Владимир Санин - Безвыходных положений не бывает

• Название: Безвыходных положений не бывает
• Автор: Владимир Санин
• Издательство: АРМАДА-ПРЕСС
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-309-00035-6

«Человеку свойственно улыбаться, улыбка — постоянный спутник радости, хорошего настроения. Хмурых людей не любят, как не любят осенние тучи». Поэтому в жизни никогда не мешает лишний разок посмеяться над собой и над ситуациями, в которые мы иногда попадаем. И почитать рассказы В. М. Санина, рекомендующего отправляться в путешествие: далекое, например на Памир, или короткое, на соседнюю улицу, — с улыбкой.

---

Экипаж машины ГАЗ-69 — водитель Виктор Зеленцов, механик-фотограф Михаил Дмитриев и старшой — корреспондент Владимир Санин — восприняли напутствие по-разному. Водитель Витя погладил баранку, ухмыльнулся и подмигнул фотографу. Фотограф Миша погладил свой «Киев» и подмигнул водителю Вите. Что же касается меня, то я слегка встревожился и твердо решил не спускать глаз со спидометра.

Я близко знаю одного хорошо воспитанного мальчика, который с умильной физиономией выслушивает распоряжения и послушно отвечает: «Да, папа. Конечно, папа!» Но папа уходит, и…

— Безусловно, безусловно! — хором воскликнули Витя и Миша.

Это меня не очень успокоило, и вот почему.

ЧТО ТАКОЕ ПАМИРСКАЯ ДОРОГА

Представьте себе узкую двух-трехметровую ленту, ныряющую в горах, словно во время пятибалльного шторма на море. С одной стороны ленты — километровая каменная стена, а с другой — совсем наоборот: пустота. Точнее, пропасть, на дне которой извивается стремительный Пяндж. Каждые сто — двести метров лента круто разворачивается, падает вниз или устремляется ввысь. Это и есть дорога, связывающая город Хорог с районными центрами и кишлаками Памира.

Как видите, эта дорога менее благоустроена, чем автострада Москва — Симферополь. Теперь несколько экзотических подробностей.

Чтобы прорезать дорогу на памирских склонах, пришлось немало поработать динамитным скальпелем, и горы, весьма недовольные этой хирургической операцией, без устали напоминают человеку о своем вздорном характере. Время от времени они обрушивают на дорогу десятки тонн снега и камня и с удовольствием наблюдают пробки, по сравнению с которыми московские часы пик — секундная заминка, детская шалость. Поэтому памирские водители — а я заметил, что они, как и их пассажиры, в принципе не возражают дожить до преклонного возраста, — частенько вежливо останавливают машины, не мешая лавине скатиться на дорогу. Кроме того, на трассе уйма ухабов и рытвин, но зато нет асфальта.

Мне бы хотелось еще вам рассказать, как разъезжаются встречные машины, но я не смогу этого сделать. То, что проделывал в таких случаях Витя, выше моего понимания. По-моему, здесь имели место необъяснимые нарушения физических законов, ибо наш «газик» так вжимался в скалы или так повисал над пропастью, что по всем правилам его экипаж должен был бы жариться в аду на медленном огне.

Теперь вы не хуже меня знаете, что такое памирская дорога.

БЕЗУСЛОВНО, САМАЯ КРАСИВАЯ

Изумительная река — Пяндж! На мой взгляд, безусловно, самая красивая горная река в мире. По приезде домой я встретился с одним географом, который пытался оспорить мое утверждение. Он скороговоркой перечислил около тысячи горных рек и заявил, что добрая сотня из них не менее, если не более, красива, чем Пяндж. Он показывал мне фотографии, зачитывал свидетельства путешественников и даже заключения ученых советов. Его доклад по этому поводу мог бы убедить камень, но не меня.

Я терпеливо выслушал этого человека и разбил его наголову одной фразой: «Самая красивая горная река в мире — это Пяндж». Вы бы посмотрели, как он завертелся вокруг, доказывая, что я не прав. Он до сих пор чуть не каждый день мне звонит и умоляет: «Ну, признайте, пожалуйста, что есть горные реки более красивые, чем Пяндж!»

Я с радостью облегчил бы участь этого человека, но факты для меня превыше эмоций. Я твердо стою на своем. Правда, кроме Пянджа, я ни одной горной реки не видел, но это не меняет дела. Главное — внутреннее убеждение, глубокая вера в истину. А это у меня есть.

Пяндж стремится вниз, подпрыгивая на камнях, разбиваясь о скалы и бесчисленные отмели-островки. У него удивительная светло-зеленая вода — такой она кажется с высоты дороги, холодная и чистая. На Пяндж можно смотреть часами, он все время разный, как море. Он кажется игривым и ласковым, но будьте с ним осторожны!

Пяндж не терпит, когда к нему относятся фамильярно. Рассердившись, он может сурово поступить с человеком, беспечно входящим в его бурные воды.

