущей российской гиперреформации, ностальгически рассуждавшим о чем-то вроде “костлявой руки голода”, которая заставила бы трудиться “ленивых россиян”, трудящиеся посттоталитарной России работали хуже, чем могли бы, прежде всего потому, что им не вполне удовлетворительно оплачивали их труд. Однако вместо того, чтобы повысить оплату их труда, гиперреформаторы начали свою экономическую авантюру с фантастического обесценивания рубля, превратившего и без того небольшую заработную плату в совсем уж ничтожную, чем перечеркнули трудовую перспективу развития капиталистической экономики в России. Вот когда — и как — была изготовлена “петля безысходности”, с помощью которой была задушена в зародыше тенденция, ведущая к становлению в нашей стране действительно современного капитализма, сопрягающего высокоразвитую индустрию и интенсивный высококвалифицированный труд. Вот где таится “истинный исток” неотвратимого регресса, под знаком которого протекает сегодня наша экономическая, социальная и культурная жизнь.

Как видим, среди всех открытий, какими отмечена нынешняя, собственно российская фаза “кондратьевского ренессанса”, открытие судьбоносной сферы эволюционно необратимых изменений, о существовании которых наши маниловски прекраснодушные радикал-демократы забыли буквально “как про смерть”, имеет первостепенную общемировоззренческую, а не только теоретико-методологическую значимость. То же, что их необратимость раскрылась перед нами во всей своей глубине и суровой непреклонности именно в своей негативной ипостаси — в качестве необратимого регресса, могло лишь углубить наше философское постижение смысла этой необратимости, развеяв в прах последние остатки прогрессистских интеллигентских иллюзий — веры в автоматическое “торжество прогресса” (все равно какого — “социалистического”, в который мы верили совсем недавно, или “капиталистического”, в какой мы уверовали сегодня). И теперь мы окончательно убеждаемся в том, что “сознательно-бессознательный” расчет наших радикал-реформаторов на спасительную “кривую”, которая все равно “вывезет” нашу злосчастную экономику (вопреки всем мыслимым и немыслимым экспериментам над нею), подпитывался, кроме всего прочего, также и “верой в прогресс”, усвоенной ими от их сановитых отцов и дедов. Так что открытие необратимости регресса, подрывающее их веру в безусловную необратимость прогресса, может и должно рассматриваться как очередное свидетельство их не только теоретического “дефолта” (не говоря уже о практически-политическом), но и общемировоззренческого краха.

А теперь попробуем, наконец, ответить на вопрос, явно напрашивающийся на фоне этой констатации нашего сегодняшнего “положения дел”. Возможен ли выход из этого “штопора”, которым обернулась “мертвая петля” гайдаровско-чубайсовской “реформы”, задуманной как “обмен” якобы обесцененной бюрократической власти на якобы “ничейную” (а на самом деле нашу с вами, дорогие читатели) собственность, результатом чего стало, как совершенно точно зафиксировал Н. Шмелев, фактическое назначение на хлебную должность “новых русских” капиталистов целого класса людей, находившихся вблизи государственной кормушки? В обозримом (и тем менее “ближайшем”) будущем — вряд ли. Однако в принципе (и в более отдаленной перспективе) поворот от регрессивной капиталистической эволюции к прогрессивной все-таки не исключен точно так же, как оказался возможным диаметрально противоположный экономический переворот. Правда, поскольку раковая опухоль коррупции (возникшей в форме полуофициально разрешенной “прихватизации”), уже повсеместно пустила свои метастазы, так что у многих (“слишком многих”!) “рыльце” оказалось нынче “в пуху”, постольку такой поворот не мог бы не вызвать их яростного сопротивления, чреватого очередной гражданской войной. Единственной альтернативой такого “исхода” из нынешнего паразитического, криминально-бюрократического, капитализма могла бы стать лишь перспектива развития нравственно-религиозно ориентированного рыночного хозяйства, аналогичного тому, что возникло в свое время на Западе “из духа” протестантской этики индивидуального труда, частной собственности и личной инициативы. С теми, разумеется, существенными коррективами, какие практически уже были внесены в эту этику российской религиозной реформацией, определенно начинавшейся у нас в конце прошлого века, но, к сожалению, раздавленной революционным движением, спровоцированным атеистически настроенной интеллигенцией.