Маркус Кларк - Осужден пожизненно

• Название: Осужден пожизненно
• Автор: Маркус Кларк
• Издательство: Издательский центр «ЭЛЬ-ФА»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-88195-116-6

Роковое стечение событий, фантастическое переплетение судеб, приключения героев романа на корабле и на острове, оказавшемся необитаемым, жажда богатства, коварство и безграничная любовь, впечатляющая образность описаний, присущих «пиратским» романам, заставляют думать читателя, что все прочитанное – чистый вымысел автора. И тем не менее, к реальности нас возвращают глубина и психологизм человеческих переживаний, а также свидетельство самого автора, что «события и факты поистине чудовищны и трагичны, но моей целью было показать их, ибо все он происходили в действительности».

Роман «Осужден пожизненно» – самый известный среди австралийских романов XIX века. Был экранизирован.

---

Выскочив на палубу, молодой лейтенант мгновенно понял по расстановке часовых, что его товарищи проявили большую осмотрительность, нежели он, и смогли обеспечить безопасность корабля. Кто это сделал – выяснять не было времени. Не успел он добежать до люка, как столкнулся с Габбетом, поднимавшимся по трапу. Неожиданно встретив противника, да к тому же так близко, Верзила не смог развернуться, чтобы нанести удар. Крепко выругавшись, он стиснул Фрера своими ручищами, и они оба скатились по трапу. Стража на шканцах не решилась стрелять по этому сплетению тел, катавшихся по палубе. Какое-то мгновение драгоценная жизнь лейтенанта висела на волоске.

Забрызганный кровью своего несчастного дружка, Лентяй уже ступил на трап, но в эту секунду кто-то ударом приклада выбил из его рук саблю и грубо оттащил его назад. Упав на палубу, он увидел, как из толпы арестантов выскочил Ворон, еще минуту назад отбивавшийся от солдата, и как он, встав у трапа, поднял руки, словно защищаясь от удара. Внезапно все стихло: арестантов, прижатых к переборке, охватило (какое-то оцепенение. Наступившая тишина ввергла в недоумение обитателей тюрьмы.

Однако такое состояние продолжалось недолго. Двое солдат, из тех, что вместе с Пайном остановили лавину арестантов, быстро подняли засов опускной двери, о которой говорилось в предыдущих главах, и трое солдат по сигналу Викерса выкатили заряженную гаубицу из ее мрачного укрытия, находившегося рядом с тем местом, где был проход между нарами, и, подняв смертоносное жерло на уровень отверстия в тюремной переборке, были готовы дать залп.

– Сдавайтесь! – крикнул Викерс, – в голосе его следов не осталось от пресловутой гуманности. – Сдавайтесь и называйте вожаков, иначе я вас всех разнесу на куски!

Голос его не дрогнул. Хотя он стоял вместе с Пайном у самого жерла пушки, мятежники поняли – а перед лицом неизбежной опасности соображение работает быстро даже у самых тупых людей, – что, если они хоть на миг заколеблются, он свое слово сдержит.

Снова наступила томительная тишина, нарушаемая какой-то возней в тюрьме, словно к борту внезапно бросился крысиный выводок, застигнутый в бочке с мукой. То было шарканье ног арестантов, которые кинулись к своим нарам, стремясь уйти от угрожавшего им залпа картечи. Для двадцати отчаявшихся людей, дрожащих от страха перед жерлом гаубицы, это было убедительнее всяких слов. Все рухнуло – товарищи отказались их поддержать. Положение было отчаянным. Из длинного темного туннеля, откуда выкатили гаубицу, доносился приглушенный рокот, который иногда слышишь в морской раковине. Отверстие туннеля напоминало окно, за которым царила темнота. По обе стороны этого жуткого окна, прижатые друг к другу, стояли Пайн, Викерс и стражники. Перед ними лежал труп несчастного юнца, которого Сара Пэрфой довела до гибели. Рядом с ними, притиснутые к этой окровавленной растерзанной массе и отшатываясь от нее, замерли в ужасе двадцать озлобленных мятежников. Позади них из темноты в стороне от света из открытого люка жерло гаубицы угрожало смертью и разрушением; а за гаубицей угрюмо поблескивал ряд мушкетных стволов, освещенных фитилем, который держал верный слуга Викерса.

Люди, попавшие в ловушку, устремили взоры наверх, но там, у люка, уже выстроился караул, и некоторые члены экипажа с бравадой, свойственной морякам, поглядывали вниз на арестантов. Выхода не было.

– Даю вам минуту! – крикнул Викерс, зная, что и секунды было бы достаточно. – Одну минуту на размышление, или…

– Сдавайтесь, дружки, бога ради! – послышался голос какого-то несчастного из тюрьмы. – Неужто вы хотите нас всех погубить?

Джемми Ветч, благодаря странному свойству нервных натур, понял, что товарищи ждут, чтобы он выступил как парламентер и крикнул:

– Мы сдаемся! Нечего ждать, пока нам вышибут мозги!

Подняв руки вверх, повинуясь указанию Викерса, он первым двинулся к арестантской.

– Принесите кандалы! – скомандовал Викерс, стараясь скорее покончить с неприятной ситуацией. И не успел последний бунтовщик пройти мимо все еще горящего фитиля гаубицы, как стук молотков возвестил о том, что Ворона заковывали в цепи, которые были сняты с его стройных ног месяц назад, когда корабль проходил Бискайский залив.

Через минуту опускная дверь закрылась, гаубицу с грохотом откатили обратно к креплениям, и тюрьма снова вздохнула.

Тем временем почти столь же волнующая сцена разыгралась на верхней палубе. Габбет, в порыве слепого бешенства, которому подвержены грубые от природы люди, и разъяренный провалом всей затеи, схватил за горло Фрера, решив свести счеты хотя, бы с одним из своих врагов. Но, несмотря на свое упорство и преимущество в весе и силе, он нашел в молодом лейтенанте более опасного противника, чем ожидал.

Морис Фрер отнюдь не был трусом. Даже самые заклятые враги, знавшие его жестокость и себялюбие, никогда не обвиняли его в отсутствии храбрости. В беспечные дни юности он славился как раз противоположным. Он был любителем многих видов спорта, гордился силой своих мускулов, и не раз в ночных трактирных пирушках, заканчивающихся скандалами, им же самим затеянными, опровергал ходячее выражение о том, что наглец всегда труслив. У него была хватка бульдога: дай ему только вцепиться зубами в противника – и он будет держать его до конца. Что касается физической силы, то это был второй Габбет, только с профессиональной выучкой призового борца; а в поединке двух людей, наделенных равным мужеством, знание приемов борьбы значит больше, чем сила.

Казалось, в происходящей сейчас борьбе такое знание не играло большой роли. Неискушенный наблюдатель мог бы подумать, что разъяренный Верзила, схвативший человека за горло и подмявший его под себя, легко окажется победителем. Ведь здесь, где не было ни места, ни времени для демонстрации приемов борьбы, все решала грубая сила.

Но если умение и опыт не прибавляют силы, они зато придают хладнокровие. И Морис Фрер, захваченный врасплох, не потерял присутствия духа. Хотя арестант навалился на него всей своей тяжестью, лишив его возможности ответного удара, Фрер, оказавшись на спине, обвился ногами вокруг бедер противника, а рукой захватил его за ворот. Так они катались по палубе, а перепуганный часовой не решался выстрелить. Но вдруг корабль сильно качнуло, и Фрер подмял под себя Габбета. Напрягая все свои мускулы, лейтенант противился усилиям Габбета сбросить его, так что Габбет с таким же успехом мог бы биться о каменную стенку.

Глаза Верзилы выступали из орбит, все его сухожилья напряглись до предела, но он не мог сбросить противника. А когда лейтенант почувствовал, что Габбет освобождает руку, чтобы нанести решающий удар, он резким движением поднял правое колено и ударил им Габбета в челюсть; тяжелая голова откинулась назад, и Фрер нанес второй удар по мускулистой шее. Верзила сделал усилие вывернуться и попытался встать на карачки, но был тотчас окружен матросами.

Тут началась и закончилась, быстрее чем можно описать, одна из гомеровских битв одного против двадцати – битва не менее героическая оттого, что Аякс был арестантом, а троянцы – обычными матросами. Отбросив от себя нападающих с той быстротой, с какой дикий кабан сбрасывает собак, вцепившихся в его щетинистые бока, бунтовщик вскочил на ноги и, размахивая над головой чьей-то саблей, заставил всех держаться на расстоянии. Четыре раза поднимали свои мушкеты солдаты, окружавшие люк, и четыре раза их удерживал страх ранить матросов, пытавшихся захватить обезумевшего Верзилу. Он кидался из стороны в сторону, волосы его были вздыблены, налитые кровью глаза горели яростью; своей огромной ладонью он хватал воздух, будто хотел во что-то вцепиться, и ревел, как раненый буйвол. Его холщовая рубаха, разодранная от плеча до бедра, обнажала игру громадных мышц. Кровь била из раны на лбу и, стекая струйками по лицу, смешивалась с пеной на губах и капала на волосатую грудь. Как только кто-нибудь из нападающих приближался к нему на расстояние удара саблей, Верзилу распирал новый приступ ярости. Порой нападающие налетали на него и повисали у пего на руках, плечах и ногах, но, сбросив их, он снова стоял один среди толпы врагов с лицом, искаженным ненавистью и отчаянием. В этот момент он напоминал демона, пет, скорее всего, был похож на чудовищную гориллу из африканских дебрей.

Не обращая внимания на толпу, наседавшую на него, он сделал шаг к своему главному противнику, чтобы нанести ему смертельный удар. В его мозгу гнездилась мысль, что Сара Пэрфой предала их этому красавчику офицеру, и потому вся его бешеная злоба обратилась против Мориса Фрера. Вид каторжника был настолько-страшен, что когда он замахнулся саблей, Фрер, несмотря на всю свою отвагу, крепко зажмурился и отдал себя на волю судьбы. Но в эту минуту корабль, который до сих пор тихо качался на сонных водах, вдруг резко накренился. Арестант, потеряв равновесие, покачнулся и упал. И, прежде чем он успел подняться, его обхватили десятки рук. Почти одновременно власти одержали победу как па верхней, так и на нижней палубах. Бунт был подавлен.