Майкл Грубер - Тропик ночи

• Название: Тропик ночи
• Автор: Майкл Грубер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33687-6

На самом деле Джейн Доу антрополог и эксперт по шаманизму. Но сейчас она никто, просто тень. Разыграв собственное самоубийство, она живет под вымышленным именем в Майами вместе с больной маленькой девочкой, которую подобрала на улице.

В Майами происходит серия ритуальных убийств, из-за которых город находится на грани паники. Расследованием занимается детектив Джимми Паз, которому удается разыскать свидетелей, находившихся на месте преступления. Но они все как один ничего не могут вспомнить. Паз приходит к малоутешительному выводу — на них просто наложили заклятие.

К собственному сожалению, он оказывается прав, ведь события в современном цивилизованном городе все больше напоминают адский коктейль из смеси заклинаний африканских колдунов и магии вуду.

---

Мое правило — не завязывать ни с кем никаких отношений, но я понимаю, что теперь это будет не так просто, как в то время, когда я жила одна. Лус — привлекательная девочка, на нее станут обращать внимание и вступать в разговоры, а в таких случаях холодный, неприязненный ответ запоминается гораздо лучше, чем пустая, но приветливая болтовня по поводу пачки маргарина или чего-то подобного.

— Да, ты у нас застенчивая, что верно, то верно, — говорю я как можно ласковее, обращаясь одновременно к девочке и к кассирше и расплачиваясь (само собой, наличными). — Надеюсь, с возрастом это у нее пройдет.

— Обычно так и происходит, особенно с такими хорошенькими девочками, как ваша.

Кассирша тотчас забыла о нас, повернувшись к следующему покупателю.

Мы вышли из прохладного торгового центра на испепеляемую солнцем площадку для парковки и направились к моей машине; это «бьюик-регал», выпуска 1978 года, синий; корпус его порядком проржавел, оба пассажирских окна потрескались в нескольких местах, багажник не запирается, потертая обивка переднего сиденья скрыта под связанным из синели желтым покрывалом. Однако мотор и система управления у него по-прежнему на высоте, несмотря на двадцатилетний срок службы. Это такая машина, на которой хорошо увозить деньги из ограбленного банка: быстрая, надежная и не бросающаяся в глаза. Техническим обслуживанием машины я всегда занималась сама. Меня научил отец. Он собирал и реставрировал машины. Полагаю, занимается этим и до сих пор, хотя в последнее время я не поддерживала отношений с семьей. Для их же безопасности, как я убеждала себя.

Мы сели в машину, и я вывела ее с площадки на федеральную дорогу номер один. Мы живем в Кокосовой роще — так называется часть города Майами. Жить в этом месте приятно, если вы там действительно живете, а если нет, то его обитатели склонны предоставлять вас самим себе. Место все еще сохраняет свою не слишком добрую репутацию и атмосферу неуправляемости, присущую ему в прежние годы, но если вам доведется потолковать с теми, кто обитал здесь в шестидесятые и семидесятые годы, вас заверят, что все это ушло в прошлое. Я как-то разговорилась с одной старой женщиной, и она утверждала, что наилучшие времена были перед войной. Она имела в виду Вторую мировую войну. Ни у кого тогда не было в кармане и десятицентовика, сказала она, но мы знали, что живем в раю. В те дни из Нью-Йорка прилетали огромные летающие лодки и садились на Бискейн-бей неподалеку от Кокосовой рощи, а богатые пассажиры обедали на берегу. Это место до сих пор называют Диннер-кей — Обеденная отмель, и большие ангары целы. Конечно, Роща приходит в упадок, как и любое другое место в Америке, застроенное дешевыми вонючими домами, где обычно живут люди свободных профессий, объединенные в некое подобие самостоятельной общины. Вокруг таких мест вертятся люди богатые, желая переделать все на свой лад: скупают земельные участки, строят большие дома и торговые ряды, рассчитывая при этом сохранить былое своеобразие.

Роща не пришла в полный упадок потому, что там в своих мини-гетто — к западу от Грэнда и к югу от Макдоналда — живут чернокожие. В Америке, если вы согласны терпеть вид черных лиц на улице, вы можете снять жилье с выгодой для себя, и застройщики не станут беспокоить вас, пока не выживут всех чернокожих.

Мы живем на Гибискус-стрит, вне пределов Грэнда, на участке, явно предназначенном для «облагораживания» и находящемся возле добропорядочного (иначе говоря, «белого») района Грэнда, однако денежных парней пока отталкивает то, что половина домов принадлежит черным, и дома эти еще не оценены. В них живут багамцы, доминиканцы и афроамериканцы. Что касается меня лично, то я индифферентно отношусь к любой расе, насколько это возможно, а это значит, что отчасти я расистка, как и любой другой человек моей нации. От этого никуда не денешься. На нашей улице есть несколько обветшалых шлакоблочных домов, покрашенных в голубой или розовый цвет; в этом заключен некий элемент недолговечности и в определенной мере преступления. И то и другое мне близко: недолговечность сродни маскировке, а что касается преступления, то украсть у меня нечего, я могу защитить свое тело от чего угодно, кроме пули.

Наша квартира расположена над гаражом, выкрашенным в кирпично-красный цвет с белой отделкой. Два маленьких окна передней комнаты выходят на дорогу, а в задней комнате, где сплю я, окно большое, раздвижное, из него видны густые заросли цветущего кремово-белыми цветами гибискуса и розовыми — олеандра.

В моей комнате тонкий матрас положен на снятую с петель дверь, опирающуюся на прикрепленные к ней ножки, каждая из которых опущена в жестянку, до половины налитую водой. Это старый полевой трюк против тараканов, пытающихся забраться к вам на ложе, когда вы спите. На этой постели спит теперь девочка. Я сплю в гамаке, повешенном на крюках в стене, причем закрепленном низко, чтобы я видела ребенка и, если захочу, могла дотронуться до него. Остальная мебель — хлам, принесенный из гаража либо найденный во время прогулок по окрестностям: покоробленное сосновое бюро с двумя ящиками вместо трех, шезлонг, который я кое-как скрепила веревками, три разномастных деревянных стула, сосновый стол и большая круглая меховая подушка. Да, еще импровизированная книжная полка — доска, уложенная на два кирпича. Над столом висит лампочка в японском бумажном шаре. Рядом с кухней крохотная ванная комната с ванной на крашеных ножках, с душем и обычными принадлежностями для мытья. Некогда белые стены ванной комнаты обросли плесенью. У нас нет кондиционера. Четырнадцатидюймовый вентилятор из того же «Кмарта» по ночам гонит к нам прохладный воздух из сада. И клозет как некий символ анальной одержимости идеей порядка, хоть я и не припомню за собой какой-то особой одержимости чем бы то ни было подобным в те годы, когда я жила реальной жизнью. Просто я очень много времени проводила в фургонах, лендроверах, в палатках, сараях, лодках, хорошо знаю, что такое поиск и отбор материала, и умею этим заниматься. Когда я переехала сюда, стены в квартире были выкрашены в розовато-оранжевый цвет, а пол покрыт грубым темно-зеленым ковролином. Я решила, если уж мне суждено умереть здесь, то я не хочу, чтобы моим последним чувственным восприятием остался этот темно-зеленый цвет авокадо. Я содрала ковролин и заменила его дешевой виниловой плиткой, а стены выкрасила белой краской. Стены голые. Когда я укладывала плитки, то обнаружила в одном из углов не покрытое клееной фанерой отверстие размером четыре на восемь дюймов; я вырезала из фанеры крышку для этой дыры и приспособила сверху плитку, подогнав ее таким образом, что поднять ее можно только при помощи большой присоски, какими пользуются стекольщики. Там я прячу то, что мне нужно спрятать.

После «Кмарта» мы поехали в Уин-Дикси, где я теперь делаю покупки. Ем я так мало, что не стоит ездить за продуктами в супермаркет; я прихватываю в каком-нибудь магазинчике, торгующем допоздна, йогурт, цыпленка или супчик. Так я и обнаружила ребенка в крошечной лавчонке на восток от шоссе Дикси. Иногда по ночам, особенно летом, липкая духота и жужжание насекомых напоминают мне об Африке, и тогда я должна куда-то поехать, услышать механические звуки дорожного движения, ощутить, втянуть в себя привычное бензиновое зловоние моей родины и почувствовать бешеную скорость ветра, бьющего в лицо. Примерно в два часа ночи я вошла в лавчонку выпить чего-нибудь холодного и увидела ее — грязную, в рваных шортах и рваной футболке. Она стояла в проходе и дрожала.

— Что с тобой? — обратилась я к ней. — Ты потерялась?

Она не ответила. Женщина за прилавком в это время стояла к нам спиной и, как мне показалось, пыталась что-то наладить в посудомоечной машине. Я подошла к стойке с напитками.

Когда я потянулась за чашкой, то услышала первый шлепок и обернулась. Появилась мать, крупная загорелая женщина лет за двадцать, с волосами, накрученными на бигуди под набивным зеленым шарфом. На ней были бермуды и топик, едва прикрывающий обширный бюст. Кем бы она ни была когда-то, эта личность исчезла или спряталась очень глубоко, потому что из глаз с красной каемкой век смотрел демон, и никто больше. Девочка держалась рукой за ухо, лицо у нее было сморщено, словно смятый обрывок фольги, но она не издала ни звука.

— Я что тебе сказала, а? — заговорила мать.

В одной руке она держала сорокаунцовую бутылку солодового пива, а другой наотмашь била ребенка. Первый же удар отбросил малышку к контейнеру с замороженными продуктами, и она с трудом удержала равновесие.

— Что я тебе сказала, глупая ты сучонка? А? (Удар.) А? Сказано тебе было, чтобы ты с места не двигалась? (Удар.) Говорила я тебе, чтобы ты стояла на месте? (Удар.) Погоди, вот придем домой, ты у меня получишь! (Удар.) А ты какого черта уставилась, сука?

Последняя фраза адресовывалась мне. Я отвела взгляд и вышла на улицу. Стояла, прижав холодные руки к теплому капоту своей машины, и тяжело дышала. Люди племени оло говорят… как же это они говорят? То, что происходит между взрослым человеком и его собственным ребенком, предначертано судьбой. Но это было в Африке, напомнила я себе. Я очень старалась усмирить свои чувства.