Майкл Грубер - Тропик ночи

• Название: Тропик ночи
• Автор: Майкл Грубер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33687-6

На самом деле Джейн Доу антрополог и эксперт по шаманизму. Но сейчас она никто, просто тень. Разыграв собственное самоубийство, она живет под вымышленным именем в Майами вместе с больной маленькой девочкой, которую подобрала на улице.

В Майами происходит серия ритуальных убийств, из-за которых город находится на грани паники. Расследованием занимается детектив Джимми Паз, которому удается разыскать свидетелей, находившихся на месте преступления. Но они все как один ничего не могут вспомнить. Паз приходит к малоутешительному выводу — на них просто наложили заклятие.

К собственному сожалению, он оказывается прав, ведь события в современном цивилизованном городе все больше напоминают адский коктейль из смеси заклинаний африканских колдунов и магии вуду.

---

Последняя фраза адресовывалась мне. Я отвела взгляд и вышла на улицу. Стояла, прижав холодные руки к теплому капоту своей машины, и тяжело дышала. Люди племени оло говорят… как же это они говорят? То, что происходит между взрослым человеком и его собственным ребенком, предначертано судьбой. Но это было в Африке, напомнила я себе. Я очень старалась усмирить свои чувства.

Я услышала, как распахнулась дверь лавчонки. Мать и ребенок вышли и направились к углу невысокого здания. Там находился темный проход, ведущий на соседнюю улицу, на которой они, видимо, жили. На типичной для этого района улице оштукатуренных блочных домов, один в один, без всяких различий, с дешевыми квартирами. Женщина держала в одной руке пластиковый пакет с пивными бутылками, а другой рукой тащила за собой девочку, тащила грубо, рывками и что-то бормотала себе под нос. Девочка, чтобы уменьшить боль, старалась держаться ближе к матери, но когда они уже сворачивали в проулок, запуталась у нее в ногах, и женщина споткнулась. Обе они упали на вымощенную гравием дорогу. Баба уберегла свои бутылки, а девочку повалила на спину. Вскочив на ноги, она выкрикнула грязное ругательство и пинком отшвырнула ребенка в сторону. Девочка свернулась в клубок, словно младенец в утробе матери, и закрыла голову тощими ручонками. Я бросилась к ним с воплем «Прекрати!».

Женщина обернулась и ошпарила меня взглядом.

— Убирайся ко всем чертям, сука! Занимайся своими вонючими делами!

Я подошла ближе и почувствовала острый запах пота и перегара.

— Пожалуйста, не бейте ее больше, — сказала я, но она сделала по направлению ко мне два шага и, неуклюже размахнувшись, попыталась нанести удар по голове.

Я перехватила ее руку приемом хики-таоши и заломила ей за спину. Прием уде-хинери. Потом я согнула ее вдвое, заставила пройти в таком положении несколько ярдов и ткнула мордой в гравий. Я всерьез не занималась айкидо[7] в последние годы, но выходит, это не забывается, как, например, умение ездить на велосипеде. Я сказала:

— Оставайся здесь. Я пойду посмотрю, все ли в порядке с твоей малышкой.

Я выпрямилась и пошла к тому месту, где неподвижно лежала девочка.

Полагаю, в эти минуты я действовала автоматически, в некоем трансе от того, что на моих глазах произошло нечто в африканском духе, нечто не столь уж необычное для племени оло, но совершенно немыслимое поблизости от магазинчика здесь, в Южном Дэйде. Вероятно, этим и объясняется мое поведение в дальнейшем. Мать не осталась на месте, она ринулась за мной в пьяном угаре, изрыгая ругательства. Одним быстрым движением я схватила ее за левое запястье и развернула приемом джодан-айгамаэ-нагеваза. Во время спортивных поединков айкидо противник в таких случаях, развернувшись вперед и вправо, восстанавливает равновесие легко и с улыбкой. Но теперь, в темном проулке, женщина весом под триста или даже более фунтов пронеслась сквозь ночь со всей силой собственной массы и ударилась головой об угол металлического контейнера для мусора со своим последним ужасающим воплем.

Кровь лилась потоком из глубокой раны на голове и расплывалась темным пятном по бермудам. Женщина была так же неподвижна, как битком набитые отбросами мешки, которые ее окружали. Я не стала проверять, действительно ли она мертва, а подошла к девочке и взяла ее за руку. Она охотно пошла со мной, мы сели в мою машину и уехали. Я оглянулась назад: в окне магазинчика по-прежнему горел тусклый свет, и я увидела, что хозяйка лавки все еще возится с какими-то разрозненными деталями посудомоечной машины. Меня она не видела. В лавке я ни до чего не дотрагивалась. Я спросила девочку, как ее зовут, но она не ответила. К тому времени, как мы проехали Дэйдленд, она уже крепко спала.