Вот с кем у Пянджа самая нежная, интимная дружба — так это с рыбаками. Своих друзей он охотно снабжает отличной рыбой маринкой, а когда у него хорошее настроение, то и форелью, царицей пресноводных рыб. Памирские рыбаки — отважные люди. Если наш равнинный рыбак в случае неудачи может заглянуть на рынок, то на Памире дело иное. Здесь рынков нет. Не поймал рыбу — иди назад с пустыми руками, не обращая внимания на град соболезнований.

Но памирский рыбак великодушен и щедр. Однажды к нам попросился в машину седой таджик с пудовой связкой рыбы. Километра через полтора мы догнали человека с удочкой, бредущего по дороге в крайне удрученном состоянии. Наш старик попросил остановить машину, и мы стали свидетелями трогательной пантомимы. Старик разделил свою связку на две равные части, отдал половину неудачнику, и тот мгновенно ожил, как политая водой роза на солнцепеке.

Весело беседуя, рыбаки быстро пошли вперед, размахивая своей добычей.

За исключением нескольких участков, Пяндж течет вдоль всей дороги на Калаи-Хумб, райцентр в двухстах восьмидесяти километрах от Хорога. И все время я любовался этой несравненной рекой, которую, как вы видите, я с полным основанием считаю самой красивой горной рекой в мире.

ЖИВОТНЫЙ МИР

К моему удивлению, в первые дни пребывания на Памире я не видел ни одного ишака. Я рыскал по дорогам, наводил справки, просмотрел все глаза — ни слуху ни духу. Но вот мы отправились в Калаи-Хумб, и все стало на свое место: густое, благородное «и-а! и-а!» оживляло горную трассу на всем ее протяжении. Удивительно славное животное ишак, эта остроумная карикатура на лошадь! Иной раз не веришь своим глазам: по дороге передвигается огромная связка хвороста. Присматриваешься — видишь под связкой четыре крохотных семенящих копытца.

Памирский ишак немного грустен: он сознает, что машина его вытесняет. Может быть, поэтому он всегда покладист и охотно оказывает услуги. Я, кстати, воспользовался этой слабостью и прокатился на ишаке, цепляя ногами землю.

Видел я и верблюда. Но у него было такое высокомерно-презрительное выражение лица, что я не решился с ним заговорить. Мы расстались, так и не представившись друг другу.

Собаки на Памире отличаются необыкновенной выносливостью. Почти всю дорогу они нас не покидали. Завидев нашу машину, собака срывалась с места, и несколько километров мы ехали в сопровождении почетного эскорта, разрывавшегося от лая. Затем эстафетную палочку принимала другая собака, которую сменяла третья. Еще никогда в жизни, пожалуй, я не принимал такой порции собачьего лая.

Я дважды видел дикого кабана, видел огромного орла: он взлетел со скалы метрах в ста от нашей машины, и это было величественное зрелище.

Кроме того, я видел своими глазами горного козла, медведя, снежного барса, лисицу, сурка, ядовитую гюрзу, дикобраза и куницу.

Я очень благодарен работникам Хорогского музея, любезно показавшим мне отличные чучела этих животных.

МОЙ ДРУГ МИША ДМИТРИЕВ

Человек, влюбленный в свое дело, всегда симпатичен. Миша симпатичен вдвойне. Во-первых, он фанатичный фотограф-любитель, мечтающий об уникальных кадрах — вроде каменной глыбы, падающей на наши головы. Во-вторых, Миша — весьма приятный юноша с высокого качества глазами, лирической улыбкой и добрым умом. Даже в солдатской форме он кажется каким-то домашним и мягким, хотя Миша хороший солдат. Он может с закрытыми глазами разобрать, вычистить и собрать автомат, без устали ездить на лошади и съесть два обеда (а солдаты знают, что, кто силен за столом, тот вообще силен).

Миша оказался необыкновенно интересным спутником. На мир он смотрел глазами фотографа и будущего кинооператора, а эти глаза видят то, что упускают другие. Миша видел ракурс — слово, которое всегда ставило меня в тупик. Когда я восторгался его снимками, многие из которых достойны стать открытками, Миша недовольно морщился.

— Фотография, как и кино, только тогда становится искусством, — важно говорил он, — когда в нее вкладываешь философию. А я ее еще не окончательно выработал.

Памир Миша объездил вдоль и поперек и всю дорогу начинял меня всякими полезными сведениями.

— Недавно на этом месте обломком скалы вдребезги разнесло радиатор одной машины, — сообщал он. — Вот здесь, смотрите!

Я осторожно задирал голову, а Миша продолжал:

— А на том повороте в прошлом году в Пяндж слетела машина. Во-он задний мост валяется, видите?

Но я смотрел не столько на задний мост, покоившийся далеко внизу, сколько на стрелку спидометра, которая дрожала от страха рядом с отметкой «60».

— Стоп! — кричал Миша. — Кадр!

Мы выходили из машины и смотрели, как Миша выбирает ракурс. Он залезал на гору, спускался вниз, становился на колени, кувыркался, извивался и наконец щелкал затвором. А на скале чуть заметно темнела надпись: «Шт. капитан Топорин прошел 8.1911 г.».