Ее имя я узнала на следующее утро из не слишком длинной, строк в тридцать, заметки в «Майами геральд». Мьюрина Дэвис, как сообщалось в заметке, двадцати шести лет, найдена мертвой в проулке неподалеку от магазина на шоссе Дикси, 14230. По мнению полиции, женщина, будучи пьяной, упала и разбила себе голову, получив перелом черепа и шейных позвонков. Смерть наступила мгновенно. Миссис Дэвис, мать-одиночка, не имела родственников в этом округе, куда переехала недавно из Аймокали и жила одна в квартире поблизости от места происшествия. Полиция обеспокоена судьбой ее дочери Лус, четырех лет, которую видела в магазине за несколько минут до несчастного случая некая миссис Элен Ким, продавщица, находившаяся в это время за прилавком магазина. Поиски полиции успехом пока не увенчались. Всех, у кого есть хоть какая-то информация о ребенке, просят позвонить.

Загадочная белая леди не упоминалась в заметке как участница событий ни единым словом. В этой стране ежегодно исчезает около миллиона детей, и за редким исключением это либо сбежавшие из дома подростки, либо дети, похищаемые после развода родителей одним из них. Городские управления полиции занимаются расследованием только тех случаев, где имеются явные улики преступления, а на остальные обращают не больше внимания, чем на мусор на мостовой. Я считаю, что в настоящее время мы в безопасности. Я хочу сказать — в безопасности от властей. Все прочее под вопросом.

В Уин-Дикси, при ошеломляющем сиянии света, от которого все продукты питания выглядели восхитительными деликатесами, хотя дома оказывались далеко не столь восхитительными на вкус, мы курсировали по проходам с корзиной на колесиках; девочка сидела на особом сиденье, пристроенном к корзине, и я выбирала самые питательные вкусности. Я отлично разбираюсь в питательности продовольствия, так как женщине-антропологу во время полевых исследований непременно приходится иметь дело с женщинами, которые обеспечивают едой все племя. Я говорила с Лус негромко и ласково, обсуждала с ней покупки и уверяла ее, что от такой еды она вырастет большой и сильной. Кажется, Лус это занимало при всей ее заторможенности. Сомневаюсь, что у нее была возможность много разговаривать, и в ту ночь, когда я увидела ее в магазинчике, у них с матерью, скорее всего, был типичный выход за покупками. Я давала ей нюхать фрукты. Распечатала упаковку печенья с имбирем и дала ей одно. Она взяла его и начала есть с осторожностью, на которую больно было смотреть. Мы купили множество фруктов и овощей, рис, хлеб, домашнее печенье, крупы, молоко, сливочное масло, сыр, мороженое, арахисовое масло, бобы, клубничный джем, майонез, яйца и кусок рыбы люциан, который я сварю сегодня вечером. На гарнир будет жареная картошка и салат, а на десерт — мороженое. Может, я и сама всего попробую. Но никакого мяса — ничего красного.

Я говорю и говорю, но Лус не отвечает — не повторяет названий продуктов и не требует купить чего-то еще, как это делают другие дети. Но она за всем наблюдает, и чувства ее обострены. Я твержу себе, что она — частица ничтожно малой субкультуры американцев, той самой, в которой родители убивают детей, как правило, до того, как они достигнут пятилетнего возраста, и потому я не могу ожидать, чтобы Лус отвечала мне, как это делают другие дети, точно так же, как не могла бы ожидать, чтобы усыновленный мною корейский ребенок сразу заговорил по-английски или начал пользоваться вилкой.

Мы платим за покупки 94 доллара и 86 центов, это много, это больше, чем я привыкла тратить на продукты за полгода. Кассир — мужчина, его совершенно не интересуют милые маленькие девочки; хорошо бы запомнить, что следует избегать женщин-кассирш, наделенных материнской наружностью.

Вернувшись домой, я раскладываю по местам продукты. Готовлю. Мы едим. Лус все время со мной, она сидит на стуле и смотрит, что я делаю. С тех пор как я подобрала ее, мы постоянно на виду друг у друга. Даже дверь ванной оставляем открытой. Это немного похоже на жизнь в африканской деревне. Я нарезаю для девочки рыбу, поливаю маслом и солю картошку. Кажется, Лус не знакома ни с какими столовыми приборами, кроме ложки. Подозреваю, что большая часть ее диеты состояла из того, что можно брать руками, и каши… если у нее вообще была какая-то диета. Я показываю ей, как управляться с вилкой, и она подражает мне. Ест медленно и съедает все до последнего кусочка. Видимо, мороженое для нее открытие. Она приканчивает порцию, и, когда я спрашиваю, хочет ли она еще, Лус серьезно кивает.

После обеда я вымыла посуду, усадила Лус на стул и показала ей, как надо вытирать тарелки и ставить их на полку. Пока мыла посуду, я напевала песенку, которую обычно пели женщины оло, когда толкли в ступе орехи карите. Слова песни совершенно непристойные, как и следовало ожидать в песне, связанной с процессом, при котором толстым и длинным пестиком со всей силой бьют в дно глубокой ступки, повторяя это движение бесчисленное количество раз. В этой песне великое множество куплетов; за время моего пребывания там я запомнила несколько сотен. Я мысленно повторяю их — за неимением ничего лучшего, — если занята какой-нибудь необходимой, но нудной работой. Мое дело — ведение медицинских записей, и работа эта во многом сходна с толчением орехов в ступке